за животное?
Я запаниковал.
– Неизвестно.
– Может быть, куница или какой-то исчезающий вид? Вдруг это была росомаха.
– Я не знаю, дружище. Никто не знает.
Он что-то просчитывал в уме. Видел, как приближалась вторая машина. Видел пешеходов. Нас двоих – мы в это время ждали ее возвращения домой. Я продержался десять секунд. Меня тошнило от вранья, и стыд от признания не мог быть хуже.
– Робби, это мог быть опоссум. В смысле, это действительно был опоссум.
– Но ты сказал…
Я хотел услышать другое: «Опоссум – единственное сумчатое животное в Северной Америке, папа». Или что-то из того, чему его учила Али: как тяжело приходилось опоссумам зимой, как страдали от обморожения их безволосые уши и хвосты. Но Робин молча нахмурился, думая о самом презираемом крупном животном на Земле.
Потом ошеломленно повернулся ко мне.
– Ты солгал мне, папа. Ты сказал, что никто не знает.
– Робби, это было всего на минуту…
Но нет: я уже не мог исправить содеянное.
Он склонил голову и потряс ею, словно прочищая уши от воды. Произнес ровным, тихим голосом:
– Все лгут.
Я не понимал, прощает ли он меня или осуждает все человечество.
Давно настала пора ложиться спать. Но мы все сидели вдвоем на его кровати – последние из экипажа космического корабля поколений, который исчерпал свои возможности задолго до того, как добрался до нового дома.
– Значит, она решила не сбивать его, хотя…
– Она ничего не решила. У нее не было времени. Это был рефлекс.
Робин поразмыслил. Он как будто успокоился, хотя в глубине души явно продолжал изучать переменчивые границы между поступками, совершенными рефлекторно, и теми, которые опирались на осознанный выбор.
– Значит, родители Джейдена – придурки? Мама не пыталась навредить себе?
Я не ощутил желания сделать ему выговор за грубое слово.
– Некоторые люди очень любят обсуждать то, о чем ничегошеньки не знают.
Он достал свой блокнот и что-то быстро записал, прячась от меня. Захлопнул, убрал в ящик прикроватной тумбочки. Его лицо просветлело. Может, он радовался, что завтра снова подружится со своим приятелем.
Я встал и поцеловал его в лоб. Он не воспротивился, потому что опять смотрел на свои руки и вспоминал, как они его предали.
– Папа, как ты думаешь, что это значит?
Он поднял одну руку, согнув ладонь чашечкой, и покрутил ею туда-сюда, как будто изображая крошечную планету, которая вращалась вокруг своей оси.
– Сам объясни.
– Это значит, что мир кружится – все идет своим чередом, – и я это принимаю.
Я повторил жест, и он кивнул. Я сказал своему сыну, что рад, что он такой, какой есть. Снова покрутил рукой в воздухе: «Спокойной ночи». Потом выключил свет и оставил его засыпать под уютным одеялом, сотканным из моего вранья. У меня всегда особенно хорошо получалось недоговаривать. И я чудовищно солгал ему той ночью, не рассказав про еще одну пассажирку той машины – его нерожденную младшую сестру.
В воскресенье он проснулся очень взволнованным. Еще до рассвета вскарабкался на меня и начал трясти, чтобы разбудить.
– Папа, у меня отличная идея. Ты только послушай.
Я, все еще полусонный, повернулся к нему.
– Робби, умоляю! Шесть утра!
Он умчался прочь и забаррикадировался в своем логове. Потребовалось сорок минут и обещание приготовить блинчики с черникой, чтобы уговорить его выйти.
Я подождал, пока от углеводов он не сделается сонным.
– Итак, я готов выслушать твою замечательную идею.
Он взвесил все за и против насчет того, простить ли меня. Выставил вперед подбородок.
– Я говорю тебе это только потому, что мне нужна твоя помощь.
– Понятно.
– Я собираюсь нарисовать все исчезающие виды в Америке. Следующей весной продам рисунки на фермерском рынке. Соберем деньги и отдадим одной из организаций, с которыми работала мама.
Я знал, что ему по силам нарисовать только часть исчезающих видов. Но сразу понял, что идея и впрямь отличная. Мы прибрались после завтрака и отправились в публичную библиотеку Пинни.
Библиотека очень нравилась Робину. Он любил откладывать книги по Интернету, и, когда мы приходили, отмеченный его именем заказ уже ждал выдачи. Он любил книжные шкафы, которые благожелательно предлагали свои сокровища, своим местоположением напоминая карту изведанного мира. Вся система казалась чем-то вроде «шведского стола»: бери, пока не наешься. Еще ему нравились отметки о выдаче на руки под обложкой каждой книги: перечень незнакомцев, которые интересовались до Робина той же темой. Библиотека была лучшим квестом из всех, какие только можно вообразить: собирай трофей за трофеем, повышай уровень в свое удовольствие.
Обычно Робби шел через свое Эльдорадо по одному и тому же маршруту: графические романы, меч и магия, сборники головоломок и задач на логику, беллетристика. В тот день ему понадобились самоучители по рисованию. Книжные полки ничем не уступали витринам кондитерской.
– Ого… Почему ты никогда не рассказывал мне об этом?
Мы нашли книгу о том, как рисовать растения, и книгу о том, как рисовать простых животных. Потом отправились в отдел «Природа», где сосредоточились на поиске литературы об исчезающих видах. Вскоре Робби уже пытался выбрать что-то из стопки книг, доходившей ему почти до талии.
– Я превысил свой лимит, папа.
У него зазвенел голос
