и бескрайнего. С тех давних пор эти два имени так и живут рядом: одно – на штурманских и географических картах, другое – в памяти людей, хоть однажды побывавших в его исполинских объятиях.
…Этот образ вечного противоборства двух стихий и истинного победителя в их непримиримом соперничестве – человека родился, наверное, у меня в те далёкие и незабываемые дни, когда в ноябре 1948 года мы вышли на грузопассажирском пароходе «Чукотка» из Петропавловска-Камчатского курсом на Владивосток и на океанской стороне Курильской гряды нас захватил осенний 12-бальный шторм. Пять или шесть дней нас трепал океан, мама с пятилетним моим братишкой все эти дни находились беспрерывно в твиндеке пароходного трюма, где в те времена провозили пассажиров, а мы с отцом вдвоём поднимались на палубу. С жутью и восторгом смотрел я на эти огромные седые горы волн, на которые взбирался наш прочный стальной пароход, а потом обрушивался с их гребней в глубокий провал, зарываясь носом в очередную гору волн. Фонтаны холодной солёной воды захлёстывали палубу, и, казалось, пароход больше не вынырнет из разъярившейся пучины. Но он снова упорно поднимался на новую водяную гору, чтобы потом опять сорваться в глубокий провал. И что самое удивительное, мне ничуть не было страшно. Наверное, потому, что рядом находился отец, с которым всегда было надёжно и спокойно. А ещё, пожалуй, потому, что детство моё прошло на берегу этого самого океана, и его волны, пусть и не такие крутые, как в этот раз, а умиротворённые летние, качали меня уже не единожды прежде.
Мама тяжело переносила штормовую качку и почти ничего не ела. И у меня вначале тоже не было совсем аппетита. В первый день меня даже основательно вывернуло наизнанку, отдавая завтрак рыбам. Меня это очень огорчило, поскольку я уже давно считал себя настоящим мореходом, потому что каждое лето проводил с отцом на острове Старичков, где был колхозный ставной невод. Отец, заметив мой конфуз, только улыбнулся и подбодрил:
– Правильно, лишнее – рыбам!
А потом, заметив, что я уже несколько пришёл в себя и мне, похоже, уже нечего больше «отдавать рыбам», он неожиданно предложил:
– Пошли-ка в буфет, маме с Борькой что-нибудь поесть принесём.
Я уныло поплёлся за ним. Тошнота не проходила, хотя казалось, что желудок уже давно и окончательно вывернут наизнанку и выкручен какой-то неведомой силой. В пароходном буфете почти никого из пассажиров не было. Отец чуть ли не силком заставил меня съесть кусок горячей отварной солонины, сам же, выпив стопку не разведённого спирта (другой бодрящий напиток, за неимением ничего лучшего, в то время рыбаки на Камчатке ещё не употребляли), плотно поел. Палуба по-прежнему уходила из-под ног или вздыбливалась вверх, но тошнота вдруг пропала совсем. И вскоре я вообще о ней не вспоминал больше. Мне тогда было полных тринадцать лет.
Несколько дней нас несло мимо Курильских островов, а потом и мимо японского острова Хоккайдо. И только благополучно нырнув в Сангарский пролив, «Чукотка» вышла, наконец, в спокойное в то время Японское море. Кстати, тот наш рейс на этом трофейном немецком пароходе, построенном на верфи «Бремен вулкан» и пощажённом Второй мировой войной, оказался предпоследним в его биографии. Уже в следующем рейсе он попал во льды и получил пробоину в корпусе. Об этом я узнал буквально через две-три недели, когда уже в Лесозаводске Приморского края настроил наш ламповый радиоприёмник, привезённый с Камчатки. Больше я никогда ничего не слышал об этом пароходе.
Ну а образ, видимо, рождённый именно в те штормовые дни, остался в памяти навсегда. Дважды я использовал его в своей журналистской практике. Первый раз в виде маленькой новеллы, напечатанной во Владивостоке, в газете «Тихоокеанский комсомолец» в 1961 году, а второй раз – в очерке об одном из капитанов рыбацкого сейнера, моём хорошем друге Жене Лашкевиче, напечатанном в 1973 году в районной газете «Приморец», выходящей в посёлке Славянка Приморского края, – в ней я был тогда редактором. Ну а сейчас, 20 июня 2012 года, я его использую, видимо, уже последний раз, начиная с него вторую главу моего повествования.
И ещё считаю нужным откровенно признаться: всю свою некороткую уже жизнь я, пусть и далеко в глубине души, гордился тем, что мне повезло родиться именно на берегу ВЕЛИКОГО ТИХОГО ОКЕАНА. Там прошло моё, наверное, самое счастливое детство в окружении любящих меня безмерно добрых и заботливых родителей, там я полной грудью дышал всегда прохладным и удивительно чистым океанским воздухом, чуть-чуть солоноватым и с тонким, чуть терпким йодистым запахом. Мы, пацаны той поры, могли часами бродить по утрамбованным нестихающим прибоем песчаным пляжам, когда пенные языки разбившихся волн, убегая обратно в океанское чрево, стремительно вымывают из-под подошв босых ног мириады приятно щекочущих кожу песчинок. Потом подолгу грелись на чистейшем горячем песке за прибойной пляжной полосой, промытом чуть ли не до стерильной чистоты в осенне-зимнюю пору буйными штормами, и обменивались найденными раковинами, наверное, самыми красивыми и удивительными по форме, каких нет больше нигде в мире. А в это время просвечиваемые солнцем изумрудные волны всё так же вскипали белопенными гребнями и друг за другом обрушивались с пушечным грохотом на берег недалеко от наших ног. И мы даже не замечали, что прямо-таки купаемся в животворящей энергии этого родного нам океана, которой всё вокруг было просто насыщенно и пропитано. Как не замечали подступившую к океанскому прибою толчею высоких сопок в зелёном летнем убранстве, увенчанных белоснежными вершинами вулканов. И, конечно же, даже не догадывались тогда, что не менее могучая энергия этой удивительной нашей малой родины тоже обволакивает нас своими живительными волнами, не соперничая, а сливаясь воедино с энергией океана и тем самым только усиливая её ещё больше. Не замечали мы этого всего лишь потому, что всё это было для нас привычной данностью, как солнце, как воздух, как небо над головой.
Такой это удивительный край, извечно окутанный вселенской энергией двух миротворящих стихий – земли и океана. И не любить его просто невозможно, если только не быть неблагодарным сыном, не помнящим родства своего.
И особенно грустно становится оттого, что сейчас, когда набирает обороты второе десятилетие XXI века, на этих бесконечных океанских пляжах восточного камчатского берега давно уже не слышно звонких детских голосов. Практически полностью исчезли в этих прежде обжитых суровых местах ранее многочисленные маленькие рыбацкие посёлки – уничтожили их без следа неумолимый технический прогресс и сопутствующая ему урбанизация. Печально, конечно, но неоспоримый этот факт заставляет думать, что все эти люди, ранее жившие
