В ресторане «Альфредо» они сели за вынесенный на тротуар столик. Миссис Стоун, вконец обессилевшая от пережитого, испытывала нестерпимый голод, но едва они принялись за обед, как Паоло вынырнул из глубин угрюмого молчания с истерическим воплем:
– Боже мой! Вы что, забыли?
– О чем, Паоло?
– Вы пригласили графиню и кое-кого из друзей посмотреть наши фильмы.
– Я пригласила?
– Вы пригласили или я – какая разница? Через пять минут они будут там и застанут только дворецкого!
– Где – там?
– У вас! Где же еще?
Она начала было возражать, но он уже поднялся из-за столика и зашагал к машине. Ей не оставалось ничего другого, как расплатиться по счету и пойти за ним следом.
Такого безобразия со мною еще не позволял себе никто, подумала миссис Стоун.
И, пожалуй, была права.
В прошлом ей не приходилось заботиться о том, чтобы сохранить собственное достоинство. Сознание своей красоты, прочности своего престижа в двух сферах сразу – в мире театра и в высшем обществе – делало ее высокомерной, внушало уверенность, что не может быть и речи о том, чтобы ей когда-нибудь пришлось поступиться своим достоинством. Но теперь, когда красота была на ущербе, а из тех сфер, где положение ее казалось незыблемым, она ушла, единственной ее защитой стало богатство; впрочем, богатством достоинства не оградишь. Во всяком случае, синьоре Кугэн богатство не помогло, если верить слухам о том, как ведет себя эта дама. В последнее время миссис Стоун то и дело твердила себе: «Только не терять достоинства. Ни в коем случае не терять достоинства, что бы ни произошло». И беспрестанно ловила себя на том, что совершает поступки, никак не совместимые с этим решением. Так, например, однажды вечером, ожидая Паоло, она извлекла из запрятанных в кладовую вещей покойного Тома Стоуна кучу театральных реликвий, которые он тщательно сберегал как свидетельства ее блестящей карьеры. Были тут фотографии миссис Стоун во всех заглавных ролях, какие ей доводилось играть, в том числе и в злосчастной роли Джульетты, ибо мистер Стоун, только он один, считал, что она исполнила эту роль превосходно, незабываемо, и в своей слепой преданности утверждал даже, что это была вершина ее актерской карьеры. Достав из коллекции покойного мужа снимок в роли Джульетты, миссис Стоун вспомнила, что в тот день, когда в газетах появились отрицательные рецензии, она случайно услышала, как он диктует секретарше возмущенное письмо. Адресовано оно было одному критику, который в своей рецензии не очень по-рыцарски намекал, что неудачное выступление миссис Стоун в роли Джульетты известным образом связано с ее возрастом. Миссис Стоун не позволила тогда мужу отправить протест в газету, и вот теперь увидела это письмо за подписью «Томас Дж. Стоун», приколотое с оборотной стороны к ее карточке в костюме Джульетты; судя по дате, написано оно было за два месяца до смерти мистера Стоуна. Она поспешно открепила письмо. Пристально вгляделась в фотографию, где была изображена в последней своей роли. Снимок был сделан на генеральной репетиции, нервы у нее были натянуты до предела, но только ли этим объясняется, что глаза ее под облаком светлых разлетающихся волос и расшитой жемчугом повязкой блестят так хищно в ответ на довольно робкий взгляд объектива? Снимок сфокусирован очень мягко и все же не проступает ли в выражении лица что-то ястребиное? И, словно собираясь узнать о себе нечто сокровенное, такое, что она до сих пор тщательно от себя таила, миссис Стоун с фотографией в руке пошла было к зеркалу, но с полпути вернулась и сунула снимок под самый низ пачки, будто это карта, предвещающая беду. Кроме снимков, а их были сотни, она обнаружила собранную мистером Стоуном коллекцию театральных программ: все спектакли, в которых она участвовала, и везде ее имя напечатано крупными буквами, а под ним, помельче – название какой-нибудь из знаменитых пьес; она нашла также огромную кипу газетных и журнальных вырезок – мистер Стоун начал их собирать четверть века назад, еще до того, как она стала его женой. Едва удерживая в руках этот ворох театральных реликвий, она отнесла их на стоявший посреди залы длинный узкий обеденный стол – так, чтобы Паоло, войдя в комнату, обязательно все это увидел. Но в последний момент, когда прозвенел звонок, возвещая, что Паоло уже внизу, у двери, ей стало невыносимо стыдно: разве можно вымогать уважение таким способом? Она снова сгребла вырезки, фотографии и программы в кучу и бросилась назад в кладовую. Несколько снимков, где она была изображена в роскошных костюмах, упали на пол и, когда Паоло шел от двери, оказались как раз у него на пути. Он поднял карточки и, едва скользнув по ним взглядом, бросил на стол, не сказав ни единого слова.
И вот теперь, в машине, по дороге домой, миссис Стоун с упорством отчаяния вновь и вновь твердила себе: «Ни в коем случае не терять достоинства, что бы ни произошло!» Она сидела, не глядя на Паоло, но стоило ему потянуться к ней, коснуться ее щеки свежими теплыми губами, как она повернулась к нему и, зажав в ладонях его сверкающие от бриллиантина виски, выкрикнула: – Паоло, Паоло, я не синьора Кугэн, я ведь не жалкая идиотка, не уродина с пятью волосками на голове и двумя зубами во рту, я не старуха, которой нечего тебе дать, кроме денег!
– Не понимаю, о чем вы, – ответил Паоло. Ему было явно не по себе.
Неистовость этой вспышки встревожила его.
Миссис Стоун не давала ему уклониться от разговора. Он дернул головой, пытаясь высвободиться, но она крепко сжимала напомаженные и надушенные полоски волос на его висках.
– Паоло, посмотри на меня, – взывала она к нему.
– Зачем? В чем дело?
– Я хочу, чтобы ты увидел: я совсем не такая, как она, даже теперь, хоть я и измучена, хоть потеряла всякое достоинство, я еще не совсем такая!
– Да я и не говорил, будто вы какая-то там такая!
– Паоло, говорить ты не говорил, но обращаешься со мной так, будто я такая же, как она! В Америке, Паоло, я все еще считаюсь талантливой и красивой. Журналы мод все еще жаждут заполучить для реклам мои снимки с отзывами о косметике и сигаретах. Для меня написаны пьесы, обо мне написаны книги. Спроси любого, кто хоть раз побывал в Нью-Йорке, Лондоне или Париже, и тебе скажет каждый, даже твоя приятельница графиня – не такой я человек, чтобы со мной можно было обойтись, как с синьорой Кугэн. Когда мы приедем домой, Паоло, я покажу тебе – ну, может быть, не сегодня, потому что нас ждут гости, – но завтра я выберу время и достану театральные программы, вырезки, снимки, их собирал для меня муж; тогда ты сам все увидишь, и мне не придется больше тебя убеждать!
Вот оно и произошло – то, чего она так боялась. Она потеряла все свое достоинство и теперь, громко всхлипывая, лихорадочно рылась в сумке в поисках прессованной пудры и носового платка.
Машина сворачивала на виа Грегориана.
Усилием воли миссис Стоун взяла себя в руки: перестала всхлипывать и открыла пудреницу.
А Паоло между тем говорил:
– Да, я видел ваши снимки в журналах мод. Но раз уж мы завели разговор на эту тему, а тема, по-моему, не очень достойная, позвольте вам напомнить, что меня тоже фотографировали, ну хотя бы для «Сеттимана Инком», это всего лишь один пример, да и не только фотографировали: несколько самых знаменитых художников Европы писали с меня портреты. И потом, вы вовсе не первая дама из высшего света, с которой я появляюсь в обществе. Вот так; прошлой зимой, еще до нашего с вами знакомства, я объездил всю Андалузию и Марокко с миссис Джемисон-Уокер, а уж снимки миссис Джемисон-Уокер журналы мод печатают без конца, ее за один месяц снимают больше, чем других за год!
Машина подъехала к воротам палаццо.
– Ты прав, Паоло, – сказала миссис Стоун, пока они дожидались швейцара. – Заводить разговор на эту тему и впрямь недостойно, но роман между человеком очень юным и женщиной не первой молодости неизбежно приводит к тому, что она теряет собственное достоинство, и вот это ужасно…
В квартире миссис Стоун уже сидели, ожидая хозяйку, графиня и три молодых гостьи. Одною из них была американская киноактриса, в ее честь и был устроен этот вечер. Не далее как вчера старая дама решила ликвидировать наконец размолвку, возникшую между нею и Паоло. Киноактрису она пригласила в качестве приманки – так протягивают кусок сахара своенравному пони, чтоб заманить его обратно в стойло. По телефону она сообщила Паоло, что молодая актриса только что разошлась с мужем, а другого пока не подыскала и явно скучает. «Я уверена, тут можно получить больше, чем тебе удалось выжать из синьоры Стоун, – объявила графиня, – и не только в смысле материальном, потому что, знаешь ли, Паоло, caro, ты ведь не просто красивый молодой человек, каких много; нет, в тебе есть нечто большее – у тебя есть стиль, есть индивидуальность, есть что-то такое, что найдет отклик у миллионов кинозрительниц!»
