«Понедельник в информационном отделе центра, на рабочем столе стопки входящих и исходящих информационных документов. За столом сидит не выспавшийся капитан или старший лейтенант, который вчера слишком хорошо отпраздновал. Он вытягивает из бумажной горы на своем столе информационный документ, поступивший с почтой в понедельник. Заголовок документа звучит, например, так: «Влияние использования микропроцессоров на расширение коммуникативных каналов частей и подразделений войск связи на тактическом уровне» и вызывает у аналитика однозначную реакцию: «К чертям всю эту хреновину!». Документ оказывается в мусорной корзине. Другой заголовок, например, «К вопросу о внедрении новых видов вооружения во 2–й мотопехотной дивизии» выглядит успокаивающим и его, по меньшей мере, перелистают, хотя и тут нет гарантии, что дойдет до оценки».
Само собой разумеется, этот пример не может рассматриваться в качестве типичного образца процедуры оценивания в московском центре. Это только показывает, что документы могли обрабатываться и так тоже. Мой единственный подчиненный в разведпункте, некий лейтенант Лобанов, с которым я вместе работал в аналитическом отделе в 1988–1990 годах, обладал редким талантом собирать кучу ОНП. И что бы он не делал для улучшения качества составленных им донесений, все было напрасно. Каждый раз, когда он получал очередную ОНП, его чувства отражались на лице с такой мимикой, что тот, кто видел его в этот момент, не знал, как ему реагировать — то ли покатываться от смеха, то ли смотреть на него с глубоким сочувствием. Это звучит, вероятно, жестоко, но каждый раз, когда я узнавал, что Лобанову поставили ОНП, я молниеносно бежал в наш кабинет, чтобы не упустить то представление, которое непроизвольно устраивал Лобанов.
Случай Лобанова был типичным для системы ГРУ. Не нужно было обладать замечательными способностями, можно было получить кучу ОНП, что наносило вред репутации разведпункта — и ничего! Но только при условии, что этот офицер ладил со всеми начальниками, считался совершенно лояльным, и никогда не высказывал собственного мнения.
Отношение сотрудников разведпункта ГРУ к ошибкам, совершенным одним из них, было в ряде случаев весьма своеобразным. Большинство сотрудников на самом деле радовались неудачам других. Сегодня я думаю, что это было связано, прежде всего, с тем, что ошибки другого были стимулом увеличить свои собственные усилия, чтобы самим избежать подобной ситуации. Кроме того, в условиях конкурентной борьбы между оперативными офицерами, ошибки одного облегчали и сокращали другим сотрудникам дорогу к вожделенной должности или званию. В этом отношении я хотел бы вспомнить о маленьком эпизоде из повседневной деятельности разведпункта ГРУ Магдебург. Однажды во время учебных мероприятий по приведению агентурных сетей в состояние боевой готовности, два оперативных офицера, Мотинов и Панин, перевозили переносные радиостанции к тайнику.
Из‑за превышения скорости их остановил патруль Народной полиции (ФП). Старший офицер по фамилии Мотинов из‑за этого совершенно потерял самообладание, потому что, как я думаю, он уже ясно представил себе, какие последствия ожидают лично его, если рации будут обнаружены полицейскими. Только уверенное поведение Панина, более молодого офицера, спасло ситуацию и предотвратило арест их обоих. Но в тот же день аналогичная ситуация сложилась с майором Безниско, отвозившим рации к другому тайнику. Я не знаю, как точно это случилось, но в этом случае дошло до проверки его машины ФП и к конфискации радиостанции. Возникшую проблему очень быстро урегулировало МГБ, но о случае все же стало известно во внутренних кругах, и у Безниско возникли очень большие проблемы. В выговоре, который ему объявили, его обвинили в халатности, которая вела к рассекречиванию разведпункта. Когда я беседовал об этом инциденте с Мотиновым, меня шокировало, что Мотинов без угрызений совести охарактеризовал Безниско как безнадежного и некомпетентного идиота, зато самого себя считал настоящим профессионалом, которому, хотя он сам попал в такую же ситуацию из‑за несоблюдения правил дорожного движения, повезло, и об его случае не стало широко известно.
Опасность ошибки была очень актуальной не только для оперативного состава, но и для командования разведпункта. Примером мог бы служить случай, который произошел с заместителем командира по вопросам боевой готовности, подполковником Кушнеревым. В соответствии с его компетенцией он также отвечал за выполнение ряда оперативных задач, например, в отсутствие заместителя по оперативным вопросам Кушнерев занимался зашифрованными донесениями завербованных источников. Случай, о котором я хотел бы рассказать, и в который был замешан Кушнерев, относился к информации, поставлявшейся агентом под псевдонимом Кай. (Из моей беседы с сотрудниками БКА, состоявшейся 4.12.1991, мне известно, что Кай, который действовал в окрестностях Мюнстера, еще не разоблачен и до сегодняшнего дня). В одном из своих донесений Кай сообщал об изменениях в руководстве воздушно — транспортного командования США под Мюнстером. После соответствующей обработки сообщение Кая было зашифровано и с подписью Кушнерева передано дальше в Москву. Можно представить себе мое удивление, когда спустя два дня я обнаружил в газете «Мюнстерше Цайтунг» статью, которая повторяла дословно сообщение Кая. Хотя было очевидно, что речь шла об обмане, деньги за сведения выплатили и о случае забыли. Как я впоследствии узнал из беседы с Кушнеревым, с которым я тоже дружил, невыплата денег вызвала бы вопросы у главного управления, и вся история могла бы выплыть наружу. По сути это могло бы привести к тому, что и вся деятельность Кая попала бы под подозрение, а с нею — также и методы руководства всего разведпункта и т. д.
В принципе, похожие инциденты, как с Каем, происходили сравнительно часто и не только с Кушнеревым. Такие инциденты происходили, например, когда проходили маневры НАТО. В таких случаях негласные сотрудники часто выдавали сообщения из средств массовой информации за информацию из конфиденциальных источников. В нескольких случаях это было более чем очевидно, но вопреки этой очевидности деньги негласным сотрудникам снова и снова выплачивали, и случаи эти уходили в забытье.
Глава 6. Деньги
Я уже упоминал, что негласные сотрудники (агенты) получали от «курируемых» их оперативных офицеров определенные суммы денег для выполнения разведывательных заданий. До валютного союза между ФРГ и ГДР негласные сотрудники из числа граждан ГДР получали деньги преимущественно в марках ГДР (были предусмотрены и небольшие суммы в западногерманских марках), граждане ФРГ — в западногерманской валюте. Потому каждый оперативный офицер в начале каждого рабочего года (рабочий год начинался в ноябре) должен был, исходя из числа завербованных им источников, представить свой финансовый план. Этот финансовый план охватывал суммы, которые требовались для оплаты завербованных агентов, а также накладные расходы. Финансовые планы утверждались разведуправлением в начале каждого года. После того, как планы финансовых расходов были утверждены разведуправлением, представители каждого разведпункта забирали выделенные им суммы в Вюнсдорфе. В каждом разведпункте был так называемый казначей, отвечавший за «оперативные деньги». Обычно это занятие пытались навязать заместителю командира по политической части, что по мнению большинства сотрудников, было абсолютно правильно, так как отвлекало замполита от «промывки мозгов», чем тот исключительно и занимался, что отнюдь не вызывало любви к нему у остальных офицеров разведпункта.
Помимо оплаты агентов и накладных расходов оперативных офицеров «оперативные» деньги выделялись на следующие мероприятия:
— оснащение конспиративных квартир,
— пресса (газеты, журналы) из разведываемой полосы на территории ФРГ,
— телефонные разговоры,
— абонементные почтовые ящики и т. д.
Мне хотелось бы сказать еще несколько слов о телефонных разговорах, которые велись из разведпункта. Так, магдебургский разведпункт до начала 1991 года располагал пятью телефонными номерами, из которых у каждого было свое особое предназначение.
Телефонный номер 2176 окружного управления Народной полиции обеспечивал связь с органами власти ГДР и, если необходимо, с разведпунктами ГРУ на территории ГДР по каналам связи Народной полиции.
Телефонный номер 33254 принадлежал командиру разведпункта и использовался для разговоров только с Центром в Москве и с разведуправлением в Вюнсдорфе.
Телефонные номера 33160 и 35600 предназначались для поддержки телефонной связи с членами агентурной сети разведпункта.
Как правило, за прием телефонных звонков отвечал дежурный офицер. Из‑за того, что каждого оперативного офицера вызывали к телефону по его рабочему или агентурному псевдониму, иногда происходили смешные случаи. Например, я неоднократно был свидетелем, как новый дежурный с обезумевшим лицом носился взад — вперед по коридору и рычал что‑то вроде: «Почему ни одна свинья не может мне сказать, кто в этом дурдоме скрывается под именем Алекс?»
