Воронцов вернулся в лабораторию, поманил Игоря пальцем — на минуту! В коридоре Пашутин первым делом попросил сигарету, дрожащими пальцами размял её, закурил.
— Голова болит? — участливо спросил Сергей, закуривая за компанию.
— Не то чтобы сильно… — поморщился Игорь, глубоко затянулся: — Я вообще-то не пью, совсем! Так, изредка, по великим праздникам… О чем ты хотел меня спросить?
— Игорь, вчера, возле подъезда… Постарайся вспомнить того человека, в шарфе!
Пашутин наморщил лоб:
— До дома мы доехали на такси… Так, потом ты вел меня, потом… Ну да! Из подъезда вышел мужик, что-то говорил! Тоже, наверное, пьяный был!
— Ты вчера назвал его Ковалем! Владимиром Захаровичем Ковалем! Почему?
— Я назвал?! Да ты что! Коваль утонул в Хибинах, года два назад, в девяносто пятом! Жалко, хороший был мужик! Я работал под его началом в «Айсберге»! Он тогда руководил отделом…
— А чем вы там занимались? — поинтересовался Воронцов.
— Извини, Сергей, я не могу тебе этого сказать — подписка о неразглашении!
«Выходит, спьяну ляпнул?», — глядя на зеленоватого Игоря, думал Воронцов: «Но почему тогда именно Коваль, а не Иванов, Петров, Сидоров?.. Нет, хоть ты и ничего не помнишь толком, но я-то помню! Одно дело — ты ошибся! Но ведь этот «псевдо-Коваль» сказал: «Мне надо поговрить с Игорем Львовичем!». Ч-черт, не спроста все это… И очень мне не нравиться!».
Докурив, Пашутин отправился назад, создавать видимость работы — ему было плохо, и он особо не скрывал этого, в конце концов, вчерашний успех оправдывал все, в том числе и сегодняшнее «балдение» с чашкой крепкого кофе.
Санька Кох, наоборот, был в отличной форме. Он хлопотал вокруг Игоря, даже сбегал в аптеку за «Алко-зельцером», улучив момент, отвел в сторонку Сергея:
— Слушай, я вчера что-то не то начал нести, ты извини, больше не повториться! Я понимаю — секретность, конспирация и все такое! Вообщем-то правильно, вдруг, не дай Бог, действительно с Игорем что-то случиться…
Сергей потрепал Коха по худому, острому плечу:
— Ладно, хорошо, что понял! Забудем!
* * *
Потянулись будни. Воронцов постепенно привыкал к новой работе, перезнакомился с Пашутинскими сослуживцами, с ребятами из «ОО», жизнь вошла в обыденную, размеренную колею. «Господин Никто» больше не проявлял себя, постепенно страхи и опасения улеглись, и временами Сергей начинал думать, что руководство института и Урусов переоценили опасность, и что Никто — просто обыкновенный маньяк-сумашедший. Таинственный Коваль, или его призрак тоже больше никого не тревожил, Воронцов даже иногда жалел об этом — уж больно скучно, рутинно и серо проходили дни, хотя, с другой стороны, для телохранителя отсутствие проишествий в жизни клиента — лучшая награда!
Из «оо-шников», работавших охранниками и телохранителями, Сергей ближе всего сошелся с Николаем Расщупкиным, тем самым улыбчивым парнем, который в первый день прибывания Воронцова в институте, после нелепого столкновения в коридоре, когда они чуть не устроили перестрелку, посоветовал Сергею, как лучше носить оружие.
В Расщупкине Воронцову прежде всего нравилось искренняя открытость, какая-то наивная честность, не часто встречающаяся ныне среди людей. Кому-то Николай мог показаться чудаком, максималистом, Сергей же видел в нем прежде всего отсутствие лицемерия, наигранности и фальши. Если уж Расщупкин улыбался, то от души, если хмурился, то по настоящему.
Николай раньше работал в КГБ, но после семи лет «честного топтунства», как он сам говорил, пережив все реорганизации и сокращения последнего времени, повидав за это время всякого, был уволен по сокращению штата. Навыков работы у Расщупкина хватало, и он старался помогать Сергею в трудные моменты, а моментов таких хватало — отсутствие опыта часто ставило Воронцова в нелепые положения. Например, надо ли сопровождать клиента, то бишь Пашутина, в туалет? С одной стороны, вроде бы и надо, а с другой — это унизительно и для него, и для самого Воронцова!
Расщупкин, узнав о проблеме, улыбнулся, похлопал Сергея по плечу:
— Ты понимаешь, Серега, телохранитель — фигура автономная, и должен прежде всего действовать по обстоятельствам, а не слепо повиноваться инструкции! Если в институте нормальная обстановка, чужих нет, все охранные службы работают нормально, зачем тогда излишние меры предосторожности? А что касается инструкции, то она тоже не может предусмотреть всего!
Как-то раз Пашутина в числе прочих сотрудников НИИЭАП пригласили на конференцию, посвященную проблемам биоэлектроники. По словам Игоря, главную ценность конференции составлял доклад какого-то немецкого светила, посвященный влиянию электро-магнитных излучений на живую клетку, все остальное было «чушью и ерундой».
— Пойдем только на доклад доктора Штанека! А сидеть там целый день у меня нет времени! — заявил Игорь Воронцову.
В «докладный» день Пашутин явился на работу в рубашке, пиджаке, и при галстуке. Правда, весь его «прикид» носил явный отпечаток холостой жизни — пиджак был «слегка» помят, пуговицы пришиты разными нитками, а неглаженный галстук так и норовил скататься в трубочку. Но, все равно, выглядел Пашутин, особенно метров с пяти, очень праздничным.
Всю дорогу до Конференц-зала Академии Наук, где должен был состояться доклад, Игорь пытался растолковать Сергею какие-то нюансы биоэлектроники, злился, что телохранитель плохо понимает его, размахивал руками, и просил водителя ехать быстрее — они опаздывали.
Конференц-зал встретил Пашутина с Воронцовым суетной толчеей народа в фойе. Оказывается, по уважительным причинам — у немецкого светила разыгрался радикулит из-за московского климата, доклад задерживался на час, а то и полтора! Сергей предложил вернуться, но Пашутин уперся рогом — будем ждать!
Ждали в том же фойе, присев на деревянную скамеечку. Пашутин, повстречав знакомых, вел с ними оживленный разговор, а Воронцов скучал, и от нечего делать разглядывал прохаживающихся мимо них людей.
В мелькании лиц, в основном пожилых, вдруг показался на мгновение, и сразу пропал знакомый Сергею профиль! Где-то он уже видел этого человека — небольшой рост, черные волосы, худые, ввалившиеся щеки… Похож на Геббельса, такой-же «истинный ариец»!
Воронцов вытянул голову, пытаясь увидеть знакомого незнакомца ещё раз. Ага, вот он! Что-то говорит крупному, дородному старику, наверное, академику, судя по солидной внешности!
«Где же я его мог видеть?», — задумался Воронцов, мучительно силясь вытащить из памяти образ чернявого «Геббельса». Ничего не получалось, и он бросил эти попытки. Тут, как раз, обьявили, что доктор Штанек наконец-то прибыл, все пошли в зал, и Сергею стало не до воспоминаний…
Уже вечером, вернувшись с работы, поужинав, пообщавшись с Катей, и лежа в кровати, в полудреме, Воронцов неожиданно вспомнил, где он видел чернявого коротыша, но от этого ему стало не легче, а наоборот, тревожно и страшновато — именно этот человек всадил ему в бедро шприц с парализующим веществом в вестибюле питерской гостиницы «Гавань»!
«Но если это он, то как он попал на конференцию? И кто он тогда? Там случайных людей не было, значит, либо он ученый, либо… Либо мой коллега! Иначе зачем ученому колоть меня шприцем! Но, с другой стороны, телохранителю это тоже ни к чему! Может быть, он какой-нибудь агент? Шпион иностранной разведки? Тьфу, насочинял уже!», — оборвал сам себя Воронцов: «Разумнее всего предположить, что мне вообще просто-напросто показалось! Спать надо, а не сочинять на ночь глядя страшных историй!». И Воронцов действительно через некоторое время уснул, но спал беспокойно, ворочался — ему снился чернявый, его сексуальная спутница Ирина, как-будто они играли в фильме «Мастер и Маргарита» соответсвенно, Мастера, и Маргариту, и таскались везде с блюдом, на котором лежала отрезанная голова Берлиоза, а Берлиозом был сам Воронцов. Одним словом, бред какой-то!
По воскресеньям Воронцов отдыхал. В связи с поджимающими сроками субботние дни в НИИЭАП были обьявлены рабочими, и Сергею приходилось сопровождать Пашутина, зато в воскресенье Игорь сидел дома, за новенькой стальной дверью, поставленной по указанию Урусова в его коммуналку, и не отлипал от компьютера, а Воронцов мог спокойно уделить внимание семье, дому и отдыху.
В это воскресенье Катя, встав пораньше, нажарила гренок, и когда проснувшийся Сергей позавтракал, обьявила, что сегодня у них в клубе «чайный» день, когда каждый член «КИ» приносит с собой всякие вкусности, и они все вместе пьют чай, и что сегодня Катя решила взять с собой мужа.
Нельзя сказать, чтобы это сильно обрадовало Воронцова — он в последние недели редко бывающий дома подолгу, стал особенно ценить проведенные «в семье» часы, но огорчать жену Сергею не хотелось, и поэтому он только кивнул, мол, согласен!
