тобой, Кон? — прошептала я.
— Будет лучше, если ты не будешь знать. — Его голос стал совершенно невыразительным. — Достаточно сказать, что я сознательно избегаю эмоциональных привязанностей. Я давно так решил и не намерен что-либо менять.
Я заморгала, застигнутая врасплох внезапным признанием. Я хотела выяснить причины, но по выражению его лица понимала, что Кон не настроен говорить.
— Так вот почему ты сказал, что не можешь подарить мне любовь!
— Да.
— Но… ты был моим другом раньше, — напомнила я. — Что изменилось?
Кон повернул голову, его черный взгляд пригвоздил меня к дивану, на котором я сидела.
— Ты сделала это, Дженни. Все изменилось из-за тебя.
Холодный пот пронзил меня.
— Что ты имеешь в виду?
— Ты никогда не задумывалась, почему за последние четыре года я ни разу не навестил тебя? Никогда не звонил тебе? Никогда не отвечал на твои письма?
— Задумывалась?! Да я с ума сходила! Я не могла понять, что происходит, и очень страдала! А ты не соизволил мне объяснить, в чем дело, просто пропал из моей жизни!
Кон внимательно посмотрел на меня, потом сказал тихим, чуть хриплым голосом:
— Просто я слишком сильно хотел тебя…
Я сидела на диване, мое сердце громко стучало, отдаваясь шумом в ушах… Четыре года его молчания сводили меня с ума своей бессмысленностью, и только сейчас наконец все встало на свои места.
Константин молчал.
— И ты… — мой голос звучал слабо и слегка надтреснуто, — просто держал дистанцию?
— Я слишком стар для тебя, а ты была моим другом, моей сводной сестрой. Моим долгом было защищать тебя, особенно от самого себя. Это главное.
В его словах был смысл, кое-что начало проясняться в моей голове. Годы коротких, холодных сообщений и, наконец, полный разрыв отношений. А потом, той ночью в саду, Кон набросился на меня, как зверь, выпущенный из клетки…
Я сглотнула, холодный шок медленно отступал, сменяясь жаром. Он хотел меня все эти годы. Он хотел меня так же, как я хотела его!..
— Но тебе больше не нужно меня защищать, — сказала я.
— Сейчас это еще более важно. Ты не хочешь платонического брака, Дженни, и пусть будет по-твоему. И если ты хочешь поговорить о нашей жизни, о нашей свадьбе, о том, как мы будем воспитывать нашего ребенка, я готов к диалогу. Но я не могу снова быть твоим другом. Отношениям, которые у нас когда-то были, пришел конец.
Слезы снова защипали глаза, боль разочарования пульсировала в груди. Но я проигнорировала эти ощущения. Потому что все это было его решением, а не моим. Кон выбрал дистанцию, он думал, что должен «защищать» меня. Казалось, он думал, что секс был адекватной заменой его дружбе. Несмотря на то что секс действительно был очень хорош, этого было недостаточно. Я хотела его всего, во всех отношениях. И это касалось не только меня, но и нашего ребенка.
— А как насчет нашего ребенка, Кон? — категорично спросила я. — Ты будешь дистанцироваться и от него? Нашему сыну или дочери ты тоже скажешь, что не можешь подарить любовь?
Кон замер. Я увидела, как у него исказилось лицо. Похоже, я попала в самую точку.
— Это не…
— Как ты думаешь, что он почувствует, когда скажет: «Я люблю тебя, папочка», а ты промолчишь в ответ?…
Глава 14
Константин
Слова повисли в воздухе, их острые края сверкали, как ножи. Я отвернулся от Дженни, снова посмотрел на бумаги на моем столе, изо всех сил пытаясь сдержать ярость и тоску, засевшие глубоко внутри меня.
«Я люблю тебя, папочка».
Это были слова, которые я однажды сказал своему отцу, когда был очень молод. Слишком молод, чтобы знать, насколько болезненными могут быть эти эмоции.
Тогда Доминго рассмеялся: «Ты действительно глупый мальчик, Константино! Ты должен быть похож на своего брата. Он не утруждает себя подобной ерундой».
Это было началом того клина, который он вбил между Валентином и мной. Валентин был бунтарем, склонным к конфронтации. Никогда не исполнял того, что велел отец, и постоянно ссорился с ним. В то время как я… Я находил подобные распри удручающими. Они дурно отражались на мне, и я ненавидел конфликты. Тогда я был слаб. Уязвим. Я все еще помнил жестокие нотки в смехе отца и недобрую усмешку на его лице, когда он назвал меня глупым. Он заклеймил мои чувства как что-то постыдное и унизительное. Единственным способом защитить себя от отца было стать таким же…
Но я не мог позволить, чтобы то же самое случилось с моим ребенком. Я не хотел причинить ему ту же боль, которую мне причинил Доминго. Но если мне было трудно контролировать свои чувства к Дженни, то контролировать свои чувства по отношению к ребенку будет невозможно.
— Я скажу ему правду, — заявил я. — Скажу, что я буду защищать его, но любовь — это то, что он сможет получить только от своей матери.
— О, Кон… — Теперь Дженни не казалась сердитой, ее голос был полон сострадания, от которого мне стало больно. — Что с тобой случилось?
Бессознательно я сжал руку, лежавшую поверх бумаг, в кулак. Дженни все еще сидела на диване, сложив руки на коленях, солнечный свет лился из окна позади нее, заставляя ее светиться. Мне казалось, что она светится и освещает всю комнату. А еще освещает все темные уголки в моем сердце.
Я не хотел рассказывать ей все кошмары моего детства, потому что боялся погасить этот волшебный свет. Мои руки были сжаты в кулаки, и, как бы я ни старался их расслабить, они не слушались.
— Что со мной случилось? — эхом отозвался я, мой голос прозвучал странно и глухо в тишине коттеджа. — Доминго был психопатом, Дженни. Ты бы не узнала, потому что он хорошо это скрывал, но он был улыбающимся, очаровательным психопатом.
— Психопатом?… — Дженни произнесла это слово тихим, сдавленным шепотом, ужас отразился на ее прекрасном лице. — Кон…
Я отвел взгляд, не в силах вынести выражение ее лица, и уставился на темную поверхность своего стола.
— Я думаю, Кейтлин отослала тебя в школу, потому что не хотела, чтобы ты была рядом с Доминго, и на то были веские причины. Наш дом был зоной боевых действий. Доминго не позволял нам с Валентином никаких привязанностей. Ни к чему и ни к кому. Он отнял у нас детство.
Я старался говорить без лишних эмоций, хотел только озвучить факты. И все же гнев окрасил мои слова, как бы сильно я ни старался предотвратить это.
