Горский. А вы ужасно проницательны… Но вы меня извините… Я, кажется, сказал вам: «подождите». Это непростительно глупое слово просто сорвалось у меня с языка…
Вера (быстро покраснев). В самом деле? Спасибо за откровенность.
(Горский хочет отвечать ей, но дверь из гостиной вдруг отворяется и всё общество входит, исключая m-lle Bienaimé. Анна Васильевна в приятном и веселом расположении духа; ее под руку ведет Мухин. Станицын бросает быстрый взгляд на Веру и Горского.)
Г-жа Либанова. Вообразите, Eugène, мы совсем разорили господина Мухина… Право. Но какой же он горячий игрок!
Горский. А! я и не знал!
Г-жа Либанова. C’est incroyable![44] Ремизится на всяком шагу… (Садится.) А вот теперь можно гулять!
Мухин (подходя к окну и с сдержанной досадой). Едва ли; дождик начинает накрапывать.
Варвара Ивановна. Барометр сегодня очень опустился… (Садится немного позади г-жи Либановой.)
Г-жа Либанова. В самом деле? Comme c’est contrariant! Eh bien[45], надо что-нибудь придумать… Eugène, и вы, Woldemar, это ваше дело.
Чуханов. Не угодно ли кому сразиться со мной в бильярд? (Никто ему не отвечает.) А не то так закусить, рюмку водочки выпить? (Опять молчание.) Ну, так я один пойду, выпью за здоровье всей честной компании…
(Уходит в столовую. Между тем Стаиицын подошел к Вере, но не дерзает заговорить с нею… Горский стоит в стороне. Мухин рассматривает рисунки на столе.)
Г-жа Либанова. Что же вы, господа? Горский, затейте что-нибудь.
Горский. Хотите, я вам прочту вступление в естественную историю Бюффона?*
Г-жа Либанова. Ну, полноте.
Горский. Так давайте играть в petits jeux innocents[46].
Г-жа Либанова. Что́ хотите… впрочем, я это не для себя говорю… Меня, должно быть, управляющий уже в конторе дожидается… Пришел он, Варвара Ивановна?
Варвара Ивановна. Вероятно-с, пришел-с.
Г-жа Либанова. Узнайте, душа моя. (Варвара Ивановна встает и уходит.) Вера! подойди-ка сюда… Что ты сегодня как будто бледна? Ты здорова?
Вера. Я здорова.
Г-жа Либанова. То-то же. Ах, да, Woldemar, не забудьте мне напомнить… Я вам дам в город комиссию. (Вере.) Il est si complaisant![47]
Вера. Il estplus que cela, maman, il est bon.[48]
(Станицын восторженно улыбается.)
Г-жа Либанова. Что это вы рассматриваете с таким вниманием, monsieur Мухин?
Мухин. Виды из Италии.
Г-жа Либанова. Ах, да… это я привезла… un souvenir[49]…Я люблю Италию… я там была счастлива… (Вздыхает.)
Варвара Ивановна (входя). Пришел Федот-с, Анна Васильевна!
Г-жа Либанова (вставая). А! пришел! (К Мухину.) Вы сыщите… там есть вид* Лаго-Маджиоре… Прелесть!.. (К Варваре Ивановне.) И староста пришел?
Варвара Ивановна. Пришел староста.
Г-жа Либанова. Ну, прощайте, mes enfants[50]…Eugène, я вам их поручаю… Amusez-vous…[51] Вот к вам на подмогу идет mademoiselle Bienaimé. (Из гостиной входит m-lle Bienaimé.) Пойдемте, Варвара Ивановна!
(Уходит с Морозовой в гостиную. Воцаряется небольшое молчание.)
M-llе Bienaimé (сухеньким голосом). Eh bien, que ferons nous?[52]
Мухин. Да, что мы будем делать?
Станицын. Вот в чем вопрос.*
Горский. Гамлет сказал это прежде тебя, Владимир Петрович!.. (Вдруг оживляясь.) Но, впрочем, давайте, давайте… Видите, какой дождь полил… Что в самом деле сложа руки сидеть?
Станицын. Я готов… А вы, Вера Николаевна?
Вера (которая все это время оставалась почти неподвижною). Я тоже… готова.
Станицын. Ну и прекрасно!
Мухин. Ты придумал что-нибудь, Евгений Андреич?
Горский. Придумал, Иван Павлыч! Мы вот что сделаем. Сядем все кругом стола…
M-lle Bienaimé. Oh, ce sera charmant![53]
Горский. N’est ce pas?[54] Напишем все наши имена на клочках бумаги, и кому первому выдернется, тот должен будет рассказать какую-нибудь несообразную и фантастическую сказку, о себе, о другом, о чем угодно… Liberté entière, как говорит Анна Васильевна.
Станицын. Хорошо, хорошо.
M-lle Bienaimé. Ah! très bien, très bien.[55] } Вместе
Мухин. Да какую же, однако, сказку?..
Горский. Какую вздумается… Ну, сядемте, сядемте… Вам угодно, Вера Николаевна?
Вера. Отчего же нет? (Садится. Горский садится по правую ее руку, Мухин по левую, Станицын подле Мухина, m-llе Bienaimé подле Горского.)
Горский. Вот лист бумаги (разрывает лист), а вот и наши имена. (Пишет имена и свертывает билеты.)
Мухин (Вере). Вы что-то задумчивы сегодня, Вера Николаевна?
Вера. А почему вы знаете, что я не всегда такова? Вы меня видите в первый раз.
Мухин (ухмыляясь). О нет-с, как можно, чтобы вы всегда так были…
Вера (с легкой досадой). В самом деле? (К Станицыну.) Ваши конфекты очень хороши, Woldemar!
Станицын. Я очень рад… что вам услужил…
Горский. О, дамский угодник! (Мешает билеты.) Вот — готово. Кто же будет выдергивать?.. Mademoiselle Bienaimé, voulez-vous?[56]
M-lle Bienaimé. Mais très volontiers.[57](С ужимкой берет билет и читает.) Каспадин Станицын.
Горский (Станицыну). Ну, расскажите нам что-нибудь, Владимир Петрович!
Станицын. Да что вы хотите, чтоб я рассказал?.. Я, право, не знаю…
Горский. Что-нибудь. Вы можете говорить всё, что вам в голову придет.
Станицын. Да мне в голову ничего не приходит.
Горский. Ну, это, разумеется, неприятно.
Вера. Я согласна со Станицыным… Как можно так, вдруг…
Мухин (поспешно). И я того же мнения.
Станицын. Да покажите нам пример, Евгений Андреич; начните вы.
Вера. Да, начните.
Мухин. Начни, начни.
M-lle Bienaimé. Oui, commencez, monsieur Gorski.[58]
Горский. Вы непременно хотите… Извольте… Начинаю. Гм… (Откашливается.)
M-lle Bienaimé. Hi, hi, nous allons rire.[59]
Горский. Ne riez pas d’avance.[60] Итак, слушайте. У одного барона…
Мухин. Была одна фантазия?
Горский. Нет, одна дочь.
Мухин. Ну, это почти всё равно.
Горский. Боже, как ты остер сегодня!.. Итак, у одного барона была одна дочь. Собой она была очень хороша, отец ее очень любил, она очень любила отца, всё шло превосходно, — но вдруг, в один прекрасный день, баронесса убедилась, что жизнь в сущности прескверная вещь, ей стало очень скучно — она заплакала и слегла в постель… Камер-фрау тотчас побежала за родителем, родитель пришел, поглядел, покачал головой, сказал по-немецки: м-м-м-м-м, вышел мерными шагами и, кликнув своего секретаря, продиктовал ему три пригласительные письма к трем молодым дворянам старинного происхождения и приятной наружности. На другой же день они, разодетые в пух и прах, поочередно шаркали перед бароном, а молодая баронесса улыбалась по-прежнему — еще лучше прежнего — и внимательно рассматривала своих женихов, ибо барон был дипломат, а молодые люди были женихи.
Мухин. Как ты пространно рассказываешь!
Горский. Любезный друг мой, что за беда!
M-lle Bienaimé. Mais oui, laissez-le faire.[61]
Вера (внимательно глядя на Горского). Продолжайте.
Горский. Итак, у баронессы были три жениха. Кого выбрать? На этот вопрос лучше всего отвечает сердце… Но когда сердце… Но когда сердце колеблется?.. Молодая баронесса была девица умная и дальновидная… Она решила подвергнуть женихов испытанью… Однажды, оставшись наедине с одним из них, белокурым, она вдруг обратилась к нему с вопросом: скажите, что́ вы готовы сделать для того, чтоб доказать мне свою любовь? Белокурый, по природе весьма хладнокровный, но тем более склонный к преувеличению человек, отвечал ей с жаром: я готов, по вашему приказанию, броситься с высочайшей колокольни в свете. Баронесса приветливо улыбнулась и на другой же день предложила тот же вопрос другому жениху, русому, предварительно сообщив ему отвей белокурого. Русый отвечал точно теми же словами, если возможно, с бо́льшим жаром. Баронесса обратилась, наконец, к третьему, шантрету. Шантрет помолчал немного, из приличия, и отвечал, что на всё другое он согласен, и даже с удовольствием, но с башни он не бросится, по весьма простой причине: раздробив себе голову, трудно предложить руку и сердце кому бы то ни было. Баронесса прогневалась на шантрета; но так как он… может быть… немножко более ей нравился, чем другие два, то она и стала приставать к нему: обещайте, мол, по крайней мере… я не потребую исполнения на деле… Но шантрет, как человек совестливый, не хотел ничего обещать…
