Глядя на реку, Грейс слышит тарахтение мотора, и вот появляется катер, оставляя за собой широкую белую полосу. Кэллум сидит очень прямо, положив руку на руль. Небо все в курчавых оранжевых и розовых облаках – такие обычно изображают на плакатах религиозного содержания. Она не видит лица супруга, но знает, что он улыбается.
Черт, черт, черт! Он слишком рано. Господи, она даже не может пожаловаться на то, что муж задерживается на службе и не помогает ей по дому. Пока она не готова его встретить. Лазанья еще не стоит в духовке. Грейс продолжает плакать. Она отворачивается от окна и задевает локтем миску, в которой смешивала помидоры и специи. Миска плавно падает на пол. Можно было успеть поймать ее, но Грейс стоит в оцепенении, как будто предвкушая момент, когда Лаурина миска из дорогого фарфора вдребезги разобьется о чистые белые плитки кухонного пола.
Смешно, но в этот самый момент начинает плакать ребенок – громче, чем обычно, и словно бы не собираясь прекращать.
– Прошу тебя, только ничего не говори, – не оборачиваясь, произносит Грейс, услышав за спиной шаги Кэллума.
Она стоит, глядя на месиво перед собой.
Он молча проходит на цыпочках мимо жены и приносит швабру.
* * *Позже тем вечером, когда они съели лазанью, посмотрели телевизор, загрузили посудомоечную машину и Грейс в десять часов покормила Джейка, из Стамбула позвонила Лаура.
Грейс садится на пол в коридоре, вытянув перед собой ноги и барабаня пальцами по бедру. Кэллум всегда угадывает, когда она разговаривает с матерью. «Ты становишься какая-то неподвижная и настороженная, – как-то пояснил он. – Словно коммандос».
Грейс старается говорить как дочь, а не как коммандос:
– Привет, мама!
– Господи ты боже мой! – У нее в ухе звучит ясный и четкий голос матери. – Слышно просто замечательно, как будто ты в соседней комнате!
«Господи ты боже мой» – любимое выражение бабушки Энигмы. Грейс впервые слышит его из уст Лауры. Может быть, все дочери со временем становятся похожими на своих матерей?
– Значит, ты в Стамбуле… Ну и как тебе, нравится? – спрашивает она.
Мать тараторит без умолку:
– И да и нет. Например, еда тут совершенно несъедобная. Все плавает в масле. Я питаюсь исключительно помидорами. Только их мой желудок в состоянии переварить. С другой стороны, это неплохо. Во Франции я потребляла чересчур много углеводов. Кстати, как у тебя, нет проблем с весом? После твоего рождения у меня ушло полгода на то, чтобы вновь войти в форму.
– Я не взвешивалась.
– И напрасно, весы стоят в ванной комнате. Нельзя пускать это на самотек. Посмотри, что случилось с Марджи. Когда она носила Веронику, то раздулась, как воздушный шар, да такой и осталась. На твоей свадьбе она была в одежде двадцатого размера. Я специально посмотрела на этикетку пиджака, когда Маргарет пошла в туалет, и меня чуть удар не хватил. Двадцатый размер!
– Мне понравилось, как она выглядела, – говорит Грейс.
– Ах, не смеши меня! Это просто тихий ужас.
Бедная милая тетя Марджи. Грейс подумала, что ей наверняка было очень неудобно в том синем костюме. Пожалуй, Марджи больше подошел бы двадцать второй размер.
Она спрашивает:
– Но если не считать еды, в остальном все хорошо?
Мать понижает голос и произносит взволнованно:
– О-о, Грейс, ты не представляешь, в каком состоянии у них здесь туалеты! В некоторых приходится буквально садиться на корточки. В моей жизни не было ничего более ужасного.
«В твоей жизни наверняка случались вещи и похуже, чем сидеть на корточках в туалете, – думает Грейс. – Например, муж, сбежавший от тебя к медсестре. Или умирающий от рака отец».
– Сидеть на корточках полезно для бедер, – замечает Грейс.
Лаура радуется:
– Да, это точно!
– Ты купила ковер? – спрашивает Грейс.
– О да, я попалась на эту уловку для туристов. Вокруг нас вились какие-то чумазые мужики, предлагая яблочный чай. Такой приторно-сладкий, просто ужас! Так вот, насчет ковра! Я торговалась изо всех сил. Наверняка торговцы потом до упаду смеялись над тем, какую цену я в конце концов заплатила. Я так подозреваю, что этот ковер не пропустят через таможню. И обижаться тут не приходится. Наверняка он не отвечает санитарным нормам.
– Там у вас, наверное, жарко? – делает еще одну попытку Грейс. – У нас очень холодно.
– О-о, такая жара! И влажность! Я совершенно обезвожена. Ужасно!
– Ясно.
Грейс не очень понимает, зачем мать вообще отправилась в турне по свету. Судя по всему, Лаура не получает от этого никакого удовольствия. Почти так же бывает, когда она садится на строгую диету или занимается гимнастикой.
Грейс говорит:
– Мама, боюсь, у меня плохие новости…
Но Лаура, похоже, не слышит дочь.
– Как Джейк? – настойчиво спрашивает она.
Мать произносит имя ребенка настолько по-взрослому, что Грейс даже не сразу понимает, кто такой Джейк.
– Хорошо. – У нее в животе все холодеет от ужаса. – Прекрасно.
– Кормишь его грудью?
– Да.
– Я тебя не кормила грудью. Сама мысль об этом была мне невыносима. Помню, как говорила Марджи: «Я не корова и не хрюшка!» Но нас тогда неправильно информировали. Мы считали молочные смеси такими же полезными, как и грудное молоко. Но кто его знает… Теперь вот думаю: может, все-таки надо было кормить тебя грудью?
«Что такое она несет? – думает Грейс. – Уж не пьяна ли она?»
– Есть какие-нибудь новости на Скрибли-Гам? – спрашивает Лаура.
– Да, есть. И боюсь, плохие. Вчера я пыталась дозвониться до тебя, но не смогла пробиться. Умерла тетя Конни. Завтра похороны.
В трубке слышится странный шипящий звук.
– Мама? Ты слышишь меня?
Голос матери перекрывает ее собственный:
– Пневмония? Я тысячу раз говорила Конни, что она подхватит пневмонию. Но та ни за что не хотела закрывать шею. На прошлую Пасху я подарила ей прекрасный свитер. А она все брюзжала, недовольна была. Представляешь, спросила: «А ты бы сама надела такой, Лаура? Только честно?» И я честно ответила: «Надела бы, если бы мне было под девяносто!»
– Пневмония тут ни при чем. Она просто скончалась во сне. Ее нашла тетя Марджи. Мы думаем, тетя Конни знала, что скоро умрет. Все ее бумаги были сложены в стопку у кровати.
– Пожалуй, мне стоит позвонить маме и Розе. Как они это восприняли?
– Бабушка Энигма много плакала.
– Могу себе представить, – с отвращением заявляет Лаура. – Что-что, а поплакать мама любит. И Марджи в нее пошла.
– Есть и другая новость: тетя Конни вроде как завещала свой дом бывшей девушке Томаса, Софи. Тетя Роза сказала об этом Томасу. Там было для нее письмо.
– Возмутительно! Как это похоже на Конни!
– Вероника собирается опротестовать завещание.
– И правильно. Кто-то должен противостоять Конни. Она чересчур долго командовала в этой семье.
– Да, но она умерла, мама. И больше не будет командовать.
– У меня такое просто в голове не укладывается! Ведь эта Софи бросила Томаса у алтаря!
– Ну, не совсем у алтаря.
– До чего же бестактно со стороны Конни! Не подумать о чувствах Томаса!
Уж кто бы говорил! Однажды Грейс слышала, как Лаура заявила ее двоюродному брату, который сильно горевал из-за Софи, что он слезливый сентиментальный олух.
И Грейс снова меняет тему разговора:
– Вероника считает, будто тетя Конни всегда знала, что на самом деле случилось с Элис и Джеком, но так и не захотела никому открыть эту тайну.
– Ах, Элис и Джек, – небрежно произносит Лаура. – О господи, до чего же мне надоела вся эта история! Путешествуя по миру, действительно начинаешь смотреть на многие вещи по-другому. Сколько можно талдычить одно и то же: Элис и Джек, Джек и Элис. Подумаешь, тайна века! Хочешь, я скажу тебе, что с ними на самом деле случилось? – Следует очередная шипящая пауза, а затем Лаура с раздражением спрашивает: – Грейс, сколько тебе лет?
– Что, прости?
– Тебе ведь тридцать четыре, верно?
– Да. А при чем тут это?
– Ну… Послушай, Элис и Джек – это бизнес. Выгодный бизнес, с которого мы все немало имеем. А Конни всегда говорила, что если тайна будет разгадана, то бизнес от этого пострадает. Возможно, есть какая-то тривиальная разгадка, но кого это волнует?
– Веронику. Ее это всегда страшно интересовало. А теперь она хочет написать об этой истории книгу.
– Не сомневаюсь, что, не дойдя до конца первой главы, она увлечется каким-нибудь новым проектом.
Это похоже на правду: за последние три года Вероника трижды собиралась поступать на разные специальности в магистратуру, начинала писать роман и детскую книгу, собираясь переплюнуть «Гарри Поттера», сменила шесть мест работы, посещала с десяток различных курсов, открыла бизнес по мытью домашних животных и консалтинговую компанию «Отрешись от суеты». Вероника всегда была взбалмошной, но после развода стала просто бешеной.
– Возможно, ты права.
– О черт! Эта дурацкая телефонная карта…
