Он не мог не думать об окружавших его останках, как не смог бы не думать о белой обезьяне. Поэтому он стал о них Думать.
— Я никогда, — произнес он вслух, — не стану бояться тех, кто уже умер. И баста.
Он не хотел садиться на лед, ходить, а тем паче бегать вслепую было бы в высшей мере неблагоразумно. Он мог сломать или вывихнуть что-нибудь такое, что еще могло ему понадобиться. Поэтому он топтался на месте, сперва более энергично, потом — менее, и хлопал себя по бокам и плечам. Хорошо, что он был одет в бархат, а не в кожу. Кожа давно бы встала коробом, и обжигало бы само ее прикосновение.
Ему показалось, что тела имели различную степень разложения. Где-то он заметил чистые голые кости. Наверное самые старые. Сколько же… сколько нужно веков, чтобы плоть начисто истлела практически при температуре замерзшей воды?
Как они сюда попадали? Сколько лет этой традиции? Вряд ли все они очутились здесь в результате собственного любопытства и дури. У Рэндалла было не слишком много времени их разглядывать, но все же ему показалось, что некоторые были меньше. Жертвы загадочных политических исчезновений? Почему нет? Заталкивая тело в дыру, стражник, один из бравых, ретивых усачей, возможно, и знать не знал, что там с ним происходит. Бросали ли их сюда живыми? Вполне вероятно. Если это происходило зимой, жертва падала на лед и некоторое время агонизировала. В летнее время скорее всего камнем шла ко дну. Потом всплывала, подчиняясь неизменным законам природы, насыщавшим разлагающуюся плоть легкими газами. Потом кости, бывшие тяжелее воды, либо опускались на дно, либо вмерзали в подходящую льдину дрейфовали вместе с ней.
Бросали ли им сюда пищу, если хотели некоторое время поддержать жизнь? И это могло быть. Наверное, весь антураж должен сильно действовать на психику, и если хотели кого-то сломать…
…то для этого достаточно других средств. Здешнее местечко весьма смахивало на последнюю инстанцию.
Доставали ли отсюда кого-нибудь?
Иначе непременно сохранились бы страшные сказки и он бы знал. В детстве он был большим любителем страшных сказок, но едва ли теперь ему удастся сохранить это хобби.
Страшная тайна предыдущих царствований дома.
Тьма давила так, словно обладала собственным физическим весом.
Рэндалл, охлопывая себя, рискнул сделать несколько шагов в ту и другую стороны. Теперь он при всем желании не мог возобновить свои попытки выбраться тем же путем. В темноте ему нипочем не найти отверстие, находящееся выше его роста.
Если за многие столетия тайна не выплыла наружу, значит, никто отсюда не выбирался. Если никто не нашел отсюда выхода, это со всей очевидностью значило, что и он угодил сюда… насовсем.
Как не хотелось делать такой подарок Гаю Брогау!
— Эй! — сказал он. — Вы думаете, я такой же, как вы? Беспомощная жертва, из которой вытрясли дерьмо и бросили умирать? Никоим образом. Это мы вас сюда бросали.
Наверное, они все-таки умирали от холода. У самого Рэндалла давно зуб на зуб не попадал, но неприятнее всего было чувство замерзших ног. Он перестал их чувствовать до середины ступни. Наверное, когда он потеряет сознание, то станет бредить об огне. Если он великий волшебник — хотелось быть именно великим, иначе неинтересно! — почему бы ему не рассечь трещиной эту проклятую каменную стену, не открыть себе путь к свободе и власти, к теплу и свету, просто не помечтать об этом, в конце концов?
Силы, поддерживавшие движение в организме, иссякали. Он не мог нагреть теплом своего тела эту огромную ледяную каверну, а она тянула из него все больше. Помалу его притоптывания стали менее энергичны, и все тише под его подошвами скрипел иней. Но Рэндалл все еще до боли и нестерпимой рези напрягал глаза, пытаясь разглядеть проблеск света в одной из этих круглых дыр, в одном из этих желобов ледяной смерти, как назвал бы их кто-нибудь более впечатлительный. Ведь прошло достаточно времени, и его должны уже искать. Даже если никто наверху не знает про ад, по коридорам должны бегать солдаты с факелами. Его обострившееся в темноте зрение вполне способно различить даже самый слабый светящийся след.
Может ли он со всей уверенностью утверждать, что Брогау про сие неизвестно? Вообще-то вполне в духе графа Хендрикье выяснить всю подноготную о новообретенной собственности. Как бы ни был он Рэндаллу неприятен, приходилось признать в нем отличного хозяина. Он мог знать и мог пользоваться знанием в собственных интересах. Если в его интересах было не обыскивать «некое место», он мог «забыть» приказать обыскать его.
Это был не свет. Когда сил его уже не хватало, чтобы делать шаги, он всего лишь переминался с ноги на ногу, и издаваемый им скрип инея почти совсем угас. Что и позволило ему уловить слабый, напоминавший плеск, звук. Впрочем, почему напоминавший? Это и был плеск.
На мгновение он все же дал волю фантазии. Он представил себе чудовище, вздымающееся из бездны, взламывающее спинным гребнем броню льда, потоки воды, рушащиеся с вырастающей над его головой под самый невидимей купол глыбы. Сцена потребления чудовищем жертвы в воображении окрасилась серебристо-голубоватым умиротворенным светом и была величавой и совершенно беззвучной.
И все же он готов был поклясться, что отчетливо слышал удар о воду. Потом к нему добавился ржавый скрип. А потом он таки увидел свет, самый слабый из всех, какой способен различить глаз.
И он пополз через чертову мешанину острых ледяных лезвий через хаотическое нагромождение вздыбленных льдин, иногда на коленях, иногда вообще ползком, в кромешной тьме, иной раз натыкаясь на то, что не могло быть не чем иным, как костями, и не обращая на них никакого внимания, может, даже не позволяя сознанию зацепиться за факт. Он завопил от восторга, когда его пальцы нащупали трещину в стене, заросшую изморозью как белым мхом и вполне достижимую для его роста. Уходившую, как он смог разобрать на ощупь, не вверх, а горизонтально вперед. Не теряя ни секунды, обдирая с плеч непрочный бархат, а с краев — мелкую изморозную пыль, он втиснулся в щель. Вряд ли он мог бы двигаться вперед, будь тяжелее фунтов хотя бы на десять.
Потом он наткнулся на преграду. Сперва показалось, что щель перекрыта решеткой, и он чуть не умер на месте от отчаяния. Потом, когда пальцы обследовали помеху, сердцебиение слегка нормализовалось. Это был всего лишь скелет. Кто-то, как и он, рвался на волю, и застрял. Намертво. В буквальном смысле. Должно быть, пока этот голубчик напрочь не разложился, он закупоривал трещину так, что никто вовсе не мог ни услышать звука, ни увидеть света.
Теперь он действовал хладнокровно. Если он плохо рассчитает, то кончит так же. Вполне возможно, что ему эта трещина сгодится. Все ж таки он был худощавым, да к тому же подростком.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
