В конкурсе на самое актуальное стихотворение лучшим был признан бейт Саади:
Оставь в своем нутре один хоть уголок,Чтоб мог туда пройти луч истины живой[43].
Эти стихи стали лозунгом. Они украшали почтовые конверты, обложки всех школьных учебников, красовались на стенах и дверях домов. А чтобы увековечить вклад нашего правительства в борьбу с неграмотностью, знаменитый бейт был высечен на вершине горы Демавенд такими крупными буквами, что был виден из столицы.
Одним словом, по всем статьям предусматривалась полная ликвидация неграмотности. Однако в результате бурного роста рождаемости, явившегося следствием экономического бума, блестящих достижений здравоохранения и окончательного разрешения жилищного кризиса число неграмотных в нашей стране все еще исчисляли в миллионах. А поскольку ответственность за борьбу с неграмотностью в мировом масштабе Организация Объединенных Наций возложила на Иран, руководящие органы нашей страны прилагали максимум усилий, чтобы в первую очередь разрешить эту проблему у себя дома.
После горячих обсуждений было принято решение учредить несколько крупных премий для поощрения тех, кто предложит наиболее эффективный метод достижения желанной цели.
И эта мера себя оправдала. Через полгода никому не известный молодой человек, только что закончивший профессионально-техническое училище, изобрел машину по борьбе с неграмотностью. Аппарат мог иметь самые разные габариты. Минимальный его размер не превышал телефонной будки. Об устройстве и технических данных машины мы ничего сказать не можем (изобретатель своевременно запатентовал и засекретил ее), однако способ ее действия был весьма прост. В аппарат закладывался неграмотный индивид, затем нажимали кнопку, включали механизм (следует отметить, что машина работала на переменном токе) и ровно через минуту извлекали на свет грамотного человека. Экономия во времени и средствах была колоссальная: вместо того чтобы тратить на каждого тупицу месяцы и годы упорного, кропотливого труда, результат достигался за одну минуту.
На машине, как на холодильнике, имелась шкала для регулирования мощности и интенсивности ее действия. Если требовался элементарно грамотный человек, то есть человек, умеющий читать и писать, стрелку ставили на цифру «один», и установка через минуту выдавала требуемый продукт. Чтобы получить человека с шестиклассным образованием, стрелку переводили на цифру «шесть», и за шесть минут грамотей был готов. Устанавливая стрелку на цифре «девять», получали эрудита с девятиклассным образованием. Цифра «двенадцать» предназначалась для обладателей аттестата зрелости, а цифра «шестнадцать» — для получивших дипломы. Когда же появлялась надобность в бакалаврах или докторах, аппарат переключали на особый режим работы, и за две минуты машина «выпекала» бакалавра, а за четыре доктора.
После того как установка была пущена в ход, имя молодого изобретателя прогремело на весь мир. На него посыпались премии, медали, ордена, потом хлынули официальные и неофициальные приглашения и так далее. Из Японии поступил заказ на транзисторный аппарат. Он был вскоре сконструирован и получил название «японского», или «транзисторного», варианта. Один из нефтяных концернов заказал машину, работающую на жидком топливе, пригодную к эксплуатации в условиях азиатских и африканских пустынь. Установка выпускала специалистов по нефти. С разных концов света доставлялись сюда неграмотные, при помощи специального компрессора их закладывали в люки и штамповали одного за другим чистеньких и гладеньких инженеров-нефтяников.
Борьба с неграмотностью в нашей стране уже близилась к завершению, когда возникло два непредвиденных осложнения. Один из дежурящих у установки операторов в результате сильного переутомления задремал на своем рабочем месте и не заметил, что напряжение упало. Прежде чем он спохватился, аппарат успел выпустить несколько тысяч специалистов со средним и высшим образованием и даже бакалавров и докторов наук. Беда, однако, заключалась в том, что при недостаточном напряжении эти ценные кадры не «пропеклись» должным образом и получили «полусырыми». И хотя любой урок из любого учебника эти специалисты знали на зубок, в сущности это были круглые, ни на что не способные невежды.
А на следующий день произошла вторая неприятность. Очередной дежурный нечаянно завысил вольтаж. В результате материал перегрелся. Когда открыли люк, из аппарата посыпались почерневшие, пересушенные профессора и академики. Споря до хрипоты о литературе, языковой структуре, грамматическом строе, этимологии каких-то мертвых языков, они не замечали ничего вокруг. Даже если рядом с ними убивали человека, эти черствые существа не прерывали своих дискуссий. Равнодушные ко всему, кроме своих собственных проблем, они, казалось, свалились к нам с другой планеты. Во всяком случае, назвать их людьми было невозможно.
Из сборника «Записки шумного города», Тегеран, 1972
Развитые и неразвитые страны
Отходящий от станции автобус набит до предела. Яблоку негде упасть.
Занятный, право, автобус. Сидения сняты, а вместо них — деревянные скамейки. Половина досок, лежащих на полу, отсутствует, а оставшиеся торчат так, что на ухабах гремят и подскакивают, поднимая пыль. Когда шофер нажимал на газ, вдруг загорались фары, но, лишь только машина замедляла ход, свет их ослабевал, они начинали мигать и, если автобус останавливался, гасли полностью. Водитель, немощный старик, спокойно и безмятежно вел свою колымагу. Когда приближались к остановкам, кондуктор трижды стучал по двери какой-то железякой — то ли гвоздем, то ли ключом. Два тихих удара и один — после паузы — сильный. Вот так: тук-тук… тук!
Шофер нажимал на тормоз, машина начинала тарахтеть и трястись. Сначала со слабым стоном и легким подрагиванием. Затем звук набирал силу и дрожание становилось таким мощным, что казалось, будто это танк ползет в гору, а автобус вот-вот развалится. Впечатление было такое, что у него все не на месте: мотор, коробка передач. И еще одно: когда автобус, резко подскочив, с душераздирающим лязгом наконец останавливался, недра его погружались в темноту. Шофер нажимал на кнопку, и раздавался длящийся почти минуту свист двери, после которого она еще в течение полуминуты открывалась. Когда пассажиры выходили, кондуктор все той же железякой трижды ударял по двери, и шофер снова нажимал на кнопку. И снова раздавался свист двери, длившийся положенный срок. Шофер включал передачу, шестерни рычали, но не вставали на место. Впрочем, через минуту они со стоном покорялись. Водитель жал на газ, и машина трогалась.
Но если бы все на этом кончилось! К нашему несчастью, вскоре после начала путешествия пошел дождь. Независимо от того, были на остановках пассажиры или нет, водитель на каждой из них вылезал, подходил к ветровому стеклу и пять-шесть раз проводил по нему дворником, потом возвращался на свое место.
* * *
А в это время два пассажира, вопя на весь автобус, спорили о том, входим ли мы в число развитых стран или нет. Тот, который считал, что не входим, в конце концов улыбнулся и, как бы сдаваясь, сказал: «Конечно, входим. И этот автобус тому пример. Один электронный дворник чего стоит!» На что его соперник, накаленный до предела, услышав такое заявление, завопил что было сил: «Предатель! Космополит! Подлец!»
Коммивояжерка
Дома никого не было. Когда раздался звонок, я понял, кто это. Минуту назад позвонили соседям, и их дочь закричала: «Мама! Коммивояжерка пришла!»
Дома никого не было. С замирающим сердцем я подошел к двери: несомненно, это красивая девушка. Полная или худая? Высокая или маленькая? Не полная и не худая. Не высокая и не маленькая. Такая, как надо: изящная, со светлой улыбкой, в глазах нежность, кокетство, ожидание. С протянутыми ко мне руками. Как будто не товар продает, а себя преподносит. Я приглашаю ее, она слишком добра, чтобы отказать мне. Если же откажется — не беда. Все-таки был разговор, встреча, радость…
Кажется, я еще не успел открыть дверь, как перед моими глазами оказалась рука. Грубая, потрескавшаяся ладонь, окрашенная хной. В костлявых, морщинистых пальцах две коробки, большая и маленькая. Другая рука сжимала мешок. Пыльный и рваный мешок.
На женщине была чадра. Старуха. Деревенская. Грубая и неотесанная. Настоящая кухарка или прачка.
— Ага! Купите порошок. Очень хороший. Годится для посуды, кафеля, ванны. Одну отдам даром.
— Не надо. Никого нет.
— Тот господин тоже так говорил. Купите. Я еще ничего не продала.
— Мне не надо. А им нужно или нет, не знаю.
— И все-таки купите, не пожалеете. Я сейедка[44], у меня счастливая рука. Приятельница — та вот продала сорок штук и уехала. А я чужая здесь, неопытная.
