– Получается, человек – это в каком-то смысле строительные леса? А бактерии – здание?
Потом Али рассмеялась, и одни строительные леса забрались на другие.
– Без этого необычного сотрудничества не было бы ни сложных клеток, ни многоклеточных существ – короче, некому было бы вставать с постели по утрам. Для того, чтобы произошло дружественное поглощение, понадобилась целая вечность, точнее два миллиарда лет. Но вот что странно: это оказался не единичный случай.
На этом моя лекция закончилась. В кармане зажужжал телефон – пришло сообщение с одного из немногих номеров, не включенных в дневной список блокировки. Школа Робина. Мой мальчик, плоть моя и кровь, ударил друга по лицу и сломал ему скулу. Бывшего друга увезла неотложка, ему накладывали швы, а Робина задержали в кабинете директора до моего приезда.
Я отпустил студентов на десять минут раньше положенного. В прочих тонкостях происхождения жизни пусть разбираются самостоятельно.
Мне не позволили увидеться с сыном, пока я не понес собственное наказание. Стены кабинета доктора Липман были увешаны дипломами. Ее стол был невелик, но она использовала пространство с потрясающей эффективностью. Во время наших предыдущих встреч она оба раза пробовала сопереживать и зеркалить позы. На этот раз доктор Липман больше смахивала на таблицу Excel. Она была моложе меня и одевалась чересчур хорошо. Психолого-педагогический жаргон ее завораживал. Она заботилась о моем сыне особым, излишне профессиональным образом. Была реформатором и посвятила себя проблемным детям. Для нее я был упертым ученым, который отказывался от общепринятых протоколов и тем самым вредил ребенку с особыми потребностями.
Она изложила факты. Робин обедал с Джейденом Эстли, своим единственным настоящим приятелем. Они сидели напротив друг друга за длинным столом. Внезапно Робин закричал так громко, что его услышали все, невзирая на традиционный для обеденного перерыва гвалт. Все свидетели единогласно твердили, что он повторял: «Скажи мне! Скажи, долбаный придурок!». Как только дежурный по столовой подошел к ним, чтобы разобраться, Робин окончательно съехал с катушек, схватил металлический термос и с силой швырнул в лицо Джейдену. Просто чудо, что пострадала только скула.
– Но что случилось? Что заставило его выйти из себя?
Джилл Липман уставилась на меня, словно я спросил, как зародилась жизнь на Земле.
– Мальчики не говорят.
Было ясно, на кого она возлагала вину.
– Нам нужно обсудить, почему это произошло сразу после того, как вы забрали его из школы на неделю.
– Я забрал его из школы, чтобы дать ему возможность угомониться. Я сомневаюсь, что мой сын разбил лицо своему единственному другу из-за недели, проведенной в Больших Дымчатых горах.
– Он пропустил неделю занятий. Пять дней по каждому учебному предмету. Мальчику нужны стабильность, сосредоточенность и социальная интеграция. Он этого не понимает, и потому все время находится в стрессе.
Робин пропустил еще один урок, когда доктор Липман отстранила его от занятий. Но я слушал и не возражал.
– Ваш сын нуждается в ориентирах и незыблемой опоре. Но после незапланированного отпуска он дважды опаздывал в школу.
– Я родитель-одиночка. Вещи, которые выходят за рамки моего контроля…
– Я не осуждаю ваши методы воспитания. – Ну конечно, она осуждала. – Дети заслуживают безопасную, надежную и неизменную среду обучения. Вместо этого мы столкнулись с жестоким нападением на другого ребенка.
Сломанная скула. Обезболивающее, пакет со льдом – и с Джейденом все будет в порядке. В семь лет я сломал скулу на турнике для лазания, еще в те времена, когда в школах были такие турники.
От гнева я лишился дара речи. Эта глубоко укоренившаяся черта характера часто спасала меня. До странности маленькие губы доктора Липман шевельнулись, и послышались еще более странные слова.
– У вас необычный ребенок. Когда такое случилось в прошлый раз…
– В прошлый раз такого не случилось.
– У нас уже возникали проблемы, но вы решили проигнорировать рекомендации более чем одного врача. Теперь альтернативы изменились. Либо вы поможете своему сыну, обеспечив ему необходимое лечение, либо мы привлечем государственные органы.
Директор школы угрожала провести расследование в отношении меня, если я не подсажу своего сына-третьеклассника на психоактивные препараты.
– Нужно достичь положительных результатов к декабрю.
Когда я снова заговорил, мой голос звучал на удивление ровно.
– Могу ли я поговорить с сыном?
Доктор Липман вывела меня из своего кабинета через административный корпус. Персонал не сводил с меня глаз, словно я был преступником на прогулке по тюремному двору: человеком, который заставлял своего ребенка мучиться, вместо того чтобы подчиниться врачам.
Робина содержали в «Комнате спокойствия»: помещении для нарушителей рядом с кабинетом завуча. Я увидел его через панель из небьющегося стекла. Он сидел на слишком большом деревянном стуле, сгорбившись и делая руками то, что делал всякий раз, когда оказывался в положении проигравшего: засунул большие пальцы между указательным и средним и сжал кулаки так, что все побагровело.
Дверь открылась, Робин поднял голову. Он увидел меня, и его боль удвоилась. Первые слова, слетевшие с его губ, были такими, каких никогда не произносил ни один мальчик в этой школе.
– Папа, это я виноват.
Я сел рядом и похлопал его по худому плечу.
– Что случилось, Робби?
– Мой гнев вышел из-под контроля. Я пытался пробудить в себе хорошее, как ты и говорил. Но мои руки меня не послушались.
Робин так и не рассказал, как именно Джейден Эстли сумел вывести его из себя. Я позвонил родителям мальчика, в глубине души ожидая известия, что они подают на меня в суд. Однако голоса в трубке звучали на удивление сочувственно. Их сын сообщил больше, чем мой, но они не собирались ничего мне объяснять. Все причастные к происшествию люди защищали меня. В тот момент я не понимал от чего.
Я удивил Робина тем, что не стал форсировать события, а он меня – тем, что в ту ночь не намочил постель. Потом наступила суббота. Я все еще не закончил правки для Страйкера. Мы с Робином совершили долгую прогулку по Олбрич-Гарденс. На обед я приготовил омлет с тофу, точно отмерив черную соль и пищевые дрожжи – все как он любил. Мы поиграли в его любимую настольную игру про автомобильные гонки в Европе. Я притворился, что работаю, пока Робби возился со своим микроскопом и просматривал папки с коллекционными карточками. Мы спокойно читали вместе полчаса, прежде чем
