Я обжег руку о раскаленный раструб, ухитрился разбить подбородок и в двух местах порвал штаны. Шум винтов нарастал. Пусть, теперь это даже неплохо. Раз, два, три! Хосе внизу перебрался через стену, домчал до угла и вызвал огонь на себя. Они ответили. Прекрасно! Мой выход.
Раз, два, три! Проклятая лента, ненавижу я эти станковые игрушки… В два шага перелетел крышу, свесился вниз и повел стволом туда и обратно (о-па, еще один готов!). И сразу назад, перекатами, и вниз, во двор. Черепица разлеталась шрапнелью за мной по пятам. Стало быть, кто-то из них на сарайчике. Вот пусть там и сидит. Грохот винтов совсем близко, сейчас вынырнут. Я уже видел собственные руки, различал отдельные кактусы за оградой. Солнце готовилось уцепиться первым лучом за дальнюю горную гряду. Вернулся в комнату, схватил со столика инсулин, иглы, рассовал за пазухой. Раз, два, три! Передал Хосе пулемет, тот высунулся в окно, поливая короткими очередями крышу сарая. А сам я выдохнул и выпал из окна спиной назад, разводя руки с пистолетами и не глядя паля в обе стороны. Слева никого, справа перебил мерзавцу колени. Бегом назад. Бац! Рама разлетелась в хлам, по щеке потекло. Хорошо, что успел глаза закрыть: стал, как Буратино недоделанный, — харя в торчащих щепках. Некогда, после разберемся.
— Прикрой! — Я разогнался в коридоре, ласточкой спланировал под колеса ближайшего джипа.
В полуметре над головой Хосе накрывал двор сплошной полосой огня. Так и есть, резина распорота, волосы неудачливого Луиса плавали в растекающейся масляной луже. Вытащил из его горла ножик. Хороший баланс, но я таких не встречал. Тот архаровец, которому я попал в ноги, опираясь на винтовку, отползал бочком в сторону ворот. Очевидно, их транспорт стоял ниже по склону, за поворотом. Хосе не мог видеть раненого, мешала вторая машина. Я успокоил дыхание, положил «Игл» на сгиб локтя и навсегда избавил пацана от страданий.
Так! Один мертвый лежал ничком, обнимая ноги убитого Луиса, еще один — навзничь, с пробитым черепом. Хосе отвечали с двух точек: сверху, с крыши амбара, и откуда-то из-за забора. Того кадра, который сидел за забором, в свою очередь, не видел я, но меня больше интересовал тимуровец на крыше. Скоро станет совсем светло, и он со своей позиции сможет заметить, куда мы ушли. Только бы патроны в ленте не кончились…
Раз, два, три! Нырнул под крыльцо, протиснулся с другой стороны, запалил последнюю бутылку, в которую успел-таки напихать гвоздей, швырнул на крышу. Сам обогнул здание сарая, почти не скрываясь. Если тут еще один живой, мне каюк. Не успел созданный мной шедевр прикладной химии сдетонировать, как я уже лез по стене. Тот, наверху, завопил от боли, кинулся навстречу, но едва лишь винтовка описала полукруг в мою сторону, как я упал назад, проделав снайперу дополнительное отверстие в переносице.
— Уходим!
То, что Пенчо остроумно назвал тропинкой, могло бы послужить неплохим полигоном для начинающих альпинистов. Я катился вниз, еле успевая переставлять ноги, скорее угадывая, чем различая следы деятельности каменотесов. Во народ, живут тут веками, а не могут путевую лестницу продолбить! Прямо как у нас…
Внизу отдышались, Хосе первым сиганул в кусты. По всем моим расчетам, авангард должен был от нас значительно оторваться, но мы настигли их буквально через километр. Здесь опушка кончалась. Над нами сплошной угрюмой стеной нависал лес. Под здоровенной сосной Инна оторвала рукав от рубахи Мигеля и пыталась перевязать ему свежую рану на бедре. Краснокожий вздрагивал, опрокинувшись затылком в траву. Сгорбленный Пенчо стоял подле, опираясь на дерево. Одного взгляда на раненого мне хватило. Мы с Хосе переглянулись. Он тоже всё понял.
— Не так! — сказал я, становясь на колени. — Это артерия, надо выше накладывать… Как же он дошел? Ты сможешь навалиться на него, вот так держать и прямо сюда пальцем? Не бойся, сгибаем ему ногу в колене, до упора. Сядь сверху! Есть еще тряпки? Хосе, помоги, вытащи у него ремень! Нет, сперва под низ что-нибудь мягкое. Вот так, затягиваем вместе… Сучок дай, вон валяется, скорее, пережать…
Сверху нас прикрывали кроны деревьев. Из-за горы показался первый хищник — старичок «Хью», в задних дверцах съемные пилоны с гранатометами. Закружил над обрывом, над покинутым домом, как жирная муха над свежей коровьей лепешкой. Хреново, в него может человек двадцать при желании набиться. Я, наконец, увидел машину, на которой прикатили наемники. Она стояла, накренившись, в нижней точке серпантина, ведущего к ферме. Это не спецназ. Допустим, это америкосы, но не спецназ. Левое наемное мясо. Инка беззвучно рыдала, уставясь на свои руки, по локоть мокрые от крови, но послушно делала, как я велел. Общими усилиями кровь удалось остановить. Я заглянул индейцу в зрачки — реакция нулевая. Пульс еле прощупывался, цветом лица Мигель походил на лист ксероксной бумаги.
— Он шел… Он нормально. А в самом низу. Сзади. Сзади стреляли.
— Случайная пуля, — буднично отметил Пенчо.
— У него есть максимум два часа, — констатировал я. — Потом омертвеют ткани. Нести мы его не можем.
Дед быстро заговорил с Хосе, я не понимал ни слова. Пожалуй, индейцам доставляла удовольствие моя невольная глухота. Инка отирала руки о листья какого-то папоротника.
— Ты как, цела?
— Мне страшно, Гера, я думала — не переживу…
— Ты бледная очень. Идти сможешь?
— Да, только…
Она бессильно опустилась на корточки. Из-под замызганной куртки выглядывала черная футболка. Хорошо хоть не совсем раздетая спала, а то бы голышом спасаться пришлось.
— Вот тебе и Юкатан, — неловко сострил я. — Вот тебе и дракончики. Целая свора.
— Есть хочу и холодно очень…
Дьявол, только комы нам тут не хватало! К первому «Хью» присоединился второй, искали место для посадки. Старик и молодой продолжали перебранку, точнее, Хосе о чем-то умолял, а Пенчо явно не соглашался. Бедный Мигель лежал, не подавая признаков жизни. Оранжевый шар солнца окончательно пробил туманную сизую дымку и упорно лез всё выше, точно пушистый цыпленок, только что разбивший скорлупу. Если мы тут еще прокукарекаем, они скинут десант, найдут тропу, а в зарослях обложат, как лисиц. Несмотря на вертолеты, во мне лишь укрепилась уверенность: нас атаковали не армейцы и не «береты», те бы уже давно спустили людей по тросу.
Предположим, я уйду. Героическое решение, ничего не скажешь. Достойный шаг напоследок. Ладно, уйду, так и не разобравшись, за кого играл в защите. Пусть прикончат краснокожих, туда им и дорога, не будут в европейской столице кровь людям пускать. Но Инна…
Пожрать с собой не захватил, уж извините, а вот сладкое как раз имелось. Я оторвал липучку с внутреннего кармана, выложил на ладонь то, что раньше было плиткой шоколада. Еще две плитки оставим про запас, похоже, эта наша последняя еда на ближайшее время. Местные плодовые угодья следует сперва изучить. Жутко стреляло ухо и немела рука выше локтя, но заповедь о дружбе я не забывал: первейший друг путешественника в лесу, после огня, это антибиотик. Еще раз спасибо испанским аптекам!
Инна слабо улыбнулась шоколадке, нежными своими пальчиками отправляла крошево в рот. Следила, как я вкалываю себе, за неимением других лекарств, лошадиную дозу таваника. Под ногтями у нее засыхала бурая кровавая корка.
Одна «хьюшка» всё-таки ухитрилась сесть во дворе, за домом; отсюда, из лощины, виднелся краешек обвисшего винта. Дилетанты! Бобер бы с закрытыми глазами на теннисный стол усадил!
Наконец выяснилась и наша диспозиция. Домик Мигеля находился не на вершине горы, а на одной из прилегающих к склону террас. Мы торчали на следующем уступе, а дальше, внизу, гора, на сколько хватало обзора, поросла дикой многоярусной зеленью. Дорога исчезала, потом опять появлялась, и на самом краю видимости торчало вдали что-то похожее на церковный шпиль. Глухомань, одним словом. В вершинах деревьев просыпались птицы, безумной окраски пернатый уселся прямо над нами, поправляя клювом бальное оперение. Я следил за руками Хосе, старательно оставляя между нами ствол сосны: он так и не убрал «беретту» в кобуру.
— Ой, смотри, — хихикнула Инна. — Настоящий Бака…
Розовый цвет постепенно возвращался на ее щеки, но что-то изменилось в ней самой, и причиной стал не пережитый стресс. Вокруг нее дважды стреляли, если один раз пережила, то и дальше переживет. Я пока не понимал, что с ней творится. Зрачки ее расширились, заняв всю радужную оболочку и заблестели по-другому, изнеженные ноздри втягивали воздух, словно пробуя его на вкус. У нее изменилась даже осанка. Если раньше она, стоя, бессознательно принимала типично женские, томные позы, эффектно шевелила тугой задницей, то сейчас… Сейчас она вытягивалась в струнку, чуть ли не на цыпочки вставала, будто от леса тек ей навстречу незримый ласковый поток, который пропитывал поры, расходился по организму, оседал в легких…
