Пола метаморфы не имели. Новая жизнь зарождалась при слиянии нескольких особей: одна из них, приняв сформированную почку, затем растила ее в своей плоти и через длительное время, равное трем-пяти Оборотам планеты вокруг солнца, производила отпрыска. Связь между потомком и родителем была исключительно крепкой и устанавливалась еще до разрешения от бремени. Пока потомок взрослел (что тоже было долгим делом), связь носила ментальный и эмоциональный характер, но постепенно центр тяжести все более смещался в интеллектуальную область. Потомок воспринимал от предка некий объем информации, позволявшей ему определиться в мире взрослых метаморфов и осознать, что срок его жизни так велик, что всякая склонность, каждый дар природы успеют развиться и достигнуть высшего предела. Эти таланты разнообразили существование и были лекарством от скуки, так как иных забот раса Изгоя не знала: в своем естественном виде метаморфы питались любой органикой и не испытывали нужды в одежде, жилищах и всевозможных мелочах, необходимых для других, не столь совершенных созданий.
В их несовершенстве таилась, однако, искушающая прелесть. Иные формы тел, иные органы и чувства, иные радости и страхи, иные обычаи и удовольствия – все это было так соблазнительно! Создав еще в незапамятные времена межзвездный привод, метаморфы встретились с сотнями рас и получили возможность поиграть в чужую жизнь. Смена облика стала привычкой, затем – традицией; считалось, что предаваться раздумьям уместно в теле спольдера, а, скажем, для работ, требующих физических усилий, подходит оболочка дроми или хаптора. Если же шел разговор о серьезных вещах, то выбирали облик айха – создания немногословного, но чувствующего искренне и глубоко.
Печальный, родитель Изгоя, выглядел сейчас как айх. Его прежнее имя было Скользящий С Ветром, а новое он принял в тот несчастный день, когда не осталось сомнений в ущербности его потомка. Может быть, думал Изгой, печаль родителя пройдет, если он дарует жизнь другому существу, более удачному, без генетических отклонений? Но когда это случится? Через много тысяч Оборотов, в отдаленном будущем? Возможно, никогда? Акт зачатия был редким.
Он приобщился к тоске родителя, казавшейся ему сильнее, чем осознание собственной беды. Мучительное чувство, но что тут сделаешь? Родители всегда переживают из-за несчастий потомков.
– Я связался с Облачной Прохладой, – произнес Печальный, задумчиво пошевеливая верхней парой щупальцев. – С Облачной Прохладой, с Радугой, с Темными Водами, со всеми, кто обследовал тебя… Они утверждают, что надежды нет.
– Мне это известно, – сказал Изгой. Он, в отличие от родителя, был не в облике айха, а в естественном виде – лента переливающегося в солнечных лучах вещества на одном из посадочных столбов беседки. Эта конструкция походила на ажурную корзину из цветущего кустарника, усеянную пятнами серебристых и розовых мягких мхов. Метаморфы были народом эстетов, с необоримой тягой к прекрасному, к изящным сооружениям, широким, открытым пространствам и пейзажам, для восприятия которых стоило потрудиться и вырастить глаза.
Родитель ласково погладил Изгоя щупальцем.
– Радуга говорит, что у тебя атрофия омм-клеток, тех, что продуцируют гормоны, необходимые для трансформации. Это значит…
– Я знаю. – Изгой плотнее обвился вокруг столба, всем телом ощущая его гладкую, нагретую солнцем поверхность. – Это значит, что переход из естественной формы в любую другую окажется для меня первым и последним. Омм-клетки после такого усилия отомрут – не все, но большей частью. Те, что останутся, будут вырабатывать гормоны, но в слишком ничтожных количествах, чтобы их хватило для радикальных перемен. Форма, физиология, генетический аппарат – все останется неизменным… Возможны только вариации внешнего облика.
– Редчайшая генетическая мутация, – с грустью заметил Печальный. – Радуга утверждает, что таких, как ты, сейчас не более десятка. И все они в Страже.
– Темные Воды сообщил мне, что такие мутации наблюдались сорок восемь раз за двадцать тысяч Оборотов. Где же остальные… – Изгой помедлил и произнес неприятное: – остальные отщепенцы?
– Темные Воды боялся тебя огорчить. Остальные… остальные, мое несчастное дитя, не выдержали. Не пошли в Стражу, пожелав остаться в нашем мире, среди своих, но… – Щупальца Печального судорожно дернулись. – Не получилось.
Изгой обдумал эту информацию. Умирать ему не хотелось – во всяком случае теперь, когда он стал взрослым и достаточно разумным существом. Зря его не уничтожили, когда он был бесчувственным зародышем… Возможно, это был бы акт высшего милосердия.
– Что с ними произошло? – спросил он. – С теми, у кого не получилось?
– Они погибли. Кто-то пытался трансформироваться при недостатке гормонов, но в этом случае нельзя создать жизнеспособный организм. Другие выбросились в космос, в пустоту… Сухая Кора направил корабль на солнце, Последний Закат вошел в дезинтегрирующее поле… Еще один, не помню его имени, запрограммировал сиггу на уничтожение… Способы разные – судьба одна.
Изгой продолжал размышлять. Исходная форма его расы, единственная, которую он знал, к которой был привязан всю свою сознательную жизнь, не позволяла слишком многого, ибо метаморфы, не считая мозга, системы пищеварения и желез внутренней секреции, не обладали специализированными органами. Питание и дыхание, ментальный обмен, телепортация, тактильное чувство, возможность передвигаться, но не очень быстро – пожалуй, все… Любые биологические аппараты и рецепторы – для восприятия электромагнитных волн, для деликатной и тонкой работы, для полета или стремительного бега, для акустической локации – словом, все, что угодно, создавалось и изменялось в зависимости от необходимой цели. Если пользоваться земными аналогиями, Изгой был слеп и глух, лишен языка и конечностей, не мог ощутить вкуса и запаха и проползти хотя бы метр без риска расшибиться о препятствие. Правда, земные аналогии тут подходили не совсем – мир телепатов щедро делился с Изгоем информацией. Сейчас он смотрел на равнину, что протянулась к горам, на пятна мха и кустарник с лиловыми цветами, на небо с теплым кругом солнца, смотрел глазами родителя и говорил с ним беззвучно, не нуждаясь ни в колебаниях воздуха, ни в примитивных органах речи.
Но все же, все же… Так хотелось видеть самому! Видеть, слышать, чувствовать!
Выход, разумеется, имелся: свершить единственную в жизни трансформацию, взяв за образец лоона эо или хаптора, кни'лина, айха или дроми. Разумное создание с высокой степенью универсальности, чтобы не жалеть потом об упущенных возможностях и не корить себя за опрометчивость. Преобразиться раз и навсегда, жить в неизменной форме и сделаться со временем чужим для соплеменников, существование которых не угнетает постоянство плоти. В конце концов, ожесточиться и уйти…
Мысли его были открыты родителю.
– Я не хочу тебя терять и не желаю подталкивать к Страже, – сказал Печальный. – Ты мог бы остаться здесь, со мной… мог бы, если преобразишься в спольдера.
– Кто-нибудь так делал?
– Не знаю, но могу спросить у Ручья Среди Камней. Он знает нескольких спольдеров.
– Если уж спрашивать, так у них самих. Я спросил бы сам… спросил бы, если они позволят и захотят меня видеть.
Когда-то раса Изгоя переселила спольдеров с их умирающей планеты в свой мир, отдав им благодатный остров вблизи экватора. Спольдеров было немного, и отличались они нелюдимостью, склонностью к покою и тишине, не признавали технологии и не стремились к контактам с метаморфами. Хотя, конечно, бывали исключения.
– Я постараюсь с кем-нибудь договориться, – сказал Печальный. – С кем-нибудь из тех, кто сохраняет с нами связи. Жди меня здесь, дитя.
Форма его стала меняться, гибкие щупальцы исчезли, плотное неуклюжее тело айха сделалось тоньше и стройней, грубая кожа сменилась блестящими чешуйками, распахнулись огромные серые крылья. Миг – и он воспарил над равниной, поднялся в голубое небо и направился к югу вместе с теплым ветром, гнавшим облака. Он мог попасть на остров спольдеров быстрее, но не использовал телепортацию – значит, хотел поразмыслить в дороге.
Изгой, спиралью обвившись вокруг столба, тоже размышлял. Теряя связь с родителем и погружаясь в темноту, он думал о Страже и своих собратьях по несчастью, заброшенных в далекие миры где-то в галактических глубинах. Скорее всего на планеты самых диких, кровожадных рас, создавших, однако, межзвездные корабли и мощное оружие, а потому мечтавших покорять и властвовать. Очутиться среди подобных дикарей Изгою очень не хотелось. Даже мысль об этом пугала.
У метаморфов не имелось боевых флотов, военных баз, колоний на других планетах, а также стремления к господству над иными расами и тяги к неограниченной экспансии. Такие идеи, вполне понятные для них, существ разумных и логично мыслящих, в то же время были им чужды, не соответствовали их психике и биологической природе. Однако Галактика не являлась царством справедливости и мира и, после исчезновения даскинов, стала ареной стычек и войн, то затухавших, то разгоравшихся с новой силой, когда очередные претенденты на роль владык Вселенной желали продемонстрировать свои амбиции и мощь. Любой конфликт вблизи системы метаморфов мог завершиться полным их уничтожением или, что не исключалось, порабощением их вида, имевшего ценное свойство мимикрии, будто Богом предназначенного для шпионажа, диверсий и разведки.
