Я поводил клинком из стороны в сторону… не удержался: перерубил, не ощутив практически никакого сопротивления, толстую сухую ветку. Да, капитан знал, какая вещь меня обрадует: мужчины любят, когда им дарят оружие, — есть в этом что-то изысканно-благородное. Благородное и старое как мир. Все-таки обычаи, заведенные издавна, несут в себе большую смысловую, да и духовную нагрузку.
Как, к примеру, обычай не бросать своих в беде.
Я не знал, ждут ли меня Санек и Данилыч в том мире, где назначили мне встречу, — все-таки более полугода прошло. Но я должен был сделать то, о чем меня просили друзья: соединиться с ними, чтобы выбраться в Новый Свет, а затем — на Гею. Я не знал, годится ли то, что я хочу привезти капитану, для удовлетворения его заказа. Я не знал, как меня встретит семья Вержбицких после такого длительного отсутствия, и я не знал, каким образом мне уговорить сестру последовать со мной. Я многого не знал.
Но мне все-таки очень хотелось выбраться на Дорогу.
Я зябко передернул плечами: сырость настойчиво лезла под куртку. Домой ехать не было желания, тем более что для костра все было под рукой: дрова я заранее собрал и наломал в прошлый приезд на это место. Аккуратным штабельком, заботливо прикрытым целлофаном, они лежали на расстоянии вытянутой руки на целлофановой же подстилке, для защиты от сырости.
Разведя костерок, я повесил над огнем небольшой котелок, использовав две ветки с развилкой, воткнутые в землю, и палку-перекладину. Налил в котелок воды из баклаги. Уселся перед потрескивающими дровами, вдохнул горьковатый дымок и снова задумался.
После госпиталя и закрытого судебного процесса, на котором меня оправдали и предложили дальнейшее сотрудничество, я провел три летних месяца и один осенний на базе каких-то спецвойск в лесу под Киевом. На территории этой военной части, кроме муштровки здоровенных спецназовцев, еще готовили водителей и Проходимцев, прежде чем выпустить их на далеко не всегда безопасную Дорогу. Там меня научили сносно водить различный автотранспорт и так же сносно стрелять и разбираться в видах оружия. По крайней мере инструкторы говорили, что я подаю надежды. Надежды, что успею спрятаться, когда начнется серьезная перестрелка, — как я понимал. Лесной воздух и хорошее питание сделали свое дело: я окреп телом, даже занимался с мастером рукопашного боя, дабы, когда вернусь на Гею, не упасть перед Илоной лицом в грязь. Или перед Ками — на пол придорожной забегаловки.
Все бы ничего, но курсы по психологии взаимоотношений и занятия по менеджменту, должные подготовить меня к возможной торговле с аборигенами иных миров, просто выводили меня из себя.
К счастью, по плановой проверке, я попал к матерому армейскому психиатру, который, осмотрев меня и обдав крепким коньячным духом, сделал вердикт: эмоциональная травма и скрытая депрессия. После этого, снабженный неплохой суммой денег, я был отправлен домой для моральной реабилитации и окончательного выздоровления. Разумеется, отправлен после целой кучи отчетов и подписей о неразглашении. Степак, будучи моим куратором, оказался еще и весьма неплохим мужиком и, несмотря на вселенскую грусть в собачьих глазах, сделал весьма немало для моего беспрепятственного отъезда с секретной базы Торговой Компании. По крайней мере психиатр был его рук делом — иначе почему бы Степак, пока психиатр задавал мне какие-то дурацкие вопросы, печально распивал коньяк в этом же кабинете?
Вода закипела.
Я снял с огня котелок, достал из рюкзака пачку чаю и высыпал заварку в исходящую паром воду. Чай с костра отличается особенным вкусом и запахом, имитировать которые в домашних условиях просто невозможно. Чай с костра — это некая поэзия, или, скорее даже, философия бродяжничества, скрытая в натуре практически каждого мужчины или мальчишки. Когда ты берешь исходящую паром кружку с темной, ароматной жидкостью и отхлебываешь терпкий, с привкусом дымка, глоток, внутри тебя нет-нет да и шевельнется желание весомо и мудро прищурить глаза, подобно какому-нибудь тертому жизнью путешественнику-первопроходцу…
Вот и я, отхлебнув первый глоток, так же многозначительно прищурился и подумал, что мог бы чаевничать, сидя у костра совсем под другим небом. И рядом со мной, в тени от транспорта, могли бы попивать чаек (или что-нибудь покрепче) Санек, Данилыч, а то и Илона…
Я допил вторую кружку чаю и выплеснул лопухи заварки из котелка в костер. Здесь, у костра, прихлебывая круто заваренный напиток, я принял решение и теперь собирался привести его в исполнение. Благо и время, и средства для достижения намеченной цели у меня были.
И цель моя находилась на полуострове Крым.
Глава 8
Двери наконец-то открылись, и я, поеживаясь от прохладного воздуха, сошел на перрон. Улыбчивая, несмотря на такое раннее время, проводница пожелала мне счастливого пути, и я, распрощавшись с ней, накинул обе лямки объемного рюкзака, выдвинул ручку дорожного пластикового кофра на колесиках и направился к троллейбусной остановке.
Ехать к побережью именно на троллейбусе как-то само собой, потихоньку, стало неизменным и трепетно соблюдаемым мною обрядом. Обрядом, берущим начало еще из того времени, когда я, семнадцатилетний юноша, обремененный здоровенным рюкзаком и совсем не обремененный лишними деньгами, вместе с ватагой точно таких же сорванцов, ездили дикарями в Крым. Ездили, чтобы пожить в палатках на каменистых труднодоступных пляжах Аю-Дага, купаться в далеко не всегда теплом Черном море, поесть не всегда честно купленного крымского винограда и, конечно, полазить несколько дней по — всегда! — живописному хребту Бабуган-Яйлы…
Вот и теперь, пробравшись через хищную стаю хитро улыбающихся водителей маршрутных микроавтобусов, готовых «всего за семьдесят!» доставить меня в Алушту, я, за сумму в десять раз меньшую, купил в кассе маленький, невзрачный клочок бумаги, дающий мне пропуск в нутро скромного труженика горных дорог — крымского троллейбуса.
Привычно выбрав сторону салона, с которой будет открываться самый лучший вид, я уселся у окна, устроил рюкзак под ногами и приготовился дремать, зная, что горы и интересные пейзажи появятся как минимум через полтора часа.
«Ты был мне так нужен», — сказала она, прощаясь. Что ж, я не мог винить сестренку в том, что она была на меня обижена: ей действительно пришлось самой, взрослея раньше времени, тянуть все заботы о маме, когда та слегла и сгорела в огне болезни буквально за пару месяцев. Тогда я был далеко от них, и Люська даже не смогла связаться со мной, чтобы получить хоть кроху ободрения. Сейчас же она боялась, что я снова исчезну почти на год, а может — навсегда. Что я мог ей сказать в утешение? Что собираюсь найти скрытый выход на Дорогу, связывающую миры, и затем забрать ее в лучший мир? Лучший для кого? Ее, в отличие от меня, там никто не ждал. Да и не поверит мне она, считающая мое странное поведение последствием ранения и перенесенного шока.
Несмотря на все старания сестренки, которая, простив пропадавшего на «какой-то войне» брата, постаралась окружить меня теплом и заботой, я не обрел дома покоя. Поэтому в один прекрасный, а вернее, пасмурный и промозглый день я собрал здоровенный туристический рюкзак, до этого основательно прошвырнувшись по супермаркетам (и не только по ним), и отправился в такси на железнодорожный вокзал. Люська, сославшись на работу, отказалась ехать со мной «проветриться в Крыму» и снабдила меня, в довесок к рюкзаку, здоровенным пакетом всяческой снеди, теплым, связанным ею шарфом и целым списком инструкций и наставлений, чем сразу напомнила маму.
Теперь я, уже как вторую неделю рыская по горным дорожкам на мотороллере (купленном за безбожную цену на алуштинском рынке), был вынужден пару раз в день звонить ей на мобильный, отчитываясь о здоровье и душевном самочувствии. Конечно, я рассказывал ей, что доволен и отдыхаю телом и душой, да, впрочем, так и было, если не считать легкого раздражения от безуспешности поисков. О том, что я никак не могу найти оранжевый асфальт и попасть в другой мир, я предпочел умалчивать.
Вот и сейчас, усевшись на каменную оградку на краю дорожки-серпантина, я описывал в трубку «Нокии» окружающие виды чудесной крымской осени и даже послал Люське ММС-ку с фотографией. Сестра была довольна, фотографию прокомментировала с восторгом и даже выразила желание вырваться ко мне на выходные плюс — пару дней за свой счет.
Закончив разговор, я спрятал мобилку и с глубоким вздохом расправил плечи. Действительно, за десяток дней поисков я неплохо отдохнул и снова начал чувствовать себя полноценным человеком — скорее всего, из-за возникшей передо мной цели. Да и крымский воздух как всегда действовал благотворно. Погода была отменной, почти аномальной для ноября: вот уже неделю термометры упорно показывали пятнадцать — двадцать градусов, что позволяло ездить на мотороллере в легкой куртке. Я даже решился пару раз искупаться в еще не остывшем море, чем тайно гордился и чем немало взволновал сестру, испугавшуюся, что я простужусь. Горы, море, лес успокаивали, а обильная мясная и фруктовая диета вместе с ежедневными упражнениями словно освежила тело, и я уже не ощущал себя вялой мокрой тряпкой.
