Роскошь, хотя и с налетом безвкусицы, с которой была обставлена квартира, привела Брайтера к мысли, что преступник пошел на убийство ради находящихся здесь ценностей. Но шеф тут же заставил его усомниться в правильности подобного вывода. Без долгих поисков обер-комиссар Мёршель снял с полки для пластинок шкатулку с тремя золотыми браслетами и кучей дорогих колец. Поначалу на Брайтера это не произвело особого впечатления:
- Если был опытный преступник, то он знал, что сбывать драгоценности слишком опасно, да и получить за них он мог разве что десятую часть реальной стоимости. Нет, этот тип искал наличные!
В ответ Мёршель показал ему сумочку из крокодиловой кожи - она сама стоила около тысячи марок - и, открыв ее, вытащил целую кипу мятых банкнот разного достоинства.
- Почему же он тогда это оставил? Ведь здесь не меньше трех тысяч марок!
- Может, в спешке не обратил на нее внимания. Кому придет в голову, что в дамской сумочке могут быть такие деньги?
- Ну нет, Брайтер, у преступника было достаточно времени, чтобы обыскать всю квартиру. А сумочка к тому же лежала прямо вот здесь, в кресле...
- Возможно, он нашел что-нибудь настолько ценное, что больше уже ничего и не искал. Здесь прямо-таки пахнет деньгами.
Мёршель покачал головой и передал сумочку на хранение одному из сотрудников. Он хорошо знал своего заместителя и понимал, что, если Брайтер что-нибудь возьмет в голову, его уже трудно будет переубедить.
Пока Брайтер, явно обиженный, молча продолжал обследовать комнату, Мёршель решил осмотреть всю квартиру. Комнаты располагались так, что он сразу попал в спальню. Открыв дверь, обер-комиссар застыл в удивлении: огромная французская кровать стояла посредине и занимала больше половины всей комнаты. Она была застелена голубым парчовым покрывалом, и казалось, что ею уже много дней не пользовались.
Справа от кровати, на невысокой тумбочке, рядом с белым телефоном, стояла фотография в дорогой, отделанной красным сафьяном, рамке. Этот снимок с изображением мужчины сразу же заинтересовал Мёршеля. Лицо казалось знакомым, хотя он и не мог вспомнить, откуда его знает. Чтобы внимательнее рассмотреть, обер-комиссар направился к тумбочке, но был остановлен яростным собачьим лаем. Белый пудель забился под кровать и, увидев приближающиеся ноги, начал возбужденно тявкать.
Мёршель нагнулся, вытащил пса из-под кровати и, держа на руках, попытался успокоить его, а затем вынес в коридор и отдал дежурившему там полицейскому.
Вернувшись в спальню, обер-комиссар обследовал пол в поисках следов, которые подсказали бы, как долго оставался пудель закрытым в комнате.
Однако, как ни старался, он не обнаружил ни малейшей лужицы, оставленной собакой. Не придавая еще этому курьезному факту особого значения, Мёршель продолжил осмотр спальни. Фотография на ночной тумбочке приковала его внимание. Он был уверен, что знает человека на снимке, но никак не мог вспомнить, кто он такой. Наверняка кто-нибудь из тех, кого видел на страницах газет, - спортсмен, киноактер или политик... Но именно в этот момент в голову ничего не приходило. Несколькими минутами позже он все же установил его личность: в выдвижном ящике тумбочки лежал маленький изящный блокнот-календарь с десятком фамилий, половина из которых часто появлялась в газетах. Среди них - и фамилия мужчины на фотографии.
Эта маленькая, неприметная записная книжка, снимок в дорогой рамке и еще несколько десятков найденных в спальне фотографий мужчин, как говорится, в расцвете лет - все это превращало смерть проститутки Нитрибитт из заурядного убийства в скандальную историю с сильным общественно-политическим привкусом.
Невзрачный внешне, обер-комиссар был неглупым и честолюбивым человеком. Он обладал хорошим политическим чутьем и достаточной дальновидностью, чтобы сразу сообразить, какие взрывоопасные материалы оказались в его руках. Если правильно их использовать, то они помогут ему подняться по служебной лестнице - до главного инспектора, до шефа уголовной полиции, а то и до министра... С другой стороны, если сделать ошибку, проболтаться где-нибудь, допустить сюда прессу, общественность, то можно поплатиться карьерой.
Поэтому из записной книжки, снимка с ночной тумбочки и найденных фотографий Мёршель сделал что-то вроде государственной тайны. Он всего лишь проинформировал своего заместителя, что изъял в спальне записную книжку, снимок в дорогой сафьяновой рамке и картонную коробку с двадцатью пятью фотографиями, предположительно, знакомых убитой.
Медлительному Брайтеру было достаточно, чтобы найденные вещи заносились в протокол, а остальное... Он даже рад был, что шеф взял на себя часть работы.
- Ну что, вы пока обойдетесь без меня? Я хочу подскочить в управление: директор Кальк ждет доклада, - сказал Мёршель и неожиданно для всех, распрощавшись, поспешно покинул квартиру.
Брайтер только позже понял, почему его начальник так торопился к директору Кальку, шефу уголовной полиции Франкфурта. А в этот вечер, 1 ноября, он лишь угрюмо пробурчал:
- Чего ему надо от старика? Да и того наверняка уже нет на месте...
Однако спешащий руководитель комиссии был остановлен Эрной Крюгер, в нетерпении ожидавшей на лестничной площадке. Вне себя от возмущения, она преградила ему дорогу:
- Послушайте-ка, господин комиссар! Это же ни на что не похоже! Вы уже больше часа заставляете меня торчать на этой холодной лестнице. Знаете, это уж слишком...
Мёршель остановился:
- Извините, а кто вы, собственно, такая?
- Благодаря мне открылось убийство фройляйн Нитрибитт, - сказал Эрна Крюгер с такой гордостью, будто совершила патриотический поступок.
Яркие вспышки заставили обер-комиссара обернуться. На ступенях ведущей вниз лестницы расположились с полдюжины фоторепортеров; они не могли упустить случая запечатлеть на пленке шефа комиссии по расследованию убийств вместе с той, которая одно из убийств обнаружила. Закрывая лицо руками, Мёршель раздраженно напустился на них:
- Пожалуйста, господа, немедленно прекратите снимать! Или я прикажу конфисковать все ваши пленки.
Газетчики, не обращая внимания на его слова, продолжали щелкать затворами фотоаппаратов; они убрались с лестницы только тогда, когда дежуривший перед квартирой вахмистр применил силу и вытолкал их вниз, выбив при этом из рук одного репортера фотокамеру. Мёршель тем временем взял под руку домработницу и провел в маленькую кухню квартиры Нитрибитт.
- Так это вы обнаружили убитую? - удивленно спросил он.
Эрна Крюгер утвердительно кивнула, оживилась и рассказала, почему пришла сюда, сколько раз звонила в дверь, как сразу стала подозревать что-то ужасное и что неоднократно предостерегала Нитрибитт не приводить незнакомых мужчин в квартиру.
Прежде чем задать женщине вопрос, обер-комиссар плотно закрыл дверь на кухню:
- Вы хорошо знали убитую?
- Еще бы, я ведь почти каждый день здесь бывала.
- Вы что, ее родственница?
- Я поддерживаю порядок в ее квартире, уже больше года.
Мёршель вытащил из кармана записную книжку:
- Ох, извините, пожалуйста, назовите мне вашу фамилию и адрес.
Эрна Крюгер с готовностью сообщила фамилию, возраст и адрес и пустилась болтать:
- Собственно говоря, господин комиссар, у меня не было особой нужды работать приходящей прислугой. В общем-то, по профессии я актриса, но вы ведь, наверно, знаете, какое сейчас в театре царит убожество. Берут на работу только молодых девиц...
Вежливо кивая головой, Мёршель тем не менее решил прервать этот поток слов:
- Фрау Крюгер, вы еще будете подробно допрошены, а сейчас ответьте мне всего лишь на несколько вопросов, так сказать, информационного характера.
- Пожалуйста, - разочарованно протянула Эрна Крюгер.
Обер-комиссар пригласил ее сесть на стул, а сам примостился на краю кухонного стола:
- Фрау Крюгер, когда вы в последний раз видели убитую, то есть фройляйн Нитрибитт?
- Во вторник... значит, двадцать девятого.
- Не помните, в котором часу?
- Очень даже точно помню. Я была здесь ровно в одиннадцать, как всегда. Раньше одиннадцати мне не разрешалось приходить, потому что Рози всегда поздно вставала. Я наводила порядок, чистила пылесосом ковры, вытирала в гостиной пыль. В тот день, в три, Рози отправила меня домой, потому что у нее был гость. Пришел Польмальчик...
- Польмальчик? Это еще кто такой?
- Хм, как бы лучше сказать... Очень близкий знакомый, вот... Ее друг, но не любовник, господин комиссар.
- Ну хорошо! Вы знаете его полное имя, место проживания?
- Его зовут Хайнц Польман. Это, собственно, все, что я о нем знаю. Живет он здесь, во Франкфурте, но на какой улице, сказать не могу.
Мёршель в записной книжке после фамилии "Польман" поставил большой вопросительный знак:
- Так, хорошо, мы с ним разберемся; значит, вы ушли, потому что пришел этот господин Польман?
