Вертолет взревел.
— Посадишь «стрекозу» точно в тот квадрат, который пометил Митенька, — велел я летчику. — Говорит, там осталось еще несколько ванн, если только не растащили. Но сначала сделаешь два-три круга над ним, осмотрим сверху.
— Полетаем, как в старину? Сколько лет минуло с той поры!
— Сколько? Лет десять — двенадцать!
— Горячее было время! Славное!
— А чем сейчас плохо? Разведучасток определился, и вертолет нам больше не нужен. Не так мотаемся, хотя ходьбы и теперь хватает.
— Каждый со своей колокольни смотрит. Меньше стало полетов — меньше и зарплата.
— Брось пить, хватит тебе твоей зарплаты.
— Давно бросил.
— С чего это?
— Почки пошаливают, взялся за ум, сам знаешь, какое у нас требуется здоровье.
— Знаю, знаю. Я и сам давно б загнулся, не будь таким здоровым.
— Да, здоровья тебе не занимать… — Летчик глянул мне в глаза. — И здорово освоился в тайге, комары и те признали своим, не трогают, — и засмеялся.
— Ты смеешься, а они в самом деле меня не кусают — им моя кровь не по вкусу!
Не по вкусу… Не нравится им моя кровь. Неужели отличают здоровую от… Ничего, наступит конец их раздолью тут…
— Представляешь, какой тарарам подымется в лагере, когда свалишься им на голову!
— Это точно — ошалеют!
Немного погодя штурман сообщил, что мы подлетаем к намеченному квадрату. Стали снижаться. Летели совсем низко, над самой тайгой, но сколько ни вглядывались, ничего особенного не заметили.
— Давай опускайся вон на ту поляну, — я указал летчику место.
Поляна была размером с небольшой стадион, вся в цветах. На краю ее у опушки заметно выделялась прямая темно-зеленая полоса. Мы пошли туда и обнаружили широкий прогнивший деревянный желоб, весь заросший высокой травой, мхом. Желоб тянулся к лесу. Как колотилось сердце, сами можете вообразить. Летчик обогнал меня и бежал вдоль желоба, отбиваясь от комаров. Внезапно я обернулся, как от толчка, и увидел продолговатую глыбу, какое-то подобие саркофага под зеленым саваном. Не успел я заорать: «Вот они!» — как летчик уже впрыгнул в разбитую ванну, полную хвои и палой листвы. Чуть поодаль заметил еще одну зеленую глыбу, вернулся к ней — и она тоже оказалась ванной! Деревянный желоб соединял ее с первой. Мы пустились вдоль желобов. Сравнительно узкие, они соединялись, сходились к одной большой деревянной трубе, а та привела нас к высоким скалам. По пути попалось несколько источников, вероятно минеральных, каждый показывал высокое содержание «нашего элемента».
У летчика был прибор. У скал прибор буквально трещал — шкала не была рассчитана на такое содержание элемента.
— Что за допотопный у тебя прибор? — разозлился я, словно летчик был виноват.
— Такой, какой положен по инструкции.
— Ладно, не все ли теперь равно, — бросил я почти безразлично. Возбуждение разом улеглось.
Летчика озадачил мой тон. Мне бы кричать, орать от радости, а я стою себе, будто ничего особенного не произошло!
Странно все-таки устроен человек… Как ждал этого часа! А теперь, дождавшись, думаешь, ну и что, так и должно было быть. Рано или поздно, я ли, другой ли — кто-то добрался бы до этих скал.
Передохнув немного, я стал скалывать образцы, сделал нужные записи. Весь взмок, по лицу струился пот. Усталость навалилась внезапно.
— Плачешь от радости? — улыбнулся летчик.
— Нет, лью трудовой пот, — усмехнулся я.
Мы двинулись к вертолету.
Взяли курс к нашему лагерю.
— Слушай, тебе доводилось сбивать вражеский самолет?
— Я не был на фронте.
— Чем же занимался в войну?
— Новые самолеты испытывал.
— А что ты чувствовал, когда приземлялся после испытания?
— Выпить хотелось.
— Потому-то и уволили.
— Нет, не пил тогда.
— Может, скажешь, и сейчас не пьешь! Брось заливать! И вообще!.. — и захлестнула радость — я стиснул летчика в объятьях.
Вертолет дернулся, рванулся в сторону, и я мгновенно пришел в себя.
— Извини.
— Ты что — спятил?! — заорал летчик и тут же сообразил: — Наконец-то прорвало тебя!
— Парашют есть? Спрыгну над лагерем!
— Веревочная лестница к твоим услугам — спустишься как Ромео!
— Ладно, спущусь как Ромео.
Смеркалось, когда вертолет пролетел над лагерем, но я видел, как наши выскакивали из палаток и неслись к ближайшей поляне. Поляна завалена была валунами, поэтому вертолет повис над ней метрах в десяти.
— Всего хорошего, Монтекки! Скоро увидимся, наверное! — сказал я летчику, прощаясь.
— До свидания, Ромео. Желаю успеха!
— Спасибо! Плюнь через плечо на черта! — потребовал я озорно, помахал на прощанье и стал спускаться.
Я боялся смотреть вниз — слишком свирепые были лица у Пельменева и Александрова. Они держали нижний конец лестницы, как держат в цирке для воздушных гимнастов.
— Может, не стоит спускаться? — спросил я с лестницы.
— Что случилось?! — крикнул, не вытерпев, Александров.
— Что случилось?! Почему возвратился! — Пельменев грозил мне кулаком.
— Последний раз в этом сезоне! Знаменитый эквилибрист на батуте! — закричал я и, спрыгнув, перекувыркнулся несколько раз, раскинул руки: «Алле гоп!»
Мне дружно захлопали.
Вертолет сделал над нами два круга, что означало: «Желаю счастья» и, жужжа, устремился в небо.
— Ну, выкладывай, не тяни! — сердито потребовал Пельменев.
— Конец нашим мучениям! — заявил я. — Собирайте пожитки. Опять переносим лагерь! — и зашагал к рабочей палатке.
Александров с Пельменевым последовали за мной. Триумвират заседал недолго. Мое сообщение было кратким.
Я не успел досказать все, как Александров вышел из палатки.
— Подъем ровно в шесть! Выступаем чуть свет! — Голос его гремел на всю тайгу.
Вслед за ним вышел Пельменев, а немного погодя явился с Людмилой и пригласил нас отметить долгожданное событие. Александров позвал Светлану. Я кинулся в свою палатку за копченой рыбой. Проходя мимо геологов, услыхал звон стаканов.
Прошел мимо рабочих. Те тоже пили. Тогда я громко воззвал ко всем:
— Чего пить порознь! Выходите, вместе отметим!
На зов откликнулись — весь лагерь собрался в большой столовой палатке. Мы поздравляли друг друга. Пили за мое здоровье, я возглашал здравицу за других, но старался не пить. Людмила взялась за гитару. Кто-то запустил белую ракету. Хмель быстро одурманил головы. Среди шумного, бурного веселья я незаметно покинул товарищей, не терпелось забраться в спальный мешок. Измотался за день, наволновался, и стакан спирта сделал свое дело — я давно не пил. Заснул мгновенно.
Пробудился поздно — часы показывали девять. Усомнился — работает ли будильник, может, остановился вчера вечером? Выглянул наружу. Все палатки убраны, все уложено на машины. Выходит, готовы сняться с места и ждут, когда я проснусь! Попробуй не расчувствоваться…
Я выскочил из палатки и тут же угодил в руки притаившихся по сторонам ребят. Подхватили и торжественно понесли к реке, осторожно опустили на землю — совершить утреннее «омовение». Потом, как я ни противился, таким же манером доставили назад к палатке, накормили и напоили чаем. Пока я завтракал, свернули мою палатку, сложили вещи. Кто-то подкрался сзади и закрыл мне глаза ладонями. Оказалось — летчик. И тут-то я заметил на поляне, которую успели очистить от камней, вертолет!
Я понял — сопротивляться бесполезно.
Меня усадили в какое-то подобие кресла, увитое цветами и гирляндами шишек. Собрались все члены экспедиции. Долго прощались.
— Пишите хоть раз в неделю, не ленитесь! — попросил я.
— Не беспокойся, забросаем письмами! Обо всем будем сообщать! — дружно заверили ребята.
— Не только писать, звонить будем в госпиталь. Твои советы понадобятся.
— Там уже знают? — спросил я, нерешительно двинув головой в сторону столицы.
— Сообщили, понятно.
Еще раз попрощались и разошлись. Мы с летчиком направились к вертолету, остальные расселись по своим местам на машинах, продолжая махать мне рукой и кричать: «Поправляйся, Гурам! Скорей возвращайся! До скорой встречи!»
Вертолет взмыл в небо. Лагерь на колесах стал отдаляться и скоро совсем скрылся из глаз.
Под нами расстилалась бескрайняя тайга.
Мы неслись к солнцу.
«Дорогой наш Гурам!
Обещала часто писать, а сдержать слово не удалось. После твоего отъезда тут такое завертелось, минутки выкроить не могла. Знаешь ведь Александрова! Черные скалы, те самые, где ты ванны обнаружил, обследовали до конца. Миша поставил новую буровую — результаты отличные, лучше и не надо! Сам понимаешь, как это нас окрылило, работаем, как говорится, не покладая рук, без выходных. Особых новостей нет. Хотя есть: рядом стоит знакомая тебе девочка и просит оставить ей полстранички — приписать несколько строк. Оставлю, конечно, страдает, бедняжка! Береги себя, не падай духом. Что думают врачи, не пора ли отпустить тебя назад в тайгу?
