моё решение утром… — заметил Николай II.
И был, разумеется, прав. Столыпин относился к службе иначе, чем старые сановники, привыкшие к размеренной жизни и осторожным решениям. Старики чиновники были медлительны и чересчур рассудительны, словно плыли по течению жизни. Они не обращали внимания на то, что времена давно уж изменились.
А вот в том, что здесь не обошлось без участия генерала Трепова, Горемыкин был, конечно, прав.
Трепов — всесильный человек при дворе, которого за глаза все называли диктатором за его влияние на царя, — выдвинул в своё время Горемыкина. Теперь же он с ним не уживался. Выдвигая кандидата, Трепов всегда полагал, что тот во всём будет ему послушен и станет действовать так, как будет им указано. Все знали, что своему протеже генерал даже составлял инструкции, в каких случаях как следует поступать.
Вначале Горемыкин следовал советам Трепова, правда, не всегда их в точности выполняя. Чтобы Горемыкин выполнял в точности соответствующую инструкцию, Трепов утверждал её у царя. Николай II писал на инструкции: «Нахожу её правильной» — и передавал главе правительства для руководства. Документ сей предписывал Горемыкину, как тому следует воздействовать на Думу, в каких случаях в неё являться и как выступать.
Горемыкину такая опека Трепова не нравилась. В свою очередь, и он охладел к своему всесильному покровителю.
Но Трепов был прав и замечания Горемыкину делал верные.
Глава правительства любил, как уже говорилось, покой и размеренность. Он мало бывал в Думе, а если и бывал, то выступал в ней всего лишь несколько раз. Его речи были декларативными, заранее написанными, что раздражало депутатов. Трепова такое отношение главы правительства к делу возмущало.
— Ваша тактика по отношению к Думе неверна, — советовал он. — Вы должны, бывая в Думе, представлять возражения против её решений.
Горемыкин на словах соглашался, но на деле поступал по-своему. Перевоспитать себя он не мог, активности предпочитал, как прежде, спокойствие.
И тогда Трепов сделал неожиданный шаг — предложил государю от такого главы правительства избавиться.
— Он живёт не в нашем времени, а в прошлом веке, — заключил он.
— Кого же вы имеете в виду? — спросил государь.
— Любого, но не такого медлительного, предпочитающего свой покой государственным делам.
— Тогда нам придётся менять правительство, — констатировал Николай II.
— Если вы решите избрать новую Думу, более спокойную, чем эта, и более послушную, то надо, чтобы и правительство было составлено из людей либеральной марки, а такие лица, как Горемыкин, Стишинский, князь Ширинский-Шахматов, должны быть отправлены в отставку и заменены либералами.
Стишинский — главноуправляющий земледелием, Ширинский-Шахматов — обер-прокурор Святейшего синода — были сторонниками Горемыкина.
Государь продолжал выяснять отношение Трепова к составу будущего правительства:
— А кого бы вы предложили на их места?
— Вместо Стишинского — князя Васильчикова, а на место обер-прокурора — попечителя Петербургского учебного округа Извольского…
— Согласен, — сказал государь. — А кем бы вы предпочли заменить Горемыкина?
— Столыпиным, — был ответ верного слуги государя. — Он слывёт в обществе либералом, но это не помешает ему, когда понадобится, проводить и жёсткую политику, и даже более консервативную, чем нынешняя.
— Что ж, — произнёс после паузы Николай II, — над вашими предложениями стоит подумать. Что касается Петра Аркадьевича, то мне он импонирует своими положительными качествами. Я думаю, что это именно тот человек, который сможет обуздать стихию. К тому же мне докладывали, что он много работает…
Столыпин действительно работал много. Он то принимал на даче государственных деятелей, то сам наносил визиты государю или министрам. Возвращался домой всегда поздно ночью, потому что заседания и встречи затягивались.
Гостившая на даче его двоюродная сестра графиня Орлова-Давыдова, дочь бывшего российского посла в Лондоне, удивилась, наблюдая занятость Петра Аркадьевича:
— Как можно работать без отдыха? В Англии, где мы жили, государственные деятели послеобеденное время посвящают исключительно семье или удовольствиям!
Узнав мнение родственницы, Столыпин заметил:
— Наверное, когда-нибудь так будет и у нас. Но прежде мы должны навести у себя порядок.
Оказалось, что именно в те дни, кроме своих министерских забот, он вёл переговоры с кадетами, чтобы составить с ними коалиционное правительство и не допустить роспуска Думы. В таком случае, полагал он, правительство и Дума будут едины и смогут прийти к хорошему результату.
Вскоре выяснилось, что на предложенные условия кадеты не согласны. Тогда и возник вопрос о роспуске Государственной думы. Перед тем как распустить её, Петербургскую и Киевскую губернии объявили на военном положении, со всеми вытекающими отсюда последствиями.
С роспуском Думы были приостановлены и заседания в Государственном совете.
Одновременно с роспуском Думы произошло назначение П.А. Столыпина на должность председателя Совета министров России.
Когда депутаты пришли в Думу и её двери оказались закрытыми, они возмутились. Кадеты пошли дальше возмущений, решив действовать против такого произвола. Некоторые из них направились в город Выборг, на территорию Финляндии, чтобы устроить там митинг протеста. Там же они составили воззвание, призывающее крестьян протестовать против роспуска Думы и прекратить уплату государству податей и налогов. Власти объявили эти действия непатриотичными и даже революционными.
— Вот вам их физиономия, — возмущался Трепов. — Они открыто призывают к неповиновению. Им мало одной революции, теперь подавай новую! Они хуже смутьянов, их надо судить!
Все члены бывшей Думы, подписавшие выборгское воззвание к населению, были отданы под суд, судимы и навсегда лишены права избираться.
Время революций и потрясений прошло. Власть закручивала гайки.
Ольга Борисовна опять говорила мужу:
— Меня не смущает твоё назначение. Меня смущает, что эта столь высокая должность вызовет к тебе зависть и, как следствие, интриги. Против тебя будут строить козни…
— Сам я сторонюсь интриг, ты же знаешь, а то, что против меня будут интриговать, я знаю, в том секрета нет никакого. Меня этим не испугаешь. Но видит Бог, я принимаю должность с чистыми помыслами во благо Отечества!
До конца своей жизни Горемыкин был уверен в том, что назначение Столыпина не обошлось без серьёзных происков.
— Обскакал меня этот саратовский выскочка, — как-то обронил он за обедом, на который были приглашены самые близкие его друзья.
Горемыкин верил, что получить высокий пост у государя можно лишь по протекции — у кого сильные покровители, тот и мог быть в фаворе.
Однажды, в бытность его министром внутренних дел, такое с ним случилось. Тогда он тоже был уверен, что его подсидели. Произошла эта неприятность, когда он находился в отъезде, — государь неожиданно сместил
