Возле самого подъезда Пашутин поскользнулся, еле удержавшись на ногах, и в ту же секунду темно-коричневая, оклеенная обрывками объявлений дверь распахнулась, и нам на встречу шагнул какой-то человек.
Я мгновенно увлек Пашутина в сторону, прикрывая собой, а незнакомец, остановившись, глухо выговорил из-под шарфа, закрывавшего ему почти все лицо:
– Добрый вечер. Вы позволите мне переговорить с Игорем Львовичем?
– Кто вы такой? – негромко спросил я, прислонив Пашутина к стене, и правой рукой взялся за теплую, рубчатую рукоять пистолета. Одновременно я старался не выпускал из поля зрения черную иномарку.
– К вам я не имею ни малейшего отношения, – отрезал замотанный. В это время Пашутин, спьяну что-то себе нафантазировавший, вдруг рванулся вперед:
– Владимир Захарович. Это… вы?.
– О-о, я гляжу, Игорь Львович сегодня не в состоянии побеседовать, – отходя в сторону, усмехнулся замотанный, махнул рукой: – Извините, в другой раз. Всего хорошего…
Он быстро пошел к машине, открыл дверцу, сел, и автомобиль, обогнув тополь, «ракушки» и грибок, выехал со двора.
– Кто это был? – потряс я пьяного Пашутина.
– Владимир Захарович… Коваль. – заплетающимся языком ответил Игорь: – О-о, брат. Большой человек. Умница, светило. А я напился… как последняя свинья. Он ко мне приезжал… С того света, а приезжал. А я напился. Ик-к! Х-р-р-р…
Пашутин еще долго, пока я тащил его по сбитым ступенькам лестницы наверх, что-то бормотал, махал руками, пару раз даже пытался оттолкнуть меня и бежать следом за «Великим человеком… Светилом», но потом сник, позволил без эксцессов завести себя в квартиру, раздеть, и мирно захрапел на кровати.
Уложив клиента, я вдруг спиной почувствовал чей-то взгляд. Обернулся, и замер – в дверном проеме стояла старая тетка с морщинистым лицом, в бигудях, халате и тапочках.
– Добрый вечер. Меня зовут Сергей Воронцов. Я коллега Игоря по работе. Он вот… перебрал слегка на радостях, у них… у нас сегодня маленький праздник.
Женщина кивнула:
– Очень приятно. Элеонора Тимофеевна, театральный работник. А вы почему не перебрали?
«Вот те на!», – удивился я, а вслух сказал, улыбнувшись:
– Ну, когда все перебирают, должен же быть кто-то, кто доставит всех домой, а назавтра расскажет, как все было.
– Шутите. Это хорошо… – сурово покивала Пашутинская соседка: – Не угодно ли чаю?
В принципе, я был не против чая, но на часах значилась половина двенадцатого, а я еще решил осмотреть комнату Пашутина на предмет спецсредств, так, на всякий случай, и при этом мне надо было успеть на метро. Да и Катя волнуется, хотя я звонил ей от Коха и предупредил, что буду поздно…
С другой стороны, как объяснить этой «театралке», что я сейчас будет «шмонаться» в комнате ее соседа? Подумав, я все же кивнул:
– Если только вас не затруднит, я с удовольствием выпил бы чашечку, и съел бублик.
Почему-то мне казалось, что вот такие старые москвички всегда покупают бублики, и любят употреблять их с чаем.
– Только бублики сегодня без мака-а, в булушную не было за-аавоза-а, – ничуть не удивившись моей просьбе, с чисто «ма-асковским» прононсом ответила Пашутинская соседка: – Я иду ставить чайник и жду вас на кухне.
Элеонора Тимофеевна удалилась. «Вот и славненько», – обрадовался я, прикрыл дверь, скинул куртку и принялся быстро осматривать комнату Пашутина.
Бардак в ней стоял страшный. Слой пыли на шкафу, полках, книгах, подоконнике, и даже на компьютере, был такой толщины, что легко можно начинать сев пшеницы или даже моркови. Под кроватью валялись старые носки, бумаги, вкривь и вкось исписанные рвущимся почерком талантливого ученого Пашутина, шифоньер с полуоторванной дверцей содержал в своем нутре кучу неглаженного, ладно, хоть стиранного, белья.
«Плохо, когда женщины нет в доме. Но вдвойне плохо, когда нет ни женщины, ни мужика», – подумал я, сноровисто перетряхивая вещи Пашутина.
Везде было «чисто», вскрывать же телефон и компьютер у меня просто не было времени, и я отложил это на завтра, поправил одеяло на сладко посапывающем «талантливом специалисте», и отправился пить чай…
Глава шестая
На следующее утро я, доставив помятого Пашутина на работу, отправился к Урусову – все же о вчерашнем происшествии у подъезда необходимо было доложить «ОО-шникам», мало ли что.
Урусов, молча выслушавший мой доклад, сделал себе какие-то пометки в блокноте, затем подсел к компьютеру и хмуро выдал:
– Воронцов… Вашу мать! Я прошу вас впредь уклоняться от участия в подобных… посиделках. Директор института предупреждал вас по поводу лояльного отношения к клиенту, но не надо его слова воспринимать вот так буквально. Развели бар-рдак, мля… Побольше дисциплины, побольше контроля. И попробуйте повлиять на Пашутина, объяснить ему, что для него неформальные развлечения сейчас опасны – намекните, что в его интересах прислушаться к вам.
Полковник явно был недоволен, и спустя некоторое время я понял, чем – я-то сам совсем забыл про вчерашнее столкновение в коридоре с «оо-шниками», прямыми подчиненными Урусова.
– Коваль, Коваль… – полковник, двигая «мышку», что-то отслеживал на повернутом к мне «спиной» мониторе. Наконец, найдя, видимо, нужную фамилию в списке, дважды щелкнул клавишей.
– Вот он, ваш Коваль Владимир Захарович. Доктор физико-математических… Лауреат… Автор… Так, работал в НПО «Айсберг»… НИИ… Что за херомантия? А, ну конечно… Я так и думал!
– В чем дело? – я насторожился.
– Коваль погиб два года назад. Провалился под лед в Хибинах во время туристической поездки на Кольский полуостров. Пашутин спьяну напутал, мудак. А раз так…
– Раз так, значит, можно предположить, что вчера мы виделись с этим таинственным «господином Никто»? – это вырвалось у меня чуть ли не против воли, само собой. Урусов покачал головой:
– Вряд ли. Не думаю, чтобы он действовал так прямолинейно. Но будьте начеку. Мало ли что… И поговорите с Пашутиным – вдруг наш, хе-хе, бухарик что-нибудь вспомнит. Пашутин вообще-то должен был хорошо знать этого Коваля – он же у него работал в «Айсберге». Вот что, Воронцов – попробуйте разговорить Пашутина… А впрочем, нет, не надо. Все, я вас больше не задерживаю, свободны…
«Вот тебе и на! Неужели Пашутин действительно перепутал?», – размышлял я, спускаясь по лестнице. Что-то мне подсказывало, что не все так просто, и давний подозрительный червячок нехорошего предчувствия знакомо шевельнулся в душе. «Надо будет действительно с Игорем поговорить, может, он что-нибудь помнит».
Я вернулся в лабораторию, поманил Пашутина пальцем – на минуту. В коридоре похмельный гений первым делом попросил сигарету, дрожащими пальцами размял ее, закурил.
– Голова болит? – участливо спросил я, закуривая за компанию.
– Не то чтобы сильно… – поморщился Игорь, глубоко затянулся: – Я вообще-то не пью, совсем. Так, изредка, по великим праздникам… О чем ты хотел меня спросить?
– Игорь, вчера, возле подъезда… Постарайся вспомнить того человека, в шарфе.
Пашутин наморщил лоб:
– До дома мы доехали на такси… Так, потом ты вел меня, потом… Ну да. Из подъезда вышел мужик, что-то говорил. Тоже, наверное, пьяный был.
– Ты вчера назвал его Ковалем. Владимиром Захаровичем Ковалем. Почему?
– Я назвал?. Да ты что. Коваль утонул в Хибинах, года два назад, в девяносто пятом. Жалко, хороший был мужик. Я работал под его началом в НПО «Айсберг». Он тогда руководил отделом…
– А чем вы там занимались? – поинтересовался я, типа невзначай.
– Извини, Сергей, я не могу тебе этого сказать – подписка о неразглашении.
«Выходит, спьяну ляпнул?», – глядя на зеленоватого Игоря, думал я: «Но почему тогда именно Коваль, а не Иванов, Петров, Сидоров?… Нет, хоть ты и ничего не помнишь толком, но я-то помню. Одно дело – ты ошибся. Но ведь этот „псевдо-Коваль“ сказал: „Мне надо поговорить с Игорем Львовичем“. Ч-черт, не спроста все это… И очень мне не нравиться».
Докурив, Пашутин отправился назад, создавать видимость работы – ему было плохо, и он особо не скрывал этого, в конце концов, вчерашний успех оправдывал все, в том числе и сегодняшнее «балдение» с чашкой крепкого кофе.
Санька Кох, наоборот, был в отличной форме. Он хлопотал вокруг Игоря, даже сбегал в аптеку за «Алкозельцером», улучив момент, отвел меня в сторонку:
– Слушай, я вчера что-то не то начал нести, ты извини, больше не повториться. Я понимаю – секретность, конспирация и все такое. В общем-то правильно, вдруг, не дай Бог, действительно с Игорем что-то случиться…
Я усмехнулся, потрепал Коха по худому, острому плечу:
– Ладно, хорошо, что понял. Забудем.
***
Потянулись будни. Я постепенно привыкал к новой работе, перезнакомился с Пашутинскими сослуживцами, с ребятами из «ОО», жизнь вошла в обыденную, размеренную колею. «Господин Никто» больше не проявлял себя, постепенно страхи и опасения улеглись, и временами я начинал думать, что руководство института и Урусов переоценили опасность, и что Никто – просто обыкновенный маньяк-сумасшедший. Таинственный Коваль, или его призрак тоже больше никого не тревожил, и временами я даже жалел об этом – уж больно скучно, рутинно и серо проходили дни, хотя, с другой стороны, для телохранителя отсутствие происшествий в жизни клиента – лучшая награда.
