Лучше не думать об этом.
Минут десять толпа переносила меня с ленты на ленту и сопротивляться ей было бессмысленно, но потом стало посвободнее, и тогда у меня появилась возможность самому определить свой маршрут.
Я перешел на вспомогательную линию, продолжая продвигаться в глубь «Офиса». Эта лента сильно петляла, и все же я постепенно приближался к мерцающей в темноте гигантской спирали эскалатора.
И снова мне почудилось, что меня преследуют!
Я перешел на параллельную ленту — и один из немногочисленных пассажиров, находившихся сзади, сделал то же самое.
С удивлением я отметил, что мне совсем не страшно. В самом деле, страха как не бывало. Странно, куда же это он подевался?
Делая пересадку, я засек время, а на следующем перекрестке остановился и стал ждать. Вскоре вдали замаячила знакомая фигура.
Вот, значит, как. Похоже, я не ошибся. Ладно, поиграли в кошки-мышки — и хватит. Предпримем еще одну, последнюю попытку оторваться. Ну а если не получится, пускай тогда пеняет на себя. Тогда я сам на него нападу.
Я побежал и бежал долго, а на перекрестке перескочил на другую ленту, прежде чем из темноты выплыла фигура моего преследователя. Эта лента оказалась очень длинной, мой возраст (как никак сорок пять) вскоре напомнил о себе, я здорово запыхался, когда добежал до следующего перекрестка.
Обернулся — сзади никого.
Спрыгнул с ленты, постоял на месте, отдышался. Иных звуков, кроме собственного тяжелого дыхания, я не слышал, и это вселило в меня надежду…
Рабочая площадь (столы, столы, столы) начиналась в двух шагах от ленты и простиралась в бесконечность, покрытую мраком. Справа, на изрядном отсюда расстоянии, смутно угадывались очертания эскалатора. Я со всех ног понесся в ту сторону — вдоль ничем друг от друга не отличающихся, аккуратно прибранных, с выключенными лампами, столов.
Снова стал задыхаться и перешел на шаг. Кроме того, у меня возникло ощущение, что я бегу на одном месте. В какую бы сторону я ни посмотрел, везде были одинаковые столы, на столах одинаковые бухгалтерские книги, одинаковые папки для, наверное, одинаковых бумаг, одинаковые телефоны — все одинаковое!
Мной овладело чувство безысходности, как будто я и в самом деле был обречен бежать вечно, бежать, не удаляясь ни на йоту от центра этого кошмарного канцелярского космоса.
Я даже остановился и коснулся рукой поверхности ближайшего от меня стола — удостоверился в его материальности. Вздохнул с облегчением. Снова оглянулся — со стороны ленты никто за мной не шел.
Значит, мне все-таки удалось от него удрать.
Затем буквально в дюйме от моей руки зазвонил телефон. Я вскрикнул от неожиданности и бросился бежать. Все мнившееся мне подавленным, навеки загнанным в подсознание и забытым, все мои страхи и комплексы ожили и вырвались на волю!
Я мчался во мраке, напрочь утратив контроль над собой. Я был клубком обнаженных нервов, а пронзительные звонки гнались за мной по пятам и, подобно когтям какого-то немыслимого незримого зверя, вонзались мне в душу и рвали ее в клочья!
Как только аппарат, оставшийся за спиной, замолкал, сразу начинал звонить тот, что был впереди. И было их несметное множество, этих черных страшилищ со змеевидными наэлектризованными волосами!
Мне казалось, что и звонки, и мое бегство — все это длится уже целую вечность. Я бежал, совершенно обезумев, натыкаясь на стулья и опрокидывая их, падал и с проклятиями вскакивал, снова мчался, не разбирая дороги, уже не человек, а воплощенный ужас, мятущийся в сумрачном лесу, в том самом, что растет в преддверии ада.
Лишь где-то на периферии сознания мелькала догадка о том, что все это может значить, однако облегчения она не сулила.
Слишком много для меня одного, слишком много: гибель близких, преследование, страх собственной смерти, ответственность за остальных… Я боялся обернуться и увидеть моего преследователя… но еще больше боялся не увидеть, обернувшись, никого! Я чувствовал, что мне приходит конец — каждая телефонная трель, как сверло, вгрызалась в уже и без того кровоточащую рану!
Мне было трудно и больно дышать, сорочка под пиджаком насквозь промокла от пота, пот струился и по лицу, заливал глаза, и все же я различил впереди крохотный желтый огонек… а за ним человеческую фигуру…
Хрипло и прерывисто всхлипывая, я пошел на этот, как мне хотелось верить, спасительный свет… он, такой яркий, теплый, тоже боролся с окружающим мраком…
И тут вдруг внутри меня как будто что-то взорвалось, я, мгновенно ослепнув и оглохнув, извиваясь от пронизывающих тело судорог, рухнул на пол.
В мозгу, как на световом табло, вспыхнули исполненные отчаяния слова: «Выдерни штекер номер семь!»
После этого я потерял сознание.
Глава 3
С трудом, постепенно я приходил в себя. Я еще не знал, где я, что со мной, как долго я пролежал в беспамятстве.
Хотелось пребывать в этом состоянии вечно.
Однако сознание возвращалось ко мне, не спрашивая моего согласия.
Лишь только стало ясно, что я — это все еще я, Марк Энгель, что все части и органы моего тела целы и невредимы, как глаза мои тотчас сами собой открылись.
— Что с вами? — раздался чей-то участливый голос.
Более дурацкого и одновременно вызывающего чуть ли не слезы умиления вопроса мне давненько не приходилось слышать.
— Не знаю, — ответил я. — Я еще толком не понял.
Огромная приливная волна мысли пронеслась через мозг, и я наконец вспомнил все, что случилось несколько минут назад: Серафис, как было решено, отправился в Восемнадцатое крыло. Там он встретился с Дэвисом. Вместе они вошли в квартиру № 17641, в которой убили Хинкли. На входе сработало взрывное устройство. Я пережил все, что пережили они в миг смерти…
Я удивлялся, что все еще рассуждаю достаточно здраво. Кто бы мог поверить, что это возможно после того, как умираешь четыре раза на дню, и смерть всякий раз сопровождается болевыми и нервными шока-ми. Или я просто бревно бесчувственное, или обладаю сверхъестественной способностью восстанавливать душевные и физические силы.
Как бы то ни было, я был рад, что на этот раз перенес гибель моих близких легче, чем прежде. Нет, разумеется, я был ошарашен. Да, безусловно, потрясен. Но самое главное и обнадеживающее, я был дьявольски зол!
Чья-то рука поддерживала мою голову. Надо мной склонилось лицо, лицо девушки.
И девушка эта выглядела куда более испуганной, чем, наверное, я. Ее нельзя было назвать хорошенькой, нет, скорее, она была миловидной. А уж когда я представил, что на ее месте мог бы сейчас быть зловещий бородач в белых бриджах, мне она показалась просто красавицей.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
