Когда полной женщине оставалось три метра до этого угла, она остановилась и посмотрела вверх на круглое окно, сделанное над дверями в передней стене старого каретного сарая; дерево дверей посерело от времени.
— Ты там? Эй, просыпайся, это всего лишь я. Эй, ты там наверху?
— Где он?
— А, ты здесь! Что не спускаешься? Могу поспорить, ты спал.
— Он в доме?
— Он в кабинете, и в руках у него ручка, и Бог знает, какие мысли бродят в его голове.
— Я не спал, Ви. А ты уверена?
— Ты знаешь, что я всегда уверена... Почему ты не спускаешься? Спорим, что ты спал.
— А она?
— Она дала мне указания. Потом ушла в магазин с корзинкой, зонтиком и в новом пальто.
— Ей идет, да?
— Мы все сегодня утром приоделись. Все сегодня ходят нарядные. Так ты спустишься или нет?
— Уже иду.
Подойдя к другому концу комнаты, Эс наклонился и поднял дверцу, закрывшую лестницу, потом поставил ее к задней стене старого кирпичного здания, в которой почти над полом было пробито маленькое окошко. Открылась мощная деревянная лестница. Эс начал спускаться под углом; со ступеньки на ступеньку он сделал семь шагов, прежде чем его ноги коснулись булыжника, которым был вымощен пол каретного сарая. Здесь было довольно сумрачно: отдельные лучи света пробивались сквозь вертикальные и горизонтальные щели в двух деревянных дверях передней стены здания и сквозь окошки, сделанные в этих же дверях.
В одной из них, левой, если смотреть от Эс, сделали когда-то маленькую дверцу не выше полутора метров. Свет проходил сквозь щели между ней и большой дверью.
— Выходи скорее. Я не могу торчать здесь целый день.
— Ты собираешься работать только утром.
В старое дерево левой большой двери почти рядом со вставленной в нее маленькой дверцей был вбит гвоздь. На нем намотана веревка, одним концом привязанная к гайке, крепившей ручку маленькой дверцы изнутри каретного сарая. Эс снял веревку с гвоздя и толкнул дверь.
Он заморгал от яркого света и выглянул за дверь. Посмотрел на особняк, а потом на полненькую женщину.
— Ты выйдешь наконец? Я не собираюсь убивать здесь целый день. Я не прочь поспорить, что ты все же спал.
Эс вышел, выпрямился и сделал один шаг к полненькой женщине.
Ее крупная фигура состояла, казалось, из одних округлостей. Фигура Эс могла бы быть очерчена одними прямыми линиями. Какой-нибудь официальный наблюдатель был бы, вероятно, весьма удивлен тем, что две такие разные фигуры скрывали внутри весьма похожие скелеты.
Полненькая женщина одета была в серое платье, поверх которого на ней был еще фартук, большой и белый, с двумя завязками вокруг талии и еще двумя, идущими от верха фартука, над выпуклостями груди и завязанными уже за плечами. Волосы женщины поддерживал кусок бархатной ленты. Желтоватые с проседью, они были собраны на затылке в пучок. Лицо — бледное, лишь по одному яркому пятну на каждой щеке. Глаза — линяло-голубые на тяжелых валиках век, которые покрыты складочками, и под глазами тени.
— Ты уверена, что он работает?
— В это время утром? Да, он пишет, пишет, пишет, даже когда я приношу ему кофе.
— Он давал объявление о том, что ищет нового секретаря?
— Что, после тебя? Такого, как ты? Да ты что! Дурачок! Ты на самом деле глупый красивый мальчик. Ты напрасно теряешь здесь время.
— Не дави на меня, Ви.
— Да я и не давлю, но на самом деле... я думаю... думаю, каждому в нашем мире достается по прибабаху, я говорю о том, откуда мы все взялись?
— Говорят, забастовка на рыбзаводе.
— Правда? А кто тебе это сообщил? Знаешь, ты выглядишь неважно. Следи за своими глазами!
— Уатт рассказал мне.
— И какой же это был рыбзавод?
— Спроси лучше у него. Ведь это он мне рассказывал.
— Ты не хочешь рассказать мне все, что Уатт наболтал тебе. Он не смог тебе точно рассказать, что и где.
— Ну, я думаю, это на консервном заводе.
— Ты рехнулся. Здесь нигде нет таких заводов, нигде в нашей округе.
Эс посмотрел на свои ботинки, их покрывал густой слой пыли. Гравий под ними вдавился в темную, коричневую землю.
— Ты принесла мне чего-нибудь?
— Мне не надо бы этого делать. Правда не надо бы. Я веду себя как полная идиотка.
С верхушки ведра, которое полная женщина принесла, она сняла несколько больших листьев капусты и достала что-то завернутое в газету. Она протянула сверток Эс. Он шагнул вперед и взял его, во взгляде его скользила неловкость.
— Здесь полпирога со свининой. Не надо бы мне этого делать, а? Бог знает? Но они ни за что не заметят этого.
— Ты изумительно добрая.
— Давай не будем об этом. Ты меня знаешь. Какая есть, такая есть. Почему бы тебе не сходить в особняк и не помыться?
— Что? В дом! Когда он в своем кабинете? Он же застрелит меня.
— Не будь идиотом. Он не двинется с места до обеда. А тебе надо помыться. Ты сам знаешь, что тебе надо помыться.
— Да не нужна мне ванна. Представляю: я крадусь по дому! Кроме того, она, она придет и застанет меня в ванной комнате!
Полная женщина рассмеялась.
— Давай, давай, все вы, мужчины, одинаковые, и ты же сам знаешь, что тебе хочется этого.
— Он застрелит меня, если увидит в доме!
— Ну ладно, я не могу стоять здесь целый день. Кого-то ждет работа, когда других — безделье.
— Не могла бы ты, Ви, наполнить керосином мою лампу?
— Все-таки все вы, мужчины, одинаковы, нудите и просите. Тащи сюда свою лампу. И почему бы тебе самому ее не наполнить?..
— Ты знаешь почему.
Женщина стояла там, где остановились, пока Эс не скрылся за маленькой дверцей, сделанной в большой двери старого кирпичного строения. Потом и она двинулась вперед по грязной грунтовой дорожке, наклоняя голову, когда навстречу попадалась ветка яблони, и, дойдя до цели, вывалила содержимое белого эмалированного ведра на верх мусорной кучи. После этого она вернулась на прежнее место перед старым кирпичным строением, где стояла перед этим, и ждала, пока снова не появился Эс. В руке у него была старая ржавая штормовая лампа, он поднял руку и протянул лампу.
— Я принесу ее, когда смогу. Сейчас у меня слишком много работы. Она хотела, чтобы я запекла к обеду телятину. А сама пошла за анчоусами.
— Пока. Спасибо за пирог.
— Я веду себя как дура, но тут уж не исправишь.
Эс стоял и смотрел на то, как четыре белые ленты сходятся на спине в один узел. Белое эмалированное ведро, теперь пустое, которое полная женщина несла в правой руке, казалось и белее и ярче фартука; кончики же лент и вовсе были слегка желтоватые и при этом помятые. Очень быстро она дошла до задней двери особняка, которую оставляла прикрытой; еще шаг — и она за дверью; мгновение — дверь закрылась за ней; Эс повернулся и, пригнувшись, шагнул в старый кирпичный каретный сарай.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
