– Может, за помин души? – предложил Гречко, мучимый похмельной жаждой. – Ну, как полагается.
* * *
Через полчаса лед недоверия был окончательно растоплен, а залетный московский хрен сделался добрым приятелем истопника. Обосновались прямо в котельной, тут не слишком светло и уютно, воняет соляркой и угольной пылью, зато никто над душой не стоит и прохладно, поскольку до отопительного сезона еще далеко.
Влив в себя рюмаху, Гречко сказал, что нет веры слухам, будто Петрушин убивал женщин и оставлял в кармане своих жертв платочки с красными крестиками. Тут в «Речных далях» полно скучающих курортниц, если бы он захотел бабу, добром ее бы взял. Он из себя мужик видный, даром что истопник. Гречко пересказал подробности гибели друга, кровавые и страшные, которые знал со слов других людей. Немного добавил от себя, сгустив краски и без того мрачной картины. Сам он в то время ездил к сестре в Ставрополь, поэтому своими глазами ничего не видел. Говорили, что обезображенный труп доставили в судебный морг, а через день кремировали и похоронили прах за счет местного бюджета, так как ни близких людей, ни товарищей у покойного не сыскалось. Была одна женщина, так легкое увлечение, но с той подругой Олег разругался за пару месяцев до гибели. Но баба недолго горевала.
– Что за женщина? – насторожился Радченко. – Адреса ее не знаешь? Наверняка большая любовь была, а?
– Какая там любовь? Погуляли и разбежались. Адрес ее вон там, – он показал пальцем в темный угол, – на стене написан. – Как только эта Валька Узюмова с Олегом поближе познакомилась, сама сюда якобы ненароком забрела и адрес записала. Ну, чтобы из памяти не вылетел, всегда был перед глазами.
На ровно отштукатуренной стене Радченко прочитал надпись, сделанную углем: Самокатный тупик, дом 5, Валя. И сердечко, пронзенное то ли палкой, то ли стрелкой.
– Олежка вообще-то тихий мужик был, – говорил Гречко, впиваясь взглядом в бутылку, словно просчитывал, сколько коньяка выпито и сколько еще осталось. Отводил взгляд в сторону, снова смотрел на бутылку и принимался за вычисления. – Бывало, сядет вон там, – он показал на топчан, стоявший у тусклого оконца, – что-то рисует или пишет в своей тетрадке.
– Какая еще тетрадка? – Радченко, наполнявший рюмки, расплескал коньяк.
– Ну, такая толстая, в зеленом переплете. Вроде как ежедневник. Он и писал там и рисовал. А вот куда она делась – без понятия. Менты сюда приходили, поговорили с заместителем директора по хозяйственной части и смотались. Обыска в котельной не делали. Со мной не лялякали и тетрадок не искали. Так что если та тетрадь где и лежит, то не у ментов. Это уж точно.
– Хотелось бы о дружбане какую память оставить. Хотя бы ту тетрадку.
Гречко, не дожидаясь Радченко, прикончил рюмку, долго пускал табачный дым и скреб ногтями затылок.
– Может, и смогу помочь, – сказал он. – Ну, раз такое дело. У нас тут работы летом, сам видишь, почти нет. Только зимой запарка случается.
Гречко опрокинул еще стопарь и рассказал, что Олег года полтора назад сколотил хибарку на лиманах неподалеку от Азовского моря. Далеко отсюда, у черта на рогах. Крошечная комнатка и еще что-то вроде открытой веранды. Место уединенное, неделями человека не увидишь. Он там пропадал по нескольку дней. В прошлом году весь отпуск в «студии» проторчал. Рисовал, писал что-то. Говорил, что там ему работается хорошо. Если где остались его рисунки или еще что, – наверняка там. Как раз перед тем, как Олега стали в милицию тягать и дело об убийствах шить, он побывал в своем лежбище. И больше ту тетрадку с записями и рисунками Гречко не видел.
– Лиманы? Это где?
– Ой, блин, словами не скажешь. Я был там только один раз. Мой кореш как раз купил попиленный «Москвич» и прицеп. И меня позвал за компанию. Веселая была поездка. Сначала на машине, а потом по болотам пешим ходом. Нажрался, помню, в лоскуты. Потом отлеживался три дня. По моей натуре там только в пьяном виде находиться можно. У трезвого крыша натурально съедет. Жара, ветра никакого, потому что камыш высокий. Полно всяких насекомых.
– У меня как раз карта с собой, купил на вокзале.
Радченко достал из безразмерного портфеля карту, расстелил ее на столе, сунул в руку Гречко карандаш. Рисунок получился замысловатый. Из Краснодара надо двигать в Славянск-на-Кубани, это километров семьдесят. Проезжаешь город и чешешь дальше по хорошей дороге еще километров двадцать. Надо не прозевать поворот на грунтовку. Едешь дорогой, а вокруг только рисовые поля и никаких населенных пунктов. Там, где начинается Войсковой лиман, есть тропинка через болота в сторону лимана Горький. Той тропинкой, по которой, может быть, люди месяцами не хаживали, надо еще километров семь-восемь протопать. По узкому перешейку между озерами и болотами. Гречко вывел на карте кружок.
– Вот тут он хибару и поставил… – Он бросил карандаш, хватил стопку и забыл закусить соленой рыбой. – Чужой человек всю жизнь будет искать – не найдет. А сам утопнет в тех болотах. Места там гиблые, непроходимые. Были времена, столько народа пропадало бесследно – счета нет. Все – приезжие. Приключений на свою задницу искали. А ему, чудиле, нравилось. Он называл это дерьмо одним словом. Как его… Уединение – вот как. Я сам родом из тех мест. Станица Гривенская, слышал? Ну, куда ж вам в Москве знать такие вещи. Так меня в эти лиманы трактором не затянешь.
Когда коньяка оставалось только на донышке, договорились, что Гречко отпросится у начальника на неделю, со сменщиком договорится, чтобы подменил, и вместе с Радченко рванет искать приключений на свою задницу. Не задаром, конечно, московский гость человек не бедный и не жадный, обещал заплатить за экскурсию четыре месячных оклада Гречко. Да еще отдельную премию выписать, если та тетрадка или что из вещей покойного художника на месте окажется.
На прощание гость обнял захмелевшего Гречко, похлопал по спине, вложил в ладонь пару крупных купюр. Вроде как задаток. И приказал поклясться всем святым, что через два-три дня, когда поедут на лиманы, истопник просохнет. Гречко сунул деньги под тельник. Со слезой поклялся жизнью и здоровьем любимой матери, которую схоронил, если память не изменяет, еще лет шесть-семь назад, что больше не возьмет в рот ни капли. Даже вина не пригубит. Даже пива.
* * *
Частная баня «Розовый фламинго» находилась на территории подмосковного завода радиодеталей. Отгороженная от мира двумя заборами, баня жила своей тихой, размеренной жизнью, которую не нарушали милицейские облавы или наезды сотрудников ФСБ. Заведение держали свои парни, в прошлом руководящий состав одной из организованных преступных группировок, а ныне авторитетные бизнесмены. В те дни, когда хозяева не устраивали дружеских попоек или развлечений с девочками, заказать номера и отдохнуть на всю катушку мог каждый лох, не испытывающий проблем с наличностью. Сегодня для визитеров баня оказалась закрытой: с утра сюда нагрянул хозяин заведения Федор Финагенов, среди своих известный как Феня.
Хозяина сопровождали водитель, в прошлом спецназовец Артем Чалый, и неизменный спутник, друг и компаньон босса некто Вадим Суриков по кличке Безмен. Троица вытряхнулась из «мерседеса», поднялась на высокое крыльцо и исчезла за дверью. Хозяин пребывал в самом добром расположении духа. Последнюю неделю он посвятил себя делам, неплохо заработал и сейчас не желал никаких шумных развлечений. Хотелось смыть усталость, освежиться в бассейне. К обеду в гости ждали еще одного авторитетного человека. Если появится настроение, Финагенов с друзьями вызовут девочек и устроят им водные процедуры.
Банщик и подавальщица Марина были готовы к приезду хозяев. Хозяина и его спутников ждали плотный завтрак и легкая музыка, которая, как вычитал Феня в одном мужском журнале, очень способствует правильному отделению желудочного сока и общему пищеварительному процессу. Скинув летний костюм в гардеробной, Финагенов прошагал через зал отдыха в парилку, вернулся назад через пять минут, окунувшись в бассейн, обернулся полотенцем и занял место на кожаной скамье с высокой спинкой у окна, замазанного краской.
– Пар что-то обжигает, – поделился наблюдением Финагенов. Он потер ладонью свою могучую грудь и передернул плечами, словно в ознобе. Феня был известен тем, что редко употреблял крепкие выражения и презирал блатную лексику. Может, вовсе ее не знал. Пару лет назад он подсел на иглу, но с недавних пор перешел с героина на кокаин. – Подождем немного перед вторым заходом, пусть немного того… Как думаешь?
– Обжигает сильно, – закивал Безмен, хотя пар показался ему вовсе не горячим. В самый раз парок. Наблюдая, как полнотелая подавальщица, одетая в белый халатик с глубоким вырезом, расставляет на столике кружки, бутылки с пивом и тарелки с рыбой, он развивал мысль хозяина. – Надо чтобы температура немного спала. А так запросто можно кожу обжечь. Болезненная штука. Прямо лоскутами сходит. Потом вспотеешь по докторам бегать.
