Вехов довольно подробно рассказывал об активности французов в Константинополе. По его словам, их разведывательный аппарат разделен на два отделения: фильтрационное — для желающих выехать во Францию и разведывательное — для работы на Северном Кавказе.
Фильтрационное отделение находится в здании французского консульства. Во главе стоит капитан Жоссе, помощник у него некий Лиманский, худощавый блондин в пенсне. В фильтрационном отделении работает осетин Багреев, который говорит с сильным акцентом. Из двух ближайших сотрудников Жоссе Вехов назвал армянку Фросю.
Разведывательным отделением руководит капитан Лобер, проживающий недалеко от Пти-Шан. Оперативной частью ведает грузинский князь Амираджави. Направление его работы — Северный Кавказ, снабжение банд оружием и деньгами.
Заброска агентуры происходит на побережье между Батумом и Поти. Многих агентов французская разведка вербует в русских лагерях в Константинополе. По слухам, недавно послали несколько человек, но они побоялись высадиться.
Когда речь зашла на извечную тему военных — о службе, о полках, дивизиях и знакомых офицерах, Гуляев сказал, что имел счастье служить под началом самого Сеоева и что лучшего полкового командира он не знает.
— А кто такой, этот Сеоев? — равнодушно поинтересовался Вехов.
— Полковник. Кстати, на дружеской ноге с Вдовенко, атаманом. Думаю воспользоваться этой цепочкой. Как, по-вашему?
— Придется сначала добыть визу на въезд в Сербию. Он теперь там.
— Не может быть.
— Уверяю, что это так. Здесь его нет.
Перед тем как расстаться с хорунжим, Гуляев, проникшись доверием, осторожно посоветовал ему пробираться на родину.
— А ты? — без всякого подозрения посмотрел тот на Гуляева, видимо, рассчитывая найти в нем напарника.
— У меня другое дело, — доверительным тоном, со вздохом сказал Гуляев так, что Вехов не стал ничего уточнять.
— А меня даже на пристань не пустят.
— Преувеличиваешь.
— Я?.. Я же сказал, что я — красный, — тихо произнес Вехов. — Вот если б записали в команду к какому-нибудь полковнику. Мол, запишите — хочу податься на Кавказ, к зеленым в горы, вот тогда б взяли. А в бандиты, чтоб ЧК поймала и к стенке, не пойду. Вот таким манером выбраться на родину можно, так дома ж, в станице, и знать не будут, что вернулся Семен, и закопают не по-христиански.
— Пробовал?
— А что толку, — безнадежно махнул рукой Вехов. — Недавно тайком отсюда отплыла одна шхуна. Так на той шхуне мой кореш полковника видел матросиком. Я это прослышал и тоже пошел туда наниматься. Думаю: полковник матросом согласился, а хорунжий может и подавно. Так не тут-то было — прогнали, как чужую собаку со двора. А мне б до нашего берега добраться, а там — ищи Семена... Так что для нашего брата дорога до дому закрыта, — мрачно закончил Вехов. — Вот ты, я вижу по разговору, из офицеров. Скажи, что делать?
— Действовать.
— А как? Я думаю тайком пробраться на пароход и спрятаться в трюме.
Вехов молча посмотрел на Гуляева, ожидая ответа.
— А что, можно и так. Без риска ничего не сделаешь.
— Да я вроде б не из пугливых. Сколько раз с шашкой, на коне... — Запнулся, не договорил Вехов. — А подумаю — страшновато, если найдут. Турки-нехристи в море живьем выбросят.
Гуляев, вспомнив напутствия Крикуна, заинтересовался полковником, который матросом отплыл на шхуне в Россию, и попытался о нем узнать больше.
— Полковник — матросом?.. Что-то не верится, — как бы между прочим заметил Гуляев. — Кто же это может быть? Есаул, сотник, ну, хорунжий, извини, допускаю, но чтобы полковник...
— Так то ж маскировка. А у нас тут, как в станице, ничего не скроешь.
— Возможно, и так, только полковники люди известные, и я, наверное, что-нибудь бы прослышал про такую смелость.
— Он в адъютантах у атамана Букретова служил. Сам атаман тут ресторан открыл, зачем ему в Россию? Послал своего адъютанта. А нас заманили сюда господа атаманы и полковники и не отпускают, пугают большевиками.
Гуляев делал вид, будто кого-то припоминал, но, так и не вспомнив, спросил у Вехова фамилию адъютанта Букретова, но хорунжий не знал.
— А зачем ему ехать, скажем, на Кубань? — все так же скептически рассуждал Гуляев.
— Так у тутошних атаманов, генералов, полковников одно на уме — сорганизовать казаков на восстание против Советов. А казаки, по слухам, давно побросали шашки и винтовки.
Дальнейший разговор с хорунжим ничего нового не дал, но Гуляев запомнил его и собирался по возвращении рассказать Крикуну.
Беседа с Веховым настроила Гуляева на оптимистический лад. Он узнал многое из жизни Константинополя и почувствовал больше уверенности в себе.
«Есть люди и тут, есть», — повторял про себя Гуляев. Больше всего ему понравилась смелость Вехова, его стремление вернуться домой, в родную станицу на Кубани.
— Полковник Николай Петрович Погорский, — снисходительно протянул руку немолодой высокий мужчина с поседевшими висками.
— Николай Васильевич Гуляев...
— Оба Николаи, — услужливо заметил присутствовавший при этом знакомстве полковник Кретов, на квартире которого в Константинополе происходила эта встреча.
— Рад познакомиться с вами. Я уже слыхал от Сергея Николаевича, что вы приехали сюда в возбужденном состоянии и, как нам сообщил наш общий друг капитан, приехали ругаться и очень сердиты. Но я с удовольствием выслушаю вас.
Погорский уселся в мягкое кресло, раскрыл блокнот, приготовился слушать с карандашом в руке.
— Николай Петрович, ряд серьезных причин заставил меня выехать к вам. Бабич вернулся тогда с неутешительными результатами. В организации создалось тревожное положение. Мы связаны с вами больше двух лет, но, извините, топчемся на месте. Люди должны быть убеждены, что зарубежная эмиграция работает в одной упряжке с нами. На Северном Кавказе Погорский и Кретов неизвестны никому, но мы убедили своих, что вы — люди с положением в монархическом движении. Нам до поры до времени верили, хотя вопросы задавали. Из семи человек мы выросли в организацию, насчитывающую пятьдесят троек, около ста пятидесяти человек, и до двух тысяч учтенных сочувствующих.
— Да, вы проделали большую работу и заслужили благодарность великого князя. Будете награждены по заслугам, когда он сядет на трон в России. Мы не забудем тех, кто помогал его завоевать, — сказал Погорский.
— Спасибо, Николай Петрович. Я думаю все же, что мы заслужили другое отношение и сейчас.
— Позвольте, о чем вы говорите? — возмутился Погорский. Он бросил блокнот на стол и заходил нервно по комнате, натыкаясь на стулья.
— Разрешите мне, Николай Петрович, последовательно изложить вам все, чтобы картина была ясная.
