Флорис выбрала для лагеря вершину отдаленного холма, царящего над бескрайними лесами. Никто, кроме, может быть, редкого охотника не видел его, и уж точно никто не взбирался на голую вершину. Северная Европа еще не была так густо заселена; группа племен числом в пятьдесят тысяч считалась большой и жила на огромной территории. Даже другая планета могла показаться менее чужой этой стране по сравнению с тем, что будет здесь в двадцатом веке.
Два одноместных укрытия расположились бок о бок, освещенные мягким светом, а над кухонным агрегатом, порождением технологии, намного опережающей знакомую им технологию двадцатого века, вился аппетитный запах. Несмотря на это, Эверард, разместив лошадей, разжег костер из подготовленных заранее сучьев. Они поели в задумчивом молчании, потом отключили лампу. Кухонный агрегат стал еще одной тенью, не слишком отличающейся от остальных. Не сговариваясь, они сели на траву возле костра, словно каким-то шестым чувством поняли, что так будет лучше.
Ветерок нес с собой прохладу. Время от времени ухала сова — тихо, словно вопрошая оракула. Верхушки деревьев волновались и блестели под звездами, будто морские волны. Седой прядью тянулся над ними на север Млечный Путь. Выше сверкала Большая Медведица, которую народ называл Ковшом или Небесным Отцом.
«А как называют это созвездие на родине Эдх? — подумалось Эверарду. — И где эта родина? Если Джейн не знакомо слово «альваринг», то, очевидно, никто в Патруле не слышал о таком племени».
Потрескивал костер. Он раскурил трубку, и дым от нее смешался с дымом костра. Мерцающее пламя время от времени выхватывало из темноты лицо Флорис с крепкими скулами и сбегающие по плечам косы.
— Думаю, пора начинать поиски в прошлом, — произнес Эверард.
Она согласно кивнула.
— События последних дней подтверждают Тацита, не так ли?
Все это время Эверарду приходилось оставаться среди участников событий. Флорис вела наблюдения с высоты, но также играла не менее важную роль. Если его возможности были ограничены, то она могла охватить широкую панораму и потом, ближе к ночи, рассылала своих миниатюрных роботов-шпионов записывать и передавать все, что происходит под намеченными заранее крышами.
Таким образом они многое узнали. Сенат Колона осознал свое отчаянное положение. Могут ли они добиться менее тяжких условий сдачи и будет ли она почетной? Племя тенктеров, живущее напротив, на другой стороне Рейна, прислало парламентеров, предлагавших объединиться в независимый от Рима союз. Среди условий было требование до основания разрушить городские стены. Колон отклонил предложение, согласившись лишь на сотрудничество и на то, чтобы переход через реку оставался свободным в дневное время — до тех пор, пока между сторонами не возникнет больше доверия. Предполагалось также, что посредниками в таком договоре будут Цивилис и Веледа. Тенктеры согласились. Примерно тогда же прибыли Классик и Цивилис-Берманд.
Классику хотелось как можно скорее отдать город на разграбление. Берманд противился. Среди прочих причин была и та, что в городе находился его сын, взятый заложником в период смуты в прошлом году, когда он все еще боролся за корону императора для Веспасиана. Несмотря на все, что произошло с тех пор, с мальчишкой хорошо обращались, и Берманд настаивал на его возвращении. Влияние Веледы могло принести взаимовыгодный мир.
Так и произошло.
— Да, — высказался Эверард. — Я полагаю, и дальше все пойдет в соответствии с хроникой.
Колон сдастся, не слишком пострадав, и присоединится к союзу мятежников. Однако город возьмет новых заложников — жену Берманда с сестрой и дочь Классика. И то, что оба они так много поставили на кон, говорило больше чем о нуждах политики или о важности соглашения, это говорило о власти Веледы. («Сколько дивизий у Папы римского?» — бывало, усмехался Сталин. Его преемники могли бы пояснить, что это не важно. Люди живут, главным образом, своими мечтами и часто готовы умереть за них.)
— Но мы еще не добрались до точки отклонения, — напомнила Флорис. — Пока мы исследуем лишь предшествующие ей события.
— И утвердились во мнении, что Веледа — ключ ко всему происходящему. Не кажется ли тебе, что нам — нет, лучше тебе одной — есть смысл явиться к ней и познакомиться?
Флорис покачала головой.
— Нет. Только не теперь, когда она заперлась в своей башне. Возможно, у нее сейчас эмоциональный или религиозный кризис. Вмешательство может повлечь… все, что угодно.
— Ну-ну. — Эверард с минуту пыхтел своей трубкой. — Религия… Джейн, ты слышала вчера речь Хайдхина перед войском?
— Частично. Я знала, что ты там и ведешь запись.
— Ты не американка. И в тебе мало что осталось от предков-кальвинистов. Подозреваю, ты не в полной мере можешь оценить, что он делает.
Она протянула руки к огню, ожидая продолжения.
— Ни разу в жизни я не слышал столь убедительной, угрожающей карами и адским пламенем проповеди, которая нагоняла бы на слушателей такой страх перед божьим гневом, и Хайдхин исправил это упущение, — сказал Эверард. — Весьма действенная проповедь. Жестокостей, как при Кастра Ветера, больше не будет.
Флорис поежилась.
— Надеюсь.
— Но… общий подход… Насколько я понимаю, он известен классическому миру. Особенно после того, как евреи расселились по всему Средиземноморью. Пророки Ветхого Завета оказали влияние даже на идолопоклонников. Но здесь, среди северян, оратору следовало бы апеллировать, пожалуй, к их мужской гордости. Или во всяком случае, к их верности обещаниям.
— Да, конечно. Их боги жестоки, но достаточно терпимы. Что сделает их, людей то есть, восприимчивыми к христианским миссионерам.
— Веледа, похоже, бьет в то же самое уязвимое место, — задумчиво произнес Эверард, — за шесть-семь сотен лет до того, как в эти края добрались христианские миссионеры.
— Веледа, — пробормотала Флорис. — Вел-Эдх. Эдх Иноземка, Эдх Чужая. Она пронесла свое обращение через всю Германию. Тацит «второй» говорит, что она снова вернется сюда после поражения Цивилиса, и вера германцев начнет меняться. Да, я считаю, нам надо проверить ее след в прошлом, выяснить, откуда она начинала.
9
Тянулись дни и месяцы, медленно перемалывая победу Берманда. Тацит еще запишет, как это происходило: смятение и ошибки, близорукость и предательство, в то время как силы римлян неудержимо росли. В истории быстро стираются судьбы конкретных людей, умирающих от ран. Те подробности, что сохранятся, представляют, конечно, определенный интерес, но они в общем-то не нужны, чтобы понять результат. Достаточно и набросков.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
