Пока набивали желудки, трактирщик поинтересовался — куда мы, собственно, направляемся. Епископ, не переставая жевать, пробурчал в ответ нечто совсем непонятное, а хозяин заведения, уточнив, не собираемся ли мы здесь оставаться до ужина или даже заночевать, оставил нас в покое.
Но даже этот безобидный интерес сильно насторожил — мы поспешили продолжить путь. Сомнительно, что нарвались на шпиона карающих, но не в этом дело. Трактирщик нас запомнил хорошо, и, если спросят, опишет с подробностями. А как не запомнить, если мы были его единственными клиентами на тот момент? Пара подозрительных верзил, хорошо одетых, но вот попахивает от них вовсе не изысканными духами. Вооружены до зубов, но ни гербов, ни опознавательных цветных тряпок, сигнализирующих о причастности к свите какого-либо аристократа, не имеется. При этом расплатились золотой монетой — в кошельке, врученном Шабеном, других не оказалось.
Хозяин трактира сдачу полчаса собирал — я бы на его месте таких гостей на всю оставшуюся жизнь запомнил.
Епископ, оборвав молитву, громко предложил:
— Дан — не лучше ли нам сменить дорогу?
— Вы здесь чего-то опасаетесь?
— Трактирщик нас хорошо разглядел и слуга его тоже. Крестьян навстречу немало попадается, гонцов и просто бродяг — глазастые среди такой публики бывают. Если за нами есть погоня, на след выйдут легко — мы ведь его не путаем.
— Герцог объяснил, что по этой дороге мы можем добраться до Шниры за неделю с небольшим, если не станем жалеть лошадей. А если сможем их менять, то еще быстрее.
— Да — он прав. Но скажите откровенно: вы ему полностью доверяете?
— Я никому не доверяю, в том числе и себе.
— Похвально. У аристократов, тем более такого уровня, белое не обязательно белое — интриги у них сложные и многоходовые. Став винтиком в подобной интриге можно до самого конца об этом не догадываться и очнуться лишь на виселице. Не думайте, что статус стража вас защитит — ведь от карающих он не спас. Нет у вашего ордена серьезного влияния. Уважают вас — это да, но на одном уважении не выжить. Представим даже, что он был с вами искренен. И давайте вспомним, что у карающих есть плохая привычка: повсюду иметь свои глаза и уши. Вы уверены, что они не узнают о цели нашего пути, или хотя бы направлении? Да, в Межгорье, возможно, сунуться побояться, но вот перехватить нас по пути…
— У нас хорошие лошади.
— Это не поможет против грамотной и хорошо организованной погони. Отряд в двадцать всадников карающие собрать могут легко и быстро. У каждого будет пара заводных лошадей. Первый рывок делают, загнав по коню. Далее загоняют по второму. Вторые кони долго не протянут, хоть и налегке шли, но вороны по пути будут забирать лучших коней в деревнях и замках — хозяева не посмеют спорить, а если посмеют, то разбираться останутся один-два инквизитора, а остальные безостановочно продолжат погоню. Мы так мчаться не сможем — даже получив отрыв на сутки, увидим их на третий-четвертый день.
— Канфидус — вы нагнетаете страсти. Загнать десятки дорогих лошадей — даже для карающих траты слишком уж серьезные. И ради чего? Ради призрачной надежды догнать нас? Я бы на их месте жилы не стал рвать.
— Вы молоды и наивны… Дан — им очень сильно нужно вас убить. Если вас не станет, вряд ли дело дойдет до конфликта между карающими и полуденными. Даже не конфликт страшен, а потеря репутации — карающим не нужна слава палачей полуденных. Народ их не поймет — это ведь немыслимо. Получается, что церковь, выставляя себя главным борцом со злом, уничтожает злейших врагов Тьмы, чья репутация складывалась веками. Так что Хорек пытал вас без высшего дозволения — он просто никак не мог успеть получить разрешение на такое из империи. Значит, действовал сам. Пройди все удачно — хвала. Но не прошло — хвалы теперь точно не будет, а будет ему много нехорошего, если дело дойдет до конфликта с оглаской. Руководство карающих может попросту принести его в жертву, представив дело так, что он преступник, нарушивший законы их ордена. Так что Хорек любыми средствами постарается не допустить даже возможности такого конфликта. Ему нужна ваша жизнь. Но и это не все: он оскорблен тем, что мы с ним сделали. Он унижен. До смерти теперь все будут перешептываться за спиной: "Это тот самый Цавус, что по вонючей канаве от иридианина убегал с мордой избитой? Да-да! От иридианина! Они ведь противники насилия человека над человеком, а Цавус, вот, убегал. Ой! Да что вы такое говорите?! Выходит он жалкий трусишка?!". И еще я прихватил у него кое-какие записи и переписку с империей — изучу подробнее. Там масса интересного… Подозреваю, он горит желанием эти записи вернуть. Дан — как думаете: станет он жалеть лошадей?
Да уж… расклады мне не нравятся — легкомысленно я отнесся к перспективам серьезной погони.
— Я бы на его месте жалеть не стал.
— Вот и я про то же. Церковь богата — такие траты позволить может. А он здесь главный карающий — как прикажет, так и будет. Опасно нам на этой дороге держаться. В городе сейчас карающие всех на уши ставят, пытаясь след найти. Думаю, найдут — это вопрос времени.
— Канфидус — я не знаю эти места. Я никогда и рядом с ними не бывал. Вам решать: куда нам сворачивать, и когда. Я согласен, что оставаться на этой дороге опасно. Не хочется терять время, но еще меньше хочется попасться.
— Насчет времени — есть возможность его не потерять, но и на дороге не остаться.
— Не понял?
— Сколько золотых вам выделил герцог?
— Не считал — на вид монет пятьдесят-сто.
— Это хорошо. Дан — чуть дальше и южнее река большая изгиб делает — Таша. Почти к дороге в том месте подходит. Она не слишком широка, да и глубиной не выдалась, но серьезные лодки до изгиба поднимаются, если пора не сухая. Ниже она впадает в Ибру, или, как ее бакайцы называют — Иче, поблизости от устья Шниры. Где-то между их устьями крепость стоит, да и выше по Шнире их полно — граница ведь. По большой воде к ним корабли ходят, по малой лодки. Корабль мы вряд ли осилим, да и нет их на Таше в такую пору, но лодку нанять или даже купить сможем. Возьмем овес для лошадей, и пойдем по течению. Для начала, думаю, сумеем уговорить ватагу опытных мужиков в команду, и оставим их уже внизу, в крепости. А дальше посуху выберемся к проходу в Межгорье — там всего ничего будет. Я, правда, не бывал в тех местах, но, думаю, не заблудимся — просто будем придерживаться правого берега Шниры и выйдем куда надо. Уж крепость на ней найти должны. Лодкой идти, конечно, не очень быстро, но это только так кажется — течение достаточно сильное, и остановок делать не надо, разве что на ночь. А верхом так не получится. Так что, если все будет хорошо, вряд ли время потеряем.
— Думаете карающие не догадаются о нашем маневре?
— Догадаться могут. Но пока догадаются, мы уже далеко будем. Не думаю, что смогут догнать посуху — не слышал я, чтобы вдоль Таши дороги хорошие имелись. А по воде уже не догонят — лодки не лошади, и загнать их не получится. Даже если гребцов лучших наберут, не особо поможет — на узкой мелкой реке скорость во вред идет: мели, завалы, камни подводные. Стоит поторопиться, и вдесятеро больше времени потратишь на освобождение лодки. Нет Дан — вряд ли догнать сумеют. Разве что чернокнижием каким мысли наши выведают, и сразу погоню развернут куда надо.
— Хорошо — уговорили. Где там ваша река?
* * *
Мужик высморкался, небрежно смахнул с бороды приклеившуюся соплю, почесал затылок, покосился в сторону реки. Там, наполовину высунувшись на грязный песок берега, темнела туша лодки, или, как ее назвал епископ — малого струга. Чуть ниже виднелись еще два, но они нас не интересовали — на них не было стойл для лошадей, а для нас это важно: еще неизвестно, сможем ли мы купить других, на границе. Оборудовать стойла дело недолгое, но мы не могли терять время. А на этой посудинке все есть — она только что вернулась, отвезя на границу баронского сынка с малой свитой: не успели разобрать лишние усовершенствования.
Вот и набивает цену, гад бородатый — догадался, что деваться нам некуда. Странный только: за плату везти нас к границе отказался, мотивируя это тем, что только оттуда вернулся. Зато продать посудину в принципе согласен, как и согласен уже на нашей лодке сходить по тому же маршруту. Ну где здесь логика?! Или я чего-то в лодочном бизнесе недопонимаю…
— Шестьдесят четыре, — чуть растерянно заявил мужик, очевидно сам удивляясь своей наглости.
— Да новый струг не стоит больше полусотни, а твой далеко не новый, — возмутился епископ. — Сорок две и хватит — за него в базарный день и двадцати не дадут. Доски рассохлись, мачта болтается, под ногами вода хлюпает и рыбой весь провонялся.
— А вот не надо! — вознегодовал мужик. — Проконопачено по весне на совесть все; на мачте просто оттяжки ослаблены, чтобы на стоянке попусту не обтрепывались; вода под ногами оттого, что ливень здесь позавчера был такой сильный, что у Парна бочку со двора потоком унесло. Так и не нашли, бочку-то… Рыбой воняет, потому что жиром рыбьим доски вчера промазали, нагревая перед тем — от жучка водного спасение лучшее. На воду спустить — вонь мигом выветрится. А струг мне и самому нужен, так что шестьдесят три.
