я был навеки покорён
прелестным словом – Изабелла.
Судьба была в тот миг полна,
чего ещё для счастья надо?
Как для хорошего вина, –
любви, тепла и винограда.
Тот светлый миг давно прошёл,
ища с надеждою возврата.
Беседка, небо, круглый стол
в лучах приморского заката.
Всё та же добрая луна,
со взглядом чистым и бодрящим,
бутылка здешнего вина
и жажда встречи с настоящим.
Поднял, пригубил, недопил,
без восхищений, без дебатов,
в моём бокале стойким был
привычный привкус суррогата.
Уж солнце снова в вышине,
лучей летают те же стрелы,
как жаль, что в нынешнем вине
нет ни Любви, не Изабеллы...
РЕКИ
Под нескончаемые речи
спешат, бурлят, плывут навстречу,
стекая вниз с окрестных гор,
сбежав из плена на простор
две вечно юные девицы,
чтоб навсегда соединиться,
сливая шума мощный слог
в один бушующий поток.
Всё слишком правильно и праздно,
но жизнь всегда многообразна.
Лишь дождь раскрасит их в цвета,
проснётся истина не та.
Бежит, течение пришпоря,
чтоб влиться в ласковое море.
Не день, не два, не год, не век,
но не река – слиянье рек.
Дождём покрашенных, приметных,
душой и телом разноцветных.
Стекают вплавь, к одной судьбе.
Но только сами по себе.
ИМЯ РОССИЯ
Зачем, извлекая из времени,
Эпох ворошить достояние,
У прошлого признанных гениев
Искать для себя оправдание?
Укрывшись общественным мнением
Событий вершить эксгумацию,
Разбрасывать тени сомнения
В сознание нынешней нации?
Что станет с державной теорией,
Когда, разрывая потугами,
Распашут России историю
Двенадцатью разными плугами?
История – дева ранимая,
В ней память живёт сокровенная.
Негоже равнять несравнимое,
Не нужно равнять несравненное!
ВЬЮГА
Серебристые сугробы
Налились, расправив плечи.
Рассыпает снежной сдобой
Вьюга бархатные речи.
Стелет, белит, кружит, вьётся
Замороженная нега.
Красен день сияньем солнца,
А зима обильем снега!
Виктор ПЕТРОВ "И БЬЁТ МЕНЯ ВЕТЕР..."
ДАЛЬ
Свои пятилетние планы
уже осмеяла страна –
пьяны тем столицы и пьяны,
одна только даль не пьяна.
Кочует любовь молодая,
коль старые стены тесны,
и стелет простынку Валдая
с подветренной злой стороны.
Приятель к жеманному югу
ударную выправит даль,
сманив наудачу подругу
рассказом про сладкий миндаль.
Разлука срывает стоп-краны,
бросается на полотно,
и нет ослепительней раны,
чем рваного солнца пятно.
Трефовые ставят кресты нам,
рязанская морось горчит,
но что за путеец настырный
стучит по железу, стучит?
Владимир, звонарь заполошный,
сзывает на праведный бой,
и жёлтая кофта, как плошка,
маячит, влечёт за собой.
Сегодня махнём до Усть-Кута.
а завтра – туда – в никуда…
Ты певчее горло укутай,
сибирские жгут холода!
Клубы паровозного пара
плывут из отъявленной тьмы.
С тобою, как рельсы, на пару
в снегах затеряемся мы,
где жёлтая кофта, как роба,
дорогу торит наугад,
и сталью становится Коба,
и враг не возьмёт Сталинград!
АНГАРСКАЯ ДЕРЕВНЯ
В.Распутину
Баню растопили по-белому,
жизнь крутнулась наоборот…
Баба сердобольная беглому
ставила еду у ворот.
Ох, и веник, розги берёзовые –
разве нужен мне рай иной?
Споры с мужиками серьёзные
после копанки ледяной.
Пить не пьём, а чинно чаёвничаем,
может, рядышком дух святой.
Скажут: "Мы живём ничего ещё,
любим париться, золотой.
Что ж теперь народ искалечился,
злющий, точно осиный рой?"
…Подорожниковой жалельщицей
стань, деревня за Ангарой!
Если что-нибудь и осталось
у людей ещё от людей,
это деревенская жалость –
устыдись её, лиходей.
ТОЛПА
Себя ищу в толпе неистовой,
любить и жить почти не хочется:
глотаю ночью слёзы истины –
толпа взыскует одиночества.
Казалось мне, что мы по горло
укрыты суетною заметью,
а нас опустошило горе,
и с пулей воля пала замертво.
Трясина чёрная втянула –
ужель не выбраться наружу?
Страшился площадного гула,
но граждан вновь зовут к оружью!
Мы красное вино лакаем,
не становясь в толпе толпою,
а ночь стучится кулаками –
окно у воронка слепое…
Спасёмся как? Иду в молчание.
Я слова не желаю ложного,
и слёзы светятся ночами,
томится мысль моя острожная.
ХАДЖ
Я хаджж совершал
в дагестанских горах,
где Пушкина лик
обращён к небесам.
Прости богохульство такое, Аллах!
Да разве поэтом ты не был и сам?
Медина и Мекка – святые места.
А здесь журавлиная музыка сфер
во мне ль
не опять воскрешает Христа?..
Была бы лишь вера – любая из вер!
И я мусульманином стану, клянусь,
пленённый очами горянки одной,
пускай только слово начальное –
"Русь" –
курлыканье птиц
разнесёт надо мной.
Упала, разбилась звезда на плато,
коснулся бумаги
таинственный свет…
Прости же поэта, Всевышний, за то,
что прочей бумаги не знает поэт.
Я грезил вершиной
гунибской скалы,
но твой муэдзин разбудил на заре,
и еду на север от Махачкалы –
стихами обёрнут лаваш в сумаре.
Я хлеб разделю…
А стихи? Что стихи!
