class="p1">Я думал, что я забыл тебя, а в сердце моём пусто, но только сейчас понял, какую пружину эмоций я сжимал внутри, не давая ей освободиться... Я сидел и полчаса рыдал над этим письмом, как мальчишка. А затем купил билет и в тот же вечер вылетел в СССР.
На похоронах меня почти никто не помнил, и я держался в сторонке. Да и не хотел я говорить ни с кем из твоих родственников. Хоронили тебя по православному обычаю, и я думаю, что это была не твоя инициатива, а, скорее, твоих родителей.
Гроб занесли в небольшую часовенку при кладбище. Полутёмное помещение всё пропахло свечами и маслом. Твои родные со скорбными лицами и слезами на лице стояли вокруг гроба с открытой крышкой, в котором лежала ты... твоё тело. Поп что-то говорил про твоё путешествие в новую жизнь, пропел несколько псалмов, проинструктировал родственников о правильном поминовении покойника, но я его не слушал. Я смотрел на тебя и не мог поверить, что в гробу лежишь ты, а не я. Там должен был лежать я, обязан был быть я! Не ты!
Наконец, близкие простились с тобой, и наступила моя очередь. Еле переставляя ноги, я подошёл к гробу. Ноги мои подкосились, я упал на колени, рукой прикоснулся к краю гроба, а голову положил тебе на бёдра.
И на меня начала сваливаться ответственность. Мне чудилось, будто огромные каменные плиты сваливаются на меня, выдавливая из моего тщедушного тела всю скверну и наполняя меня будто из ниоткуда новым смыслом.
Первый удар невидимой каменной плиты — и я вспомнил, как мы танцевали с тобой в том далёком баре — угловатый молодой парень с шевелюрой рокера и маленькая черноглазая девушка-испанка, живая и безудержно-весёлая. И вдруг та самая пружина в моей груди наконец-то сломалась — и я вдруг ощутил ту самую любовь, ту самую неистовую страсть, что жила внутри всегда, но была задавлена ложью, предательством и оправданиями...
Я чуть не закричал от бессилия и свежего осознания того, что ты ушла... Но я смолчал, вонзив до крови свои зубы себе в руку.
Однако отдохновения мне не было, и сверху на меня свалилась вторая каменная плита, вышибив из меня дух. Я несколько секунд не мог дышать от нового понимания, что именно ты сделала для меня. Я так долго пытался скрыть от себя самого то количество добра, что ты внесла в мою жизнь, и то количество хаоса, который я внёс в ответ на это в твою. Я осознал так ясно, как никогда не видел, как ты долго и упорно вытаскивала меня из трясины безумия, которым люди обычно называют повседневную заурядную жизнь. Как самоотверженно и без ожидания награды ты вела меня как Проводник, оплачивала мои реабилитации, терпела мои провалы, терпела моё безразличие... И как я раз за разом предавал всё то, что было нам дорого...
Я не знаю, как можно жить дальше с этим. Я уверен, что люди, доводящие свою жизнь до такого этапа, считают самоубийство величайшим благом и тем малым, недостаточным наказанием за свои грехи. Так бы закончил и я, если бы на меня не упала третья гранитная плита.
Ты умерла, но ты была Проводником — безумно компетентным, уважаемым человеком. Показывая людям, что их человеческое существование — лишь тень того великолепного мира, где они могли бы жить, а затем по кусочкам вытаскивая их в этот новый мир способностей, доброты к ближнему своему, чести, силы и достоинства, ты внесла в этот мир больше добра и правды, чем тысячи других людей вместе взятых... А я, рептилия, низкая амёба — я лишь хотел получать и усмехался, когда мне предлагали что-то отдать взамен того, что я получил.
И в этот момент во мне вспыхнула цель. Цель чрезвычайно мощная, неистовая, определившая мою судьбу на долгие годы и способная провести меня через все преграды на пути!
"Я стану Проводником!" — сказал я себе, вдруг внезапно успокоившись. "Я буду Проводником!" — это новое, мгновенное осознание было настолько уверенным, что не содержало в себе никаких даже теоретически возможных "если " или "а вдруг".
"Ты ушла, но я не позволю тебе умереть. Твоя частичка, твоя миссия в этом мире — теперь она всегда будет во мне! И я продолжу твою жизнь тем, что продолжу твою работу. И я буду продолжать её до тех пор, пока не искуплю все свои грехи перед тобой, даже если для этого потребуется вечность".
В этот момент я изменился. От меня остались только имя и черты лица, да и те, кажется, испугали моих бывших тестя и тёщу.
Я никогда не верил в ту чушь, которой меня иногда пичкали дикие проповедники, что заходили в бары по совсем не христианским делам. "Иисус умер за наши грехи", — говорили они, — "Его смерть позволила нам освободиться от наших грехов".
Я почувствовал исцеление. Твоя смерть исцелила меня. Даже смертью своей ты, величайшая праведница этого мира, смогла исцелить мои язвы... И теперь я сделаю всё, чтобы твоя смерть не стала напрасной.
Волнения, горе, страдания, слёзы, оправдания — всё ушло в небытие.
Я встал с колен и, больше не глядя ни на тебя, ни на гроб, вышел из часовни, сел на автобус и поехал в аэропорт.
Я точно знал, что мне нужно делать. Я полетел в Германию, пришёл в свою старую организацию спиритиоников, рассказал всё, что произошло, и попросился возможности учиться на Проводника.
Не буду рассказывать, как происходило моё становление Проводником. Мне было сложно, но это ничего не значило. Ты помогала мне. Ты вела меня. Два года обучения — и я перешёл к работе. И последовавшие за эти три года службы в должности Проводника стали для меня самым достойным, что я сделал свою жизнь. Я два раза получил статуэтку лучшего Проводника года. Сотни людей оборачивались мне вслед и говорили с уважением — это он, мой Проводник. Я мог гордиться собой. Я был спасён.
И когда после очередного приступа мне сказали, что жить мне осталось не больше месяца, я лишь усмехнулся. Я пережил многое и пострашней какой-то там смерти.
И однажды, когда я отдыхал после работы с очередным своим подопечным в кофейне неподалёку от офиса, ко мне подошёл один из руководителей отдела развития и присел за столик.
Он предложил мне пройти поговорить. По надземному переходу я прошёл с ним в одно из отделений спиритионической организации, где никогда
