медиком в артиллерии. Потом в свою Чехию укатил и книгу издал про свой метод. В свое время нам ее преподавали в Школе Красных командиров. Полезная вещь в условиях стесненного пространства.
— Вас на прогулки так и не выводят? — внимательно выслушав Атикайнена, поинтересовался адвокат. — Это нарушение международных норм. Подам жалобу.
На прогулку Тойво выводить пытались. Только что эта за прогулка такая — весь в цепях, как арестант? Он арестантом и был, вообще-то. Но в звякающих кандалах ни шагу не ступить, ни руки не поднять.
— Ладно, пока без жалоб обойдемся, — сказал Антикайнен.
После одного из визитов следователя и его вопросе о жалобах и пожеланиях, посетовал, что в цепях на прогулку выходить несподручно. Юсси обещал урегулировать этот вопрос, но пока ничего не урегулировалось. Наверно, неважный он был регулировщик.
Тем не менее книги ему поставляли исправно. Обширная библиотека оказалась в крепости Турку. После Вальтера Скотта последовали Ричард Стивенсон, Фенимор Купер, Чарльз Диккенс и даже Жюль Верн. Если Скотт в свое время спас ему жизнь, то прочие писатели были плодовитые и писали интересно об интересных вещах. А финских авторов не было: ни Эйно Лейно, ни Марью Лассила, ни Элиаса Леннрота — да, вообще, никого. Вероятно, чтобы описания финской жизни не волновало заключенных и не толкало их на необдуманные меры: например, на побег, либо на увлечение стихосложением.
Весна вовсю стучалась в тюрьму капелью с крыш, и как-то надсмотрщик через окошко для еды поведал:
— Разрешили тебе без кандалов гулять. Рад?
— Счастлив, — ответил Тойво. — Боюсь, как бы не улететь от счастья.
— Как это — улететь? — насторожился вертухай и на всякий случай отошел от двери подальше, закрыв окошко.
Антикайнен впервые без цепей вышел в тюремный дворик и от избытка чувств громко выдохнул. Это было для него неожиданностью, что вот так, впервые за долгое время оказавшись не в тесноте давящих стен и потолка, можно дышать полной грудью. И, словно бы, воздух слаще.
— Эй, — обратился он к одному из сопровождавших его тюремщиков. — Я пробегусь?
— Ну, пробегись, — сурово ответил тот. — Только без глупостей.
Второй вертухай хмыкнул: какие тут могут быть глупости? Дворик размером тридцать метров на тридцать. Можно, конечно, разогнаться — и с размаху головой о стену! Ну, так одним меньше.
Тойво медленно побежал, словно бы в неуверенности, по маленькому кругу. Безусловно, в камере сидеть хорошо, но вот бегать лучше. Он по ходу передвижения помотал головой из стороны в сторону: что за глупость приходит на ум — сидеть хорошо!
Some people never take the time to try
The way you live» s the way you die
The stuff of life» s in short supply
And if it sometimes hits you strong
Remembering that things go wrong
The song of life is just a song
And everything goes on and on[1]
Со временем Тойво приспособился к малому кругу, начал бегать боком — от стенки к стенке, отталкиваясь от них руками, спиной вперед, задирая ноги то перед собой, то сзади. В общем, проявлял фантазию и творчество. Вертухаи сначала настороженно косились, потом привыкли и больше занимались своими вертухайскими делами: пузо почесывали, либо в носах ковырялись.
Вот если бы Антикайнен побежал однажды, как гончая собака на охоте, всеми четырьмя конечностями, тут бы тюремщики удивились. А была у Тойво такая мысль, но он быстро от нее отказался — не хватало простора, чтобы разогнаться.
Весна была в разгаре. Не в тюрьме, конечно, а где-то на воле. Да что там скромничать — везде на воле была весна. Дело двигалось к апрелю. Антикайнен не вел счет дням, но прочие люди не могли существовать без календаря. Календарь был документом первой отчетности.
На очередном свидании с адвокатом тот принес газету — желтую, как говорится, прессу. Он указал двумя пальцами на броский заголовок, который кричал самым крупным газетным шрифтом: «Людоед не может опровергнуть предъявленные ему обвинения».
— Ну, вот, теперь мы можем работать по-настоящему, — сказал Арвид.
Тойво посмотрел на него и недоуменно позвенел цепью — его все также продолжали окольцовывать.
— Кто такой у нас людоед? — спросил он в недоумении.
— Ты, — ответил адвокат. — Точнее — вы.
— Ну? — он все равно не волне догонял юридической мысли.
Швед встал на ноги и прошелся пару раз между углами камеры. Вероятно, собирался с мыслями.
— В желтых газетах зачастую пишут то, что утекло откуда-то из официальных источников, — наконец, сказал он. — Нам сегодня-завтра предъявят обвинение по всей форме. Юсси не зря свой хлеб ест.
— Лучше бы он им подавился.
— Да, наверно. Не знаю. Не в этом дело, — Арвид снова сел за стол. — Здесь написано о четырех обвинениях.
Тойво поспешил вмешаться:
— Первое — государственная измена. Второе — предательство Родины. Третье — опять измена. Четвертое — снова предательство. Вердикт: смертная казнь. Ты склоняешься к тому, что таким газетам следует доверять?
Адвокат обратился к листку.
— Вот, что здесь написано. «Сжег на костре, а потом съел несчастного финского добровольца восемнадцати лет отроду Анти Марьониеми». Потом: «Организация грабежей и погромов в 1918 году в Выборге». А также: «Убил с целью грабежа крестьянина Исотало на станции Рийхимяки». Ну, четвертое обвинение ты знаешь: «Измена, запрещенная в Финляндии компартия» и тому подобная хрень.
— Вот как! — восхитился Тойво.
— Дыма без огня не бывает, — сказал Арвид. — Если есть фамилии, значит, они откуда-то всплыли. Газете этой, конечно, доверять не стоит, но игнорировать ее также неразумно. Сегодня встречаюсь с редактором этого боевого листка. Попробую узнать за деньгу малую, откуда ветер дует. А вам я настоятельно рекомендую подумать об этих фамилиях и всех эпизодах. Чем больше вы вспомните, тем меньше нам придется гадать.
События минувших лет, когда на них ссылается кто-то, легче всего восстанавливаются в памяти, если перед глазами имеется хоть какая-то частичная хронология событий. Вспомнить что-то конкретное невозможно, если не делать наброски на бумаге. Если с бумагой можно как-нибудь разобраться — использовать, например, чистые поля на страницах книг с тюремной библиотеки, то придумать, чем писать — сложно. Ну, не кровью же, в самом деле! Свою — жалко, а чужую — не добыть.
Юсси, когда Антикайнен обратился к нему с просьбой о бумаге и карандаше, ответил отказом:
— Когда принесут вам обвинение, тогда и канцелярией снабдят. Пока же тренируйте память.
И Тойво тренировал,
