Бьёрн поставил мотоцикл и неторопливо пошел по пристани. Судов было не много: большой траулер из России, два с островов Вестмана и несколько маленьких суденышек. Старая гавань в Рейкьявике, разумеется, была гораздо больше Грюндарфьордюра, но в эти дни она казалась более тихой. Сосредоточение рыбопромысловых квот в руках ограниченного количества компаний за последние двадцать пять лет привело к тому, что судов заметно поубавилось, а те, что остались, проводили больше времени в море. Это давало наибольший экономический эффект, поэтому Исландия и была одной из немногих стран в мире, рыбаки которых зарабатывали деньги, а не растрачивали государственные субсидии. Но эта рентабельность давалась дорогой ценой: суда шли на металлолом, рыбаки теряли работу, иногда ликвидировались целые корпорации.
До креппы Бьёрн получал от всего этого выгоду. Его дядя в Грюндарфьордюре был одним из первых получателей квоты, она выделялась тем, кто ловил рыбу с 1980 по 1983 год. Квота представляла собой право вылавливать определенную долю общего улова, определяемого ежегодно Научно-исследовательским институтом моря и министерством рыболовства в зависимости от уровня соответствующих природных ресурсов. Как только последние становились известны, удачливые «короли квоты» либо продолжали промысел, либо продавали свою долю более крупным компаниям за миллионы, иногда сотни миллионов крон. Эйнар, отец Харпы, поступил именно так. И хотя дядя Бьёрна продал свою квоту и баркас «Лунди» ему как племяннику по низкой цене, все-таки пришлось брать в банке большую ссуду.
Бьёрн рыбачил вместе с дядей с тринадцати лет. Был прирожденным рыбаком. Ему даже приписывали умение предугадывать пути косяков трески. Кроме того, он быстро приспособил большинство новых технологий для изучения морского дна и обнаружения скопления рыбы. Вскоре он выплатил почти весь долг. Потом взял еще ссуду, чтобы купить небольшую квоту у знакомого рыбака в Грюндарфьордюре. Она прилагалась к пропорции общего улова, а не к конкретному судну, и таким образом, секрет доходности заключался в том, чтобы уровень квоты соотносился с возможностями данного судна. Затем, в 2007 году, он взял еще одну ссуду, чтобы купить еще одну квоту и современное электронное оборудование для «Лунди».
Старый школьный друг из Грюндарфьордюра, Симон, решивший стать банковским служащим, а не рыбаком и только что перебравшийся из одного исландского банка в какой-то страховой фонд в Лондоне, дал ему дельный совет. Ссуду следовало брать в швейцарских франках и иенах, потому что в таком случае процентные ставки были невысоки. При сильной исландской кроне Симон на подобных операциях сколотил целое состояние.
Бьёрн воспользовался советом друга, и какое-то время все шло замечательно. Потом крона начала обесцениваться, и хотя процентная ставка оставалась по-прежнему низкой, его долг в кронах быстро возрастал. Креппа всерьез вступила в свои права, исландские банки обанкротились, и долги Бьёрна намного превысили ту сумму, какую он мог когда-либо выплатить.
Бьёрн получил хорошее предложение за квоту и судно от большой компании в Акюрейри на севере острова. Принял его и выплатил банку сколько смог. И вот теперь просил работу у каждого, кто мог взять его в море. Бьёрн имел превосходную репутацию рыбака, но ему было нелегко сдерживать себя и выполнять некомпетентные распоряжения, когда у него были свои взгляды на то, где надо искать рыбу и как ловить, поэтому некоторые капитаны вроде Густи видели в нем соперника. Но Бьёрн все-таки мог кое-как зарабатывать на жизнь и выходить в море.
Он потерял свое судно и свои мечты. Еще с детства он только и думал о том, чтобы иметь свое судно и ловить рыбу. Теперь этому пришел конец.
Когда он встретил Симона как-то вечером в пятницу в Рейкьявике, через месяц после того, как банки потерпели крах, тот удивился неудаче Бьёрна. Симон прошлой весной резко изменил курс проводимой им финансовой политики на противоположный. Его фонд получил миллионы.
Мерзавцам везет.
С тех пор Бьёрн не видел Симона.
Теперь политики говорили о вступлении в Евросоюз. Обещали, что никто не будет претендовать на исландскую рыбу, но Бьёрн-то понимал, что лет через десять испанцы, французы и англичане так или иначе оприходуют тщательно оберегаемые рыбные ресурсы его страны, ничего не оставив исландцам.
И все это вызвала кучка спекулянтов, просиживающих свои толстые задницы в теплых кабинетах, занимающих деньги, не имея какого-либо намерения возвращать их для покупки того, в чем ничего не смыслили.
Мерзавцы.
В конце концов отец Бьёрна, почтальон, всю жизнь состоявший в коммунистической партии, был прав. Все они мерзавцы.
Ветер усиливался. По голубому небу неслись маленькие облака, и даже в укрытой гавани маленькие рыболовные суденышки раскачивались, скрипели, трещали. Бьёрн побрел к «Каффивагнинну», кафе, где собирались рыбаки. Людей там было мало. Он поискал взглядом Эйнара, часто там бывавшего, желая поговорить с тем, кто станет его слушать, но никого не увидел. Взял себе кофе и печенье, сел за столик у окна и стал думать о Харпе.
Бьёрн был доволен тем, что заехал к ней накануне вечером. Она определенно в нем нуждалась, так как не видела от него ничего, кроме хорошего. В отличие от Габриэля Орна. Харпа иногда вспоминала о нем среди ночи. Этот человек был подлецом. Воспринимал Харпу как нечто само собой разумеющееся, обращался с ней дурно, чего Бьёрн никогда себе не позволял.
Его беспокоило то, как Харпа перенесет дальнейшие допросы полицейских. Ей придется нелегко, особенно потому, что, как им показалось, в январе они вышли сухими из воды. При сокрытии убийства Габриэля Орна был допущен целый ряд ошибок. Одной их них была отправка текстового сообщения о самоубийстве с телефона Орна. Бьёрн пожалел об этом, как только нажал кнопку «отправить». Это привлекло к Харпе ненужное внимание.
Он сделал все возможное, чтобы укрепить ее мужество, заставить поверить в себя. Винил остальных — Синдри, студента, прибившегося к ним парня. Это они агрессивно вели себя по отношению к Габриэлю Орну. Они использовали ее, подталкивали к тому, чтобы она вызвала его из дома. Это была не ее вина.
Их показания при первом опросе совпадали; нет причин не совпасть им и теперь. Им нужно только стоять на своем и надеяться на то, что у Харпы выдержат нервы.
Магнус, Вигдис и Арни сидели в комнате для совещаний отдела расследования преступлений против личности. Перед ними лежали бумаги из досье Габриэля Орна Бергссона. Вигдис в отличие от Арни не принимала участия в первоначальном расследовании, а Магнусу была важна именно ее точка зрения.
— Ну и что ты думаешь? — спросил Магнус.
— Меня настораживает то, в каком состоянии находилась постель, — ответила Вигдис. — Она была разобрана, когда мы осматривали квартиру Орна на следующий день после его гибели. Габриэль, по словам Харпы, уже спал, когда она позвонила. То есть его разбудили, он оделся и пошел на встречу с ней.
— Только пошел он не на встречу с ней, — пояснил Магнус. — Он направился к морю за два километра и утопился.
— А с какой стати ему было это делать? — спросила Вигдис. — Мне кажется, произошло одно из двух. Либо Харпа сказала ему по телефону что-то побудившее его тут же утопиться, либо он вовсе не кончал с собой. Кто-то сбросил его в воду.
— Заключение патологоанатома страдает неточностями, — заметил Магнус. — Габриэль Орн не был ни застрелен, ни заколот, и ничто не указывало на то, что его задушили. Во всяком случае, судмедэксперты не могли определить, были ли у него следы побоев: дело в том, что волны прибоя очень сильно потрепали тело.
— Из заключения также не видно, дышал ли еще Габриэль Орн, когда оказался в воде, — добавила Вигдис.
— Честно говоря, это уже практически невозможно выяснить.
— А не могла ли Харпа сказать Орну что-то об «Одинсбанке»? — спросил Арни. — Может, она собиралась пойти на сотрудничество с властями и посадить его в тюрьму. А вдруг он не смог перенести этого?
Магнус бросил взгляд на Вигдис. Та, нахмурившись, о чем-то размышляла.
— Из слов его родителей или новой подружки совсем не следует, что происходящее в «Одинсбанке» как-то особенно беспокоило его. Он не был замешан ни в чем, кроме нескольких непогашенных в срок займов. Никакого мошенничества. Никаких карточных долгов. Принимал наркотики, но умеренно. Почему он? Почему более никто из других банковских сотрудников в городе?
Арни пожал плечами.
— И вдруг он в полночь решает покончить с собой. Есть вполне радикальные и безболезненные способы.
— Может, он пошел прогуляться, — предположил Арни. — Чем дальше шел, тем несчастнее себя чувствовал. Оказался у моря. И решил покончить с собой тут же, на месте.
— Возможно, — согласилась Вигдис.
