– Энни, вы проговорили десять минут, – строго сказала Марилла. – Теперь, любопытства ради, давайте проверим, в состоянии ли вы помолчать в течение того же промежутка времени!
Энни немедленно замолчала. Но всю оставшуюся часть недели она провела в разговорах, мыслях и мечтах о пикнике. В субботу пошёл дождь, и она пришла в такое исступлённое состояние, как если он так бы шёл без остановки до среды. Марилла даже заставила её вшить дополнительно ещё несколько лоскутков в обрабатываемое одеяло, чтобы укрепить её нервы.
В воскресенье девочка призналась Марилле по пути из церкви домой, что у неё мурашки забегали по коже, когда пастор объявил с кафедры о предстоящем пикнике.
– По спине моей вверх и вниз распространялась дрожь, – взволнованно рассказывала Энни. – Я, в общем-то, до конца и не верила, что всё это – не игра воображения. Но уж когда пастор развеял все мои опасения, сделав сообщение, не поверить в реальность происходящего было нельзя!
– Вы слишком близко принимаете всё к сердцу, Энни, – вздохнула Марилла и добавила: – Боюсь, у вас впереди ещё столько разочарований, которые преподнесёт вам жизнь.
– Но, Марилла, половину удовольствия мы получаем от самого ожидания! – воскликнула девочка. – Даже если оно обманет тебя, всё равно мечту отобрать никто не сможет! Миссис Линд как-то сказала, что благословенны те, кто ничего не ждёт, ибо они не будут разочарованы. Но, думаю, лучше разочаровываться, чем ничего не ждать от жизни!
Как всегда, Марилла надела в церковь свою аметистовую брошь. Кощунством для неё было бы оставить её дома; это почти было бы равносильно тому, как если бы она забыла Библию или центы для пожертвований. Эта брошь была самой дорогой вещью из всех, которыми владела Марилла. Дядюшка-моряк подарил эту ценную вещицу матери Мариллы, а та завещала её дочери. Форму она имела овальную, и в ней, как в медальоне, хранилась материнская прядь волос. По краям этой броши старинной работы горели огнём превосходные аметисты. Марилла слабо разбиралась в драгоценных камнях, чтобы понимать их истинную цену. А они и в самом деле были хороши! Но она находила их красивыми, и ей всегда было приятно осознавать, что они светятся фиолетовым светом на её коричневом сатиновом платье, хотя она и не могла видеть брошь, приколотую высоко, почти около её шеи.
Энни онемела от восторга, когда впервые увидела это чудо.
– О, Марилла, какая элегантная брошь! Не знаю, как вы сосредотачиваетесь на проповеди или молитвах, если на вас такая вещь! Как они красивы, эти аметисты! Я раньше думала, что такими должны быть бриллианты. Сто лет назад, правда, видела бриллианты и читала о них. Я пыталась представить, какие они, всё-таки. И была уверена, что это кроваво-красные или фиолетовые камни, горящие огнём. Когда же однажды мне попалось на глаза бриллиантовое кольцо одной леди, я была разочарована до слёз. О, конечно, они превосходно светились, те камни, но… совершенно не соответствовали моему представлению о бриллиантах. А вы мне позволите подержать вашу брошь минутку? Может, аметисты – это души прекрасных фиалок?
Глава 14. Исповедь Энни
Накануне пикника, в понедельник вечером, Марилла вышла из своей комнаты с озабоченным видом.
– Энни! – позвала она это беззаботное создание, лущившее горох прямо на безупречно чистый стол и распевавшее «Нелли в орешнике среди лощины» с выражением и особой силой, которые делали честь её маленькой учительнице, Диане.
– Вы не видели мою аметистовую брошь? – рассеянно спросила Марилла и продолжала, не скрывая своего беспокойства: – Я думала, что воткнула её в подушечку для булавок. Да, да, вчера вечером, когда мы вернулись из церкви. Но её нигде не видно!
– Я-я видела её сегодня, когда вы посещали благотворительное общество, – чуть медленнее, чем обычно, произнесла Энни. Когда я поравнялась с вашей дверью, то увидела её, воткнутой в подушечку. Ну, я и зашла, чтобы хорошенько рассмотреть её!
– Вы трогали её? – строго спросила Марилла.
– Д-д-д-а, – пробормотала девочка. – Я взяла её и приколола к своему платью, чтобы посмотреть, как она на нём смотрится.
– Кто позволил вам это делать? Вы, девчонка, суёте свой нос куда не следует. Во-первых, вы не должны были без спроса заходить в мою комнату. А во-вторых, не следовало вообще трогать эту дорогую вещь! Куда вы её подевали?
– Положила брошь обратно на бюро. Я ведь только на минуточку взяла её! И не хотела ничего дурного! Просто не подумала, что это плохо, – зайти к вам и примерить эту брошь. Но теперь ясно, что это – дурной поступок. Никогда не повторю его вновь! У меня есть одно положительное свойство: я никогда не ошибаюсь дважды.
– Но вы не положили брошь на место! – сказала Марилла возмущённо. – Её нет ни на бюро, ни где бы то ни было. Вы вынесли её, Энни?
– Нет, положила её обратно, – упрямо и, по мнению Мариллы, даже нахально заявила Энни. – Только не могу вспомнить, воткнула ли я её в подушечку или оставила на фарфоровом подносе. Но я не брала её, это точно!
– Пойду, проверю ещё раз, – решила Марилла, всё же чувствуя, что ей придётся быстро вернуться с пустыми руками. – Если вы положили её обратно, то она должна быть там. А если её там нет – значит, вы этого не сделали!
Марилла прошла в свою комнату и поискала брошь не только на бюро, но повсюду и везде, и, конечно, так и не нашла её. Вернувшись на кухню, она сказала:
– Энни, брошь исчезла, это факт. По вашему признанию, вы были последняя, кто держал её в руках. Так что же вы с ней сделали? Немедленно скажите всю правду! Вы её вынесли из комнаты и где-то потеряли?
– Нет, я этого не делала, – серьёзно заявила Энни, стойко встречая Мариллин гневный взгляд. – Не брала я брошь из вашей комнаты, и это – правда. Больше ничего не могу сказать, даже если вы закуёте меня в кандалы! Кстати, не знаю, что это такое… Вот так, Марилла!
Этим «вот так, Марилла» девочка хотела подчеркнуть, что она полностью уверена в своих действиях, но Марилла восприняла эти слова как прямой вызов.
– А я думаю, всё то, что вы мне тут наговорили, – ложь, – холодно сказала она. – И я это знаю! Лучше уж помолчите, чем будете снова молоть чепуху. Ступайте к себе наверх и оставайтесь там до тех пор, пока не раскаетесь в содеянном.
– А можно мне забрать с собой горошек? – робко спросила Энни.
– Нет. Я сама полущу его. А вы делайте, как сказано! – отрезала Марилла.
Когда Энни ушла в свою комнату, Марилла занялась своими вечерними делами. У неё было весьма тревожно на душе. Сильно беспокоила пропажа такой ценной вещи. А вдруг Энни её действительно потеряла? И как не стыдно лгать, что она не брала! Ведь кто-нибудь мог видеть, как она это сделала! И при этом – такое невинное лицо!
– Уж и не знаю, что дальше-то будет! – думала Марилла, нервно перебирая горох. – Конечно, едва ли она собиралась стащить эту злополучную брошь. Просто она взяла, чтобы поиграть, скорее всего. Но ясно одно: она взяла эту брошь, так как ни одной живой души, кроме неё до моего прихода тут не было. А брошь пропала, как пить дать. Небось, потеряла, да боится в этом признаться, чтоб не наказали. Но как же неприятно думать, что она лжёт! Ложь ей не более пристала, чем вспышки гнева. Да, это настоящая повинность, – иметь в доме лживого ребёнка… Лицемерного и лживого!.. Это тяготит меня ещё больше, чем мысли о потерянной броши. Не возражала бы, если б она выложила мне всё начистоту.
Делая перерывы в работе, Марилла всякий раз забегала в свою комнату, чтобы поискать там брошь. Перед отходом ко сну, она заглянула в комнату в восточном крыле, но это не дало определённого результата. Чем упорнее настаивала Энни на том, что и не собиралась уносить с собою брошь, тем больше Марилла убеждала себя в обратном.
На следующее утро она поведала эту историю Мэтью, который был смущён и озадачен не меньше, чем сама Марилла. Однако, он не так скоро утратил веру в девочку, несмотря на то, что признавал, – обстоятельства против неё.
– А за бюро эта вещица не могла упасть? – высказал он единственную догадку, пришедшую ему в голову.
– Что я только не делала: и бюро отодвигала, и вынимала каждую полку, и обследовала все щели да трещины, – посетовала Марилла. – Броши нигде нет, потому что её взяла эта лгунья! Увы, это правда, Мэтью; и как трудно бы ни было, мы должны с этим примириться.
– А что же ты теперь собираешься предпринять? – безнадёжно спросил Мэтью, в душе испытывая чувство благодарности к Марилле за то, что она сама, без его вмешательства, взялась распутать этот «клубок». А вмешиваться в это «темное дело» ему вовсе не хотелось.
– Посидит взаперти, пока не сознается во всём, – проворчала Марилла, помня, что в прошлый раз подобный метод успешно сработал. – А там – видно будет. Может, мы и отыщем брошь, если эта девчонка расскажет, куда задевала её. Но в любом случае Энни нужно строго наказать, Мэтью!
– Ну, в данном случае наказывать будешь ты, – заявил Мэтью, беря шляпу. – Я к этому не причастен ни с какого боку. Ты меня предупреждала, чтоб я не лез не в свои дела…
