Само здание «Таймс» напоминало огромное судно, севшее на мель в пересыхающем море. Разбросанные вокруг домишки представлялись эдакими шлюпками, а по бокам-бортам его облепляли ракушки — незаконно воздвигнутые флигели и пристройки из рифленой жести. На фасаде основного корпуса по-прежнему различалось выложенное кирпичом название старого завода: «Собачьи галеты Пломли».
На проходной ей учинил досмотр недоверчивый стюард, то есть охранник, после чего какая-то бодрая девушка проводила ее в буфет. И теперь Хоппер нервно ожидала единственного человека, который способен был ей помочь, но навряд ли горел желанием и помогать, и встречаться.
— Итак, расскажешь, чему ты обязана столь плачевным видом? — Дэвид Гэмбл уселся за столик и подвинул ей чашку с чаем и бутерброд. Его первые вопросы, заданные при встрече, она проигнорировала, а чтобы совладать с собственной убийственной неловкостью, твердила про себя: «Твое дело важнее, чем твои чувства».
— Нет. — Пока он покупал еду, Хоппер попыталась незаметно расчесать спутавшиеся волосы. Шишка на затылке на ощупь сильно увеличилась. — Просто упала. Ты же меня знаешь. Нескладная растяпа.
— Точно?
— Точно.
— Ладно, как знаешь, — Дэвид всегда был покладистым парнем. — Так что тебя привело сюда?
— Мне нужен какой-то особый повод, чтобы повидаться с бывшим мужем? — отозвалась она как можно беспечнее.
— Нет, наверно. Когда-то же ты должна была объявиться. Приползти назад и всякое такое. Ведь ты всего лишь человек. Сахар?
— Нет, спасибо, — нынешний сахар желания полакомиться им не вызывал: свекольный, темного цвета, он отвратительно, как строительный песок или кусочки стекла, поскрипывал при размешивании. Казалось, по ошибке смешали две партии разнородного груза. Хоппер частенько задумывалась, не существует ли где-нибудь куча песка с неожиданно сладким вкусом.
— Ладно, — Дэвид щедро насыпал себе две ложки сахара и, наблюдая за его растворением, принялся помешивать чай. Затем с довольным видом окинул взглядом людный буфет.
За четыре года он почти не изменился. Густые и светлые, как солома, волосы. Румянец на щеках. Все тот же открытый доброжелательный взгляд голубых с серыми крапинками глаз. И все так же молод, как и во время их последней ссоры, разве что в уголках глаз появилось несколько морщинок да прибавилось седых волос на висках. Его способность противостоять неумолимому бегу времени вызывала уважение.
— Похоже, дела у тебя идут неплохо.
— Я всего лишь чертов выпускающий редактор, — он так проворно извлек из кармана глянцевую визитку, будто держал ее наготове с самого начала разговора. — Производит впечатление?
— Еще как, — улыбнулась Хоппер, хотя сейчас ее куда больше занимал бутерброд.
— Отлично. Именно это я и надеялся услышать. У газеты тоже все прекрасно. Недавно вот обновились. Я тебе рассказывал о наших прессах? Оригинальных из 1930-х, воскрешенных шедеврах золотых дней печати!
— Смутно помню, упоминал пару раз.
— Извини, — улыбнулся Дэвид.
— Но сам-то ты как? На самом деле?
— Да так себе. Кроме работы, не особо.
— Как Памела? Родила тебе наконец-то детей, которых ты так жаждал? — Хоппер отчаянно пыталась разрядить обстановку, не увиливать от неловких моментов прошлого. Однако, едва вопрос слетел у нее с языка, она осознала ошибку. Дэвид залился краской, потупил взор и постучал костяшками по сахарнице.
— Мы с Памелой… э-э… Мы больше не вместе.
— О боже! Прости, Дэвид. Я вовсе ничего такого… То есть я не хотела… В общем, прости.
— Забудь. Ты же не знала. А сама как? Дружка-то на платформе завела?
— Приятельствую помаленьку.
Он усмехнулся. Элен решила перевести разговор в более безопасное русло:
— Что сегодня на повестке дня?
— Большой репортаж об НТМ.
Должно быть, на ее лице отразилось недоумение, потому что Дэвид усмехнулся и пояснил:
— Забыл, ты же в Лондоне только наездами. НТМ — это Новый Тауэрский мост.
Она сразу же вспомнила фотографию позирующего с церемониальной лопатой Давенпорта на установке первой сваи.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Возникли какие-то проблемы?
— Да как у тебя язык повернулся такое сказать, Элли? Это же знаковый национальный проект под личным контролем премьер-министра, и стройка идет полным ходом. О таком нужно быть в курсе.
— Поняла. Что еще новенького?
Дэвид внимательно посмотрел на нее, затем перегнулся через стол и заговорил вполголоса:
— Кое-что мы не можем печатать. Ты просто не поверишь, Эл, что творится за пределами Лондона. Хаос. Армии не хватает людей, оружия и всего остального. Бунты повсюду. Стоит усмирить один очаг гражданского неповиновения, как тут же вспыхивает другой.
— Серьезно?
Он кивнул.
— Дальше — хуже. В дефиците буквально всё. В настоящий момент производственная база Британии не в убытке только по части брехни. Правда, пока скотч еще не разучились изготавливать, есть чем все заклеивать. Если и его лишимся — наступит полная задница.
— Хоть что-нибудь из этого попадает в газеты?
— Естественно, нет. Но большинство госслужащих плачется, что последний месяц они спят по два часа в сутки. Давенпорту нужна победа, и как можно скорее. Без этого ему крышка.
— И как думаешь, он добьется успеха?
— Скорее всего. Ходят тут кое-какие слухи. Всего лишь слухи, конечно же, — Дэвид тяжело вздохнул, словно заранее ужасаясь собственным словам. — В общем, поговаривают, будто он наконец-то получит от американцев то, чего ему так хочется.
— И что же это?
— Элли, да где ты была все это время? Он же всегда мечтал заполучить ядерное оружие!
— А, точно. Да, про это я знала. Ну и что он будет с ним делать?
— Да кто ж его знает… Но штука в том, что на протяжении тридцати лет нашего премьера сдерживало только американское ядерное оружие. А так он вновь обретет контроль над всей страной — во всяком случае, в пределах зоны поражения. С этими игрушками он хоть завтра может вторгнуться в Скандинавию или куда там ему вздумается.
— Боже!..
— Повторяю, это непроверенные слухи. Надеюсь, просто ложные.
Тут мимо них кто-то прошел. Дэвид сразу же откинулся назад и демонстративно сменил тему:
— Значит, так и живешь на платформе? Все пытаешься пригвоздить течения?
— Ага, на платформе. А ты?
— Да на старом месте живу. Изменений не так уж и много. — «Старым местом» было жилье на Квинсвей, которое Элен и Дэвид делили до расставания. — Нынче там очень тихо, — он улыбнулся, — только я все равно не задерживаюсь. Постоянно выдергивают, даже не выспаться.
— Как коллеги?
Дэвид кивнул самому себе и оглядел буфет.
— Спасибо, хорошо, — затем посмотрел на Хоппер и уже тише добавил: — всё те же проблемы.
— По-прежнему не знаешь, кто на вас работает? — так же вполголоса спросила она.
— Ой, да все они работают на нас. Просто у половины имеется вторая работа. Ей-богу, именно такое трудолюбие Давенпорту как раз по нраву.
Ни для кого не было секретом, что правительство сохраняет присутствие в газете. Помышляют ли наборщики о забастовке, полаялись ли редакторы на летучке — любые новости немедленно становились известны Уайтхоллу.
По закрытии основной массы газет — как раз с введением чрезвычайного положения, за год до Остановки, — издание «Таймс» все же разрешили, на условиях «стратегического надзора», как окрестили негласную цензуру. Тогдашний главный редактор был близок к правительству, а правление всячески демонстрировало податливость. Всех заподозренных в смутьянстве журналистов освободили от исполнения обязанностей.
Все тридцать лет газета существовала в прелюбопытнейшем состоянии неопределенности: и не официальный орган пропаганды, и не свободная пресса в прежнем смысле слова. Помимо «Таймс» в стране выходила еще одна национальная газета — под таким же строгим надзором, и работала государственная радиостанция.
— Тяжело тебе, должно быть?
Дэвид вздохнул.
— Сейчас стало гораздо хуже. Даже если мы узнаем, кто у нас кроты, ничего поделать все равно не сможем. Уволим — так нас и закроют. По сути, мы свободны печатать что вздумается — до той поры, пока так не поступаем. Правительство только радуется слегка негативным статьям, поскольку они якобы показывают, что издание не пляшет под их дудку. Не будь я в таком благодушном настроении, обязательно поплакался бы, как все тяжело и уныло.
