Выделялся среди преподавателей и профессор Валентин Александрович Рязановский, специалист по китайскому и монгольскому праву. Его жена, Нина Федоровна, описала жизнь эмигрантского Харбина в своих романах, а двое их сыновей, Николай и Александр, позже стали ведущими американскими историками.
Слушая курс русской истории, я заинтересовалась Московским государством XV века. Я много читала и написала курсовую работу на эту тему, и профессор поставил мне за нее высокую отметку. Любила я и экономику, главным образом, думаю, потому, что «романтизировала» своего преподавателя. Это был худой близорукий человек, немного заикавшийся, проводивший многие часы в библиотеке, согнувшись над книгами. Трагическая фигура...
Несмотря на длинный путь от дома до института и общее беспокойство за судьбу города, я получала хорошее образование и вовсе не была несчастной. В первые годы учебы, однако, у меня было мало друзей. Молодые люди, изъявлявшие желание проводить меня после вечерних занятий, обычно отказывались от этой идеи, узнав, где я живу. Длинный путь пешком от конечной остановки трамвая до дома таил опасности. Несколько раз ко мне приставали пьяные японские солдаты, и я должна была спасаться бегством. Порой я слышала, как в мою сторону стреляют.
На третьем курсе я познакомилась со студенткой Анной Гинзбург, и дружба с ней продолжается по сей день. Дочь известного юриста, она тоже стала юристом и работала сперва в Шанхае, а потом адвокатом в Австралии, где в конце концов и поселилась. Я навестила ее в Сиднее в 1989 году; Анна, счастливая бабушка четырех внуков, только что получила докторскую степень по антропологии. А тогда, в Харбине, Аня и я подолгу гуляли по городу и серьезно разговаривали о жизни, учебе, науке и нашем будущем. Обе мы были привлекательными девушками, но мужчин в нашей жизни не было. Любопытно, что мы даже никогда не говорили на темы любви, ухаживания, замужества.
После отказа отца от советского гражданства я больше не была вхожа в советскую общину Харбина и могла свободно знакомиться с когда-то запретной жизнью Харбина эмигрантского. Так, я узнала о литературном обществе
«Чураевка »[ 4 ], собиравшемся в здании YMCA[ 5 ]. Эта организация, основанная американскими миссионерами в Китае, немало сделала для русских эмигрантов. Она предоставила обществу «Чураевка» возможность регулярных собраний, поддерживала русскую школу и циклы лекций по русской культуре. На собраниях «Чураевки» молодежь могла встречаться и общаться с интеллектуалами разных политических убеждений.
В Харбине, кроме приверженцев традиционных направлений славянофилов и западников, существовала и сильная группа сторонников евразийской исторической школы, так называемые «евразийцы», во главе которых стоял известный писатель Всеволод Иванов[ 6 ]. Были еще «сменовеховцы» Устрялова, поклонники фашизма итальянского типа и последователи русских религиозных философов (таких, как Семен Франк, Николай Бердяев, Николай Федоров). Нередко эти собрания переходили в жаркие споры между сторонниками разных политических или культурных направлений. В центре интересов всех этих групп стоял вопрос: «Куда идет Россия?»
Эти споры открывали мне глаза на многое. В советской школе меня учили только марксистско-ленинскому пониманию истории. Увлекшись евразийскими аргументами, что прошлое и будущее России связаны более с Востоком, чем с Западом, я написала на основе этих идей курсовую работу о русской истории. На мою беду, профессор истории исповедовал другое философское направление, и я попала в трудное положение. Узнав о моих затруднениях, Всеволод Иванов, любящий побороться с противниками, стал уговаривать меня защищать свое право на высказывание «собственного» мнения. Хотя я и могла обосновать свои тезисы, однако благоразумно решила не становиться жертвой во имя идей Иванова и переписала свою работу.
В 19 лет я вступила в «Чураевку», думая, что, может быть, захочу когда-нибудь стать писательницей. Мои родители давно писали и публиковались, отец был признанным поэтом, а мама — автором двух романов. Дома у нас часто бывали литературные вечера, и на собрания «Чураевки» приходили некоторые из наших гостей. Меня знали как дочь доктора и госпожи Жемчужных, тихую девушку, привлекательную и, возможно, с некоторыми литературными способностями.
Я никогда не участвовала в спорах и вообще почти ни с кем не говорила, хотя действительно немного писала для себя. Царили на собраниях «Чураевки» две молодые поэтессы — Лариса Андерсен и Лидия Хаиндрова. Лариса была красивой, высокой и стройной. Ее прекрасное лицо с серо-зелеными глазами всегда имело несколько отрешенное выражение (мне кажется, она была очень близорука, а носить очки не хотела). Она сама знала, что красива, и принимала ухаживания мужчин так же естественно, как королева принимает выражения преданности от своих подданных. Лидия тоже была довольно привлекательной и имела свой круг поклонников.
Харбинские писатели старшего поколения — Алексей Ачаир[ 7 ], Арсений Несмелов[ 8 ], Василий Логинов[ 9 ] и Всеволод Иванов — были более известны. Среди же молодых членов «Чураевки», кроме Ларисы Андерсен и Лидии Хаиндровой, следует отметить талантливых поэтов Валерия Перелешина[ 10 ], Михаила Волина, Василия Обухова[ 11 ] и Николая Щеголева[ 12 ], но лишь немногие из них были известны за пределами Китая. К счастью, в Америке издатель и коллекционер книг Эдуард Штейн собрал литературу русского эмигрантского Харбина, и благодаря его труду читатели в США и России могут теперь познакомиться с произведениями харбинских писателей.
В своих мемуарах «Русская поэзия и литературная жизнь Харбина и Шанхая, 1930-1950» Валерий Перелешин, один из самых известных поэтов, вышедших из «Чураевки», ярко описывает жизнь талантливого, молодого и нищего поэта в Харбине. Многие были детьми когда-то знаменитых в России семей, которых революция выгнала из дома. Лишенные родины, они упорно держались за свой язык и за любовь к русской культуре. Своими учителями они считали великих русских поэтов и не сомневались в том, что они — тоже русские поэты. «Вечера под зеленой лампой» (так назывались поэтические собрания «Чураевки») немало способствовали превращению начинающих поэтов в мастеров своего призвания. Помимо поэтов, на чураевских сборищах можно было встретить немало яркой и одаренной молодежи.
К концу чураевского «зимнего сезона» был опубликован один мой рассказ, и я тоже стала объектом внимания двух поэтов — Василия Логинова и Василия Обухова. Василию Логинову было тогда, наверно, лет сорок пять. Знакомы мы были давно: он постоянно участвовал в литературных вечерах моих родителей и даже какое-то время жил у нас, когда у него кончились деньги. Происходил он из семьи богатых сибирских купцов и никак не мог привыкнуть к совершенно другой жизни, начавшейся после революции. Ушибленный революцией, он вел богемный образ жизни не потому, что это ему нравилось, а потому, что он просто не умел зарабатывать на жизнь и как-то устраиваться. Образование он получил очень хорошее, классическое, читал по-латыни и по-древнегречески, но влачил нищенское и какое-то безысходное существование.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
