не бывал раньше: здесь работало международное руководство, планировавшее все схемы развития науки на годы вперёд.
Я говорил с двумя руководителями, которых также не встречал ранее, и разговор вышел странный. В те времена Советский Союз, где я успел пожить, считался для западной Германии соперником в бесконечной холодной войне. Своего рода соперником он был и для спиритиоников: согласно закону, никто не мог основать на территории СССР общину, группу или любую другую организацию, занимающуюся спиритионикой. А для спиритиоников, которые знали, насколько противоречат друг другу идеи духовного освобождения и идея "души нет", это было не по нраву.
План был фантастическим: исследователи-спиритионики разработали новую, не проверенную ещё на достаточном количестве случаев методику сознательного выбора места рождения. Руководство хотело, чтобы в ближайшие годы достаточное количество спиритиоников, покинувших свои разрушенные возрастом или болезнью тела, родилось на территории Союза и, в итоге, чаша весов качнулась бы на нашу сторону, и развитие спиритионики не ограничивалось бы железным занавесом.
Я был кандидатом: мне всё равно было умирать. И я, конечно, согласился.
Но согласился я ещё по одной причине: я хотел снова найти мою любимую и, кто знает, опять воссоединиться с ней. Правда, посчитал я, я стал бы немного младше её, года на четыре или пять. Но это разве разница?
Мне, Проводнику, дали другого Проводника. И мы ушли в мою последнюю в этой жизни процедуру... "Финальную процедуру", как мы её называли. Процедуру, где Проводник освободил меня от боли и сожалений, от неуверенности в будущем и страха покинуть тело. Я вздохнул свободно и покинул его в последний раз.
И мне стало всё равно, что будет с этим мешком из мяса и костей: сожгут его в печи крематория, похоронят на глубине двух метров под землёй или надругаются каким-либо совершенно безразличным мне способом.
Я был уже не здесь, но мой Проводник продолжал меня вести, я слышал его речь и знал, что он меня не бросит. И в одно из мгновений я сказал ему — прощай, друг. Мир вокруг закрутился, на меня накатила тошнота, и бодрый голос на чисто русском языке: "Это мальчик! Верещагина, у вас мальчик!" возвестил мне, что цель нашей работы была достигнута.
Я забыл, кто я был, сразу же после первой ночи сна, и из роддома номер пять меня вынесли в уже совершенно младенческом состоянии. Но моё стремление и мои цели не угасли, нет!
Я просто не мог высказать их словами. Меня никогда не интересовали мальчишеские игры в войнушку и солдатики — я, скорее, любил познавать мир. Научившись читать в пять лет, я читал книжки будто выискивая в них что-то ускользающее от меня как лёгкий сон утром.
Мама всегда смеялась и говорила — настоящий мужик растёт, больших девочек любит! Потому что я всегда восхищался и пытался общаться и дружить с девочками, которые были на несколько лет старше меня. Даже на старых фотографиях видно, как я вечно смотрю на каких-то высоких старшеклассниц...
А в семнадцать лет я нечаянно встретил на книжном прилавке книгу по спиритионике, заглотил её за одну ночь — и всё, с этого момента моя жизнь перестала быть прежней. Я уехал учиться, или, правильней сказать, восстанавливаться на Проводника в Москву, прошёл это обучение и вернулся сюда, в родной город, работать. И два года с тех пор я работал Проводником в местной организации...
Этот огромный монолог Гектор произнёс на одном дыхании. И когда он остановился, Маше показалось, что её вырвали из мягкого тёплого кокона воспоминаний и бросили на холодный снег корчиться в агонии холода.
Маша плакала. Кофе её давно остыл, а круассан зачерствел, съеденный наполовину, но она забыла про круассан.
—Вот только в последние два года начала твориться какая-то чушь... — снова сказал Гектор, уже не настолько погружаясь глазами в картины неясного, полустёршегося прошлого, — Что-то происходит с человеческой душой. Неправильное, очень неправильное происходит... Когда два года назад мы, Проводники, работали над освобождением людей от плена их организмов, они перестали поддерживать тела и стали уходить в никуда. Мы оставались с трупами на руках, хотя ничего не делали для этого. Так не было никогда.
В страхе мы стали стараться исправить положение, но даже самые отточенные методики в руках самых опытных Проводников снова давали нам людей, не освободившихся от гнёта тел, а сбежавших оттуда. А сбежать из тела или умереть — это не имеет отношения ни к какой свободе.
И мы остановились. А потом расследования официальных служб, что пытались выяснить причины смерти, привели эти службы к нам, и мы были закрыты. Никто, слава богу, не получил уголовного наказания — ведь не было никаких признаков убийства, человек просто умирал.
А несколько дней назад я увидел тебя, выходящую из автобуса, и понял... Мой поиск закончен. Я тебя нашёл. Но ты ничего не помнишь... Но это неважно. Важно, что я тебя помню. Важно, что ты в порядке, ты работаешь на любимой работе, ты цела и здорова, и ничто тебе не угрожает.
И неважно, если у тебя сейчас есть... друг, а может быть, и дети. Это неважно. И неважно, что ты сейчас сделаешь — улыбнёшься мне или просто встанешь и уйдёшь. Я не буду тебя преследовать. Я нашёл тебя, а дальше я и не планировал. Вот так.
Гектор произнёс последние слова, горя от смущения и опустив глаза куда-то чуть ли не под стол.
Потом он медленно, исподлобья взглянул на Машу и наткнулся на её мокрый, источающий бессловесную страстную просьбу взгляд.
Не сговариваясь, Гектор и Маша привстали над столиком, наклонились друг к другу и целомудренно, но с большой нежностью поцеловались. И сели обратно на места, не в силах поверить в то, что только что произошло.
—А сейчас уходи, — сказала вдруг Маша твёрдым голосом, — и не тревожь меня. Я сама тебя найду. Теперь я.
Гектор был настолько под впечатлением, что встал и, даже не попрощавшись, вышел в уличную темень.
А Маша осталась, посидела пять минут, собираясь с мыслями, потом прошла в дамскую комнату и привела себя в порядок.
А потом достала телефон и набрала номер.
—Маэстро? Мне нужно с вами поговорить. Да, я знаю, сколько времени. Да, вот сейчас в гости к вам и приду.
Маша вызвала такси и через четыре минуты уже мчалась по пустым дорогам ночного города. Впрочем, мчаться оказалось недолго — работники Агентства старались селиться недалеко от места работы.
Маэстро открыл Маше
