Указывалось, что многие законы, касающиеся иудеев, не соблюдаются, а потому их следует рассмотреть и утвердить вновь. Конкретно назывались те из них, которые предписывали иудеям носить отличительный знак в виде круга красной ткани на плечах поверх верхней одежды, строго держаться своих кварталов-гетто, куда к полуночи они обязаны возвращаться, возводить стены вокруг еврейских кварталов, а также законы, запрещающие евреям работать врачами, хирургами, аптекарями или содержать гостиницы и постоялые дворы.
Но дальше этого кортесы все-таки не пошли, и институт инквизиции как средство расправы с иудеями не упоминался – обстоятельство, которое Льоренте трактует как доказательство антипатии королевы к Святой палате.
Конечно, вспоминая о временах полной свободы, евреи воспринимали возобновление этих уложений, толкающее их обратно в крепостное состояние и бесчестие, как ущемление своих прав и достоинства. Возможно, именно эти меры, направленные против людей их национальности, побудили «новых христиан» к опрометчивому шагу – изданию памфлета, в котором они критиковали и осуждали королевские решения. Поддавшись чувствам, автор – намеренно или нет – допустил в своем повествовании еретические высказывания, по поводу чего монах-иеронимит53 Фернандо де Талавера опубликовал соответствующие разъяснения.
Родриго предполагает, что сей еретический памфлет положил конец терпению королевы. Он вполне мог стать подходящей причиной для этого или, по крайней мере, мог представить решающий аргумент Фердинанду и всем тем, кто желал введения инквизиции.
Так или иначе, но вскоре после этого – 27 сентября 1480 года – монархи, будучи в то время в Медине-дель-Кампо, дали ход папской булле, находившейся в их руках уже около двух лет, и доверили свое право назначать инквизиторов в Кастилии кардиналу Испании и настоятелю Томасу Торквемаде.
Мендоса и Торквемада сразу же взялись за дело и назначили инквизиторами в Севилье, где, как представлялось, иудаизм был распространен в наиболее вопиющих масштабах, доминиканских монахов Хуана де Сан-Мартино и Мигеля Морильо. Последний обладал саном архиепископа доминиканцев Арагона и уже имел опыт в таких делах, будучи инквизитором в Россильоне. В помощь им были назначены светский священник Хуан Руис де Медина, доктор канонического права, и Хуан Лопес де Барко, один из капелланов королевы. Первый – в качестве консультанта, второй – финансиста.
Несмотря на опасность отклониться от сути повествования, необходимо более тщательно выяснить позицию монархов по отношению к введенному ими трибуналу.
Усердие Изабеллы – как в набожности, так и в политике – вынуждало ее, как уже говорилось, избрать такой путь, чтобы пресечь беспорядки, происходящие из глубокой неприязни испанцев к иудеям и вновь отступившим от веры морискам (мориски – принявшие крещение мавры). Фердинанд не только оказывал на нее давление, но и сам в религиозном рвении дошел до фанатизма и неуклонно стремился к тому, чтобы политика сплеталась с религией в единый союз.
Изабелла действовала бы медленнее, предпочитая – даже ценой потери времени – достичь своих целей мягкими мерами, проявляя то терпение, которое необходимо, если имеется стремление добиться хороших результатов. Фердинанд, возможно, менее жалостливый, возможно, – будем к нему справедливы – менее полагающийся на силу аргументов и убеждений, считая это заботой лиц священнического сана, сразу же взялся за введение в Кастилии жестких репрессивных мер, уже опробованных в его родном Арагоне.
Из-за различия в позициях монархи могли оказаться в конфликте между собой, но у них были основания и для общих интересов. Оба придерживались того мнения, что ни в коем случае Испания не должна попасть под власть церковников, утверждению которой призвана служить инквизиция. Если инквизиция – как это обычно случалось до сей поры – окажется под контролем Его Святейшества, то ее руководители будут назначаться папой или, при соответствующих полномочиях, доминиканскими архиепископами, и распределение конфискованного имущества преступников пойдет в пользу папской казны.
Несмотря на весь свой фанатизм и желание утвердить Святую палату в Кастилии, Фердинанд, подобно Изабелле, не был расположен к введению инквизиции в такой форме, которая способствовала бы узурпированию духовенством части полномочий монархов.
Если Изабелла и признала инквизицию как крайнюю меру против мятежных элементов в своем королевстве, то имелась в виду инквизиция в границах, совершенно отличных от тех, в каких она до сих пор действовала повсюду. Назначения на ответственные посты в этой организации не должны более оставаться за папой, как и распределение испанских приходов. Это право должно было стать прерогативой самих монархов, также как право смещать и заменять инквизиторов. Далее, Рим не должен был распоряжаться распределением имущества, конфискованного у испанских подданных: исключительное право контроля за ним надлежало сохранить в руках испанских королей.
Велись споры о том, что было причиной задержки введения инквизиции: нерешительность ли Изабеллы, или алчность в купе с умением управлять государством оказалась главной движущей силой, определяющей ее шаги в этом деле, а гуманные соображения не играли никакой роли; или булла была издана раньше, чем предполагалось, и промедление стало результатом несогласия папы с затребованными условиями?
Последнее утверждение, возможно, небеспочвенно. Но самоуверенно заявлять, что гуманные соображения ни в коей мере не определяли действий королевы, – значит, явно выйти за пределы того, что позволяют предположить общеизвестные факты. Чтобы настаивать на этой гипотезе, необходимо выдвинуть веские причины нежелания Изабеллы действовать согласно булле, которая уже находилась в ее руках. Ведь булла от ноября 1478 года подтверждала все требования монархов! Тем не менее королева медлила два года, прежде чем решила воспользоваться предоставленными полномочиями, и в течение этих лет кардинал Мендоса и его соратники старательно вели работу по наведению порядка в соответствии с «катехизисом».
Заключение, говорящее, что ход событий во многом определяется гуманными соображениями, свойственными королеве, является единственно обоснованным из всех, выдвинутых в объяснение двухгодичного промедления.
Когда кардинал Испании и настоятель монастыря Санта-Крус, действуя сообща в интересах монархов, назначили первых инквизиторов Кастилии, они предписали прежде всего учредить трибунал в Севилье, где, как уже говорилось, иудаизм утвердился в самых вопиющих масштабах (Бледа утверждает, что в этой епархии насчитывалось сто тысяч отступников).
9 октября монархи отдали приказ всем своим верноподданным оказывать двум назначенным инквизиторам всяческую поддержку, какая может им понадобиться во время выполнения ими своей миссии в Севилье.
Подданные, однако, проявили настолько мало лояльности, что в Севилье инквизиторы встретили торжественный прием, но не нашли поддержки в делах. Их миссия оказалась столь непопулярной, что они сочли совершенно невозможным осуществить ее. Пришлось сообщить об этом королю, в результате чего 27 декабря Фердинанд направил распоряжения наместнику в Севилье и светским властям округа, приказав предоставить инквизиторам необходимую помощь.
Так доминиканцы наконец-то смогли сформировать свою службу и взяться за дело.
Даже слух о приближении инквизиторов вселял в «новых христиан» тревогу, а одного лишь вида мрачной траурной процессии – инквизиторы в белых одеяниях и черных капюшонах, в окружении босых монахов, во главе с доминиканцем, несущим белый крест, шествовали в монастырь Святого Павла, выбранного в качестве штаб-квартиры Святой палаты, – было достаточно, чтобы вызвать бегство нескольких тысяч людей, имевших основания опасаться повышенного интереса к себе со стороны этого наводящего ужас учреждения.
Эти беглецы искали убежища в феодальных владениях герцога Медина-Сидония – грозного маркиза Кадисского Родриго Понсе де Леона – и графа Арко.
Инквизиторы же, как показал их декрет от 2 января 1481 года, истолковали это бегство, совершенное в условиях всеобщей паники, как свидетельство виновности беглецов. Опираясь на данные монархами полномочия и на содержание буллы, в соответствии с которой их назначение было произведено, инквизиторы объявили, что, поскольку многие бежали из Севильи в страхе перед преследованиями за порок ереси, они приказывают маркизу Кадисскому, графу Арко и прочим дворянам королевства Кастилии в течение пятидесяти дней со дня обнародования эдикта провести перепись личностей обоих полов, стремящихся найти убежище и защиту в их владениях; арестовать всех и в целости и сохранности доставить в тюрьму инквизиции в Севилье, конфисковав их имущество и передав его вместе с описью в руки доверенного лица инквизиторов. Никто не смеет укрывать кого-либо из беглецов и обязан строго подчиняться требованиям эдикта под страхом отлучения и прочих наказаний, предусмотренных законом в отношении сочувствующих еретикам, как то: лишение титулов, званий и должностей, освобождение их подданных и вассалов от всех видов зависимости от них. Кроме того, инквизиторы оставили за собой и своими уполномоченными право отпущения грехов и отмены приговоров, наложенных церковью на тех, кто нарушил требования эдикта.
