чернь тысячами давило в семнадцатом году.
— А мы сейчас в этом… как его…
— В общем Ментальном пространстве, — подсказал мне Маг. — Сейчас наши сознания тесно связаны. Это — мир иллюзий, мир наших снов. Здесь умелый Мозголом не скован никакими запретами, — Вячеслав Вячеславович щелкнул пальцами и обстановка вокруг нас мгновенно поменялась — мы оказались в каком-то роскошном ресторане, отделанном с излишним размахом и роскошью.
Восхитительно запахло едой, а подскочивший к нам официант-половой в белоснежном переднике и с таким же белоснежным полотенцем на рукаве картинно встряхнул напомаженными кудрями:
— Что желают благородные господа?
— Вот что, человек, — звонко хлопнув в ладоши и потерев их друг об дружку, весело произнес Райнгольд, — а подай-ка нам с товарищем для начала жареные мозги на черном хлебе и серебряный жбан с черной ачуевской паюсной икрой!
— Слушаюсь, ваша светлость! — Официант резко развернулся и умчался исполнять заказ Райнгольда.
Пока он бегал, я во все глаза разглядывал богатое убранство заведения — в таких мне бывать еще не доводилось. По крайней мере, я этого не помнил: мраморная лестница, зимний сад и бассейн с рыбой.
— Я так понимаю, мой юный друг, что в таких местах вам бывать не доводилось? — чтобы просто поддержать разговор, поинтересовался Мозголом. Так-то он, наверное, без проблем все сам «прочитал» у меня в голове.
— Нет, не доводилось. А что это за место?
— А это, юноша, самым популярный ресторан Петербурга — «Палкинъ», открытый, если мне не изменяет память на Невском в 1874-ом году. Он двухэтажный: кухня — на втором этаже, залы для гостей — целых двадцать пять — на первом.
— Куда столько-то? — изумился я.
— Одни залы — для дворян, и другие залы — для купцов, — пояснил Райнгольд. — Представители разных сословий не любили мешаться между собой. За счёт такого разделения гости могли проводить в ресторане столько времени, сколько им хотелось и не вступать в конфликты.
— Понятно, — кивнул я, — чтобы не возбуждать классовую ненависть.
— Ну, пусть будет так, — не стал со мной спорить помолодевший старикан. — Мало того, для доставки блюд к столам здесь использовался специальный лифт, — продолжил «просвещать» меня Райнгольд. — Кухня ресторана традиционно считалась русско-французской: здесь подавали фирменные супы-пюре, фруктовые пудинги, расстегаи и котлеты «по-палкински», да и еще много вкусных и необычных блюд — жареные мозги на черном хлебе — одно из них.
— Так, наверное, дорого здесь было?
— Ну, обычному сиволапому смерду, конечно, не по карману. Но какие здесь бывали люди…
— И кто же?
— Завсегдатаями этого поистине легендарного места были писатели, музыканты и художники. Писатели предпочитали собираться вон в той буфетной комнате, — указал Вячеслав Вячеславович, — с нижним ярусом оконных стекол с изображением сцен из «Собора Парижской Богоматери» Гюго. Их беседы любили подслушивать другие посетители ресторана. Я, каюсь, не раз присоединялся к таким разговорам. Часто в «Палкинъ» наведывались Гоголь и Достоевский, Бунин, Некрасов, Салтыков-Щедрин, художник Репин, композиторы — Римский-Корсаков и Чайковский.
— Так он и сейчас работает? — поинтересовался я.
— Увы! — Развел руками Маг. — После Вооруженного восстания ресторан ждала незавидная судьба: его преобразовали в общественную столовую. А затем, после полного установления советской власти, вообще переделали под банальное синема. А какое было место! — с сожалением произнес князь. — Так что посетить его теперь можно лишь в моих воспоминаниях!
— А зачем вам все это? — Я развел руками, словно стараясь охватить весь ресторан.
Но старый колдун понял меня с полуслова:
— Я старый больной человек, Мамонт, отягощенный язвой. Ни поесть нормально, не выпить. А здесь я вновь молод и здоров. И пусть эта пища и не даст мне ничего в реальном мире, но здесь я могу наслаждаться недоступными мне удовольствиями сколько угодно! Так что и вы наслаждайтесь, юноша, больше вам такого случая — побывать в лучшем ресторане Имперского Петербурга — не выпадет никогда в жизни!
— Так мы в ваших воспоминаниях? И как оно у вас так натурально получается? Как в жизни? — Я провел пальцами по краю накрахмаленной скатерти, реально ощущая её хруст и фактуру. Если бы Райнгольд не сказал мне, что мы в каком-то там Ментальном пространстве, и изменения окружения не проходили с такой стремительностью, я бы не сумел отличить призрачный ресторан, воссозданный из воспоминаний Мозголома, от настоящего. Либо это была настолько реальная галлюцинация…
— Нет, молодой человек, я же объяснял — это не галлюцинация! — Вновь легко прочитал мои мысли старик. — Это настоящая реконструкция ресторана в общем Ментальном пространстве, оперировать которым могут лишь Мозголомы…
Неожиданно «набор» этих слов пробудил во мне еще один кусочек памяти…
Я сидел на пассажирском кресле в автомобиле, куда-то стремительно летящем по вечерним московским улицам. А водитель — невзрачный сухой мужичонка, облаченный в полувоенный френч защитного цвета без каких-либо знаков различия сосредоточенно крутил баранку.
Я с хрустом сжал кулаки, наблюдая в окно, как мимо проносятся дома и деревья. На душе отчего-то было особенно муторно.
— А этот, Жорик белобрысый, он кто? И что за хрень с ним происходила? Или это просто моя галлюцинация была?
— Нет, Хоттабыч, — продолжая куда-то нестись, ответил водитель, не отрывая настороженного взгляда от дороги, — это не галлюцинация. Ты, как имеющий в числе прочих «плюшек», выданных тебе Судьбой, и Дар Мозголома, был затянут в некое общее для нас, Мозголомов, Ментальное пространство… [2]
Черт! Я мотнул головой, стараясь отогнать видение, на мгновение заслонившее даже шикарный ресторан Палкина. Картинка автомобильного салона «поплыла», а перед глазами вновь появился сервированный столик.
— Занятно… — произнес Вячеслав Вячеславович, в руке которого неожиданно появился бокал с жидкостью насыщенно соломенного цвета, из которого он с наслаждением пригубил. — Очень и очень занятно!
Передо мной на столе тоже соткалась прямо из воздуха копия его бокала. Я взял его в руки, и осторожно понюхал.
— Выпейте это, молодой человек, — произнес Райнгольд, подавая пример. — Это лучший коньяк, который я когда-либо пробовал…
Я поднес бокал ко рту и выпил его залпом.
— Ох! Мон шер! — Пораженный таким поступком, воскликнул Мозголом. — Это же святотатство так пить коньяк столетней выдержки! Хотя, ладно — откуда вам знать… Будет оказия — еще научу.
Мое горло приятно обожгло мягким жаром, который постепенно перетек в желудок, где и разошелся приятным теплом по всему организма. Да и фруктовый привкус, как мне показалось, славно прокатился по языку.
— Чувствуете, юноша, как в букете напитка удивительным образом переплетаются фруктовые и шоколадно-ванильные ноты? — поинтересовался князь. — Вкус настолько мягкий, бархатистый, насколько это вообще возможно.
— Отличная выпивка! — нисколько не слукавив, произнес я. — Прямо, как настоящая…
— Даже не сомневайтесь, для вас — все ощущения настоящие! Ибо опыт не пропьешь! А теперь скажите: вы узнали человека, сидевшего за рулем? — неожиданно сменил он тему разговора.
— Так вы это тоже видели?
— Несомненно! — усмехнулся Вячеслав Вячеславович. — Поскольку ваше неожиданное «воспоминание» перекрыло даже мою «реконструкцию» ресторации «Палкина».
— Мне показалось, — осторожно произнес я, — что мы с ним давно и очень близко знакомы. Однако, я так же уверен, что мы с ним никогда не встречались. Такой вот парадокс, Вячеслав Вячеславович.
— Да, все страньше и страньше… — задумчиво произнес Райнгольд. — Но, самое интересное, юноша, что я тоже узнал этого человека.
— Кто он? И откуда вы его знаете?
— Я хорошо знавал и его самого, и его родителей, царствие им небесное, — пояснил старый Маг, перекрестившись. — В свое время мы принадлежали к одному кругу — потомственных аристократов из древних княжеских родов. Я, в какой-то степени мог считаться его учителем и наставником — первые свои шаги в познании Силы он сделал именно под моим чутким руководством, — не без гордости произнес Вячеслав Вячеславович. — Очень талантливый и целеустремленный был юноша… А в последствии стал одним из сильнейших Имперских Менталистов-Психокинетиков, впоследствии перешедших на сторону Советов. Я внимательно следил за его судьбой… Мне было жаль, когда он сгинул в застенках Абакана…
— А как его звали, Вячеслав Вячеславович?
— Его звали Сашенькой… э-э-э… Александром Дмитриевичем Головиным.
И после того, как Райнгольд произнес это имя, меня вновь «накрыло» и довольно основательно…
Ресторация опять стремительно растаяла, «преобразовавшись» в уютную домашнюю гостиную. Посередине — накрытый стол, за которым, кроме меня, сидели четверо: по правую руку тот самый мужик, что сидел за рулем машины — князь Головин, напротив него — какой-то крепкий белобрысый парень с глазами навыкате.
С другой стороны стола, напротив меня, какая-то парочка стариков —
