Его также выделяло трудноописуемое качество — «благовид». Войдя в чайную комнату, он излучал профессиональную ухоженность и спокойствие. Волосы влажные, чувствуется приятный запах мыла «Социалистическая чистота» — он явно успел принять ванну в одной из комнат наверху. Как всегда, обвешан тремя своими медицинскими сумками со всем необходимым. Его появление произвело знакомый эффект: Вики и Джулия заметно расслабились и расплылись в улыбках.
— Я упала с велосипеда, — начала объяснять Джулия, пока доктор Луис снимал с себя сумки, — ударилась о тротуар и, наверно, вывернула запястье. Думаю, ничего страшного.
— Повреждение запястья, — доктор Луис покачал головой с притворной серьезностью, — унесло немало жизней. Боюсь, шансы ваши невелики.
— Ох, не шутите так, — ответила Джулия. — Мне снять повязку?
— Пока не нужно. Ваша медсестра потрудилась на славу. Может, и не придется портить ее работу.
Во время осмотра Вики стояла рядом. Доктор Луис прощупывал руку Джулии и спрашивал, не болит ли тут или там, на что она в основном отвечала отрицательно. Сама его манера общения странным образом успокаивала. Даже когда у Джулии текли слезы, боль все-таки не была невыносимо жуткой.
— Уверен, это всего лишь растяжение, — наконец сказал доктор Луис. — Повезло.
— Значит, ничего страшного? — уточнила Джулия.
— Ну, какое-то время еще поболит. Руке нужен покой. Никакой нагрузки. О переломе пришлось бы сообщать на две инстанции выше. Сплошная волокита. А растяжение — это пустяк.
— Ох… спасибо.
— Не грустите. Ну-ка, посмотрим. — Доктор подтянул ногой одну из ближайших сумок. Оттуда он достал крошечный пакетик из вощеной бумаги, набитый таблетками. — Эти кругляшки облегчат боль. Только не больше двух за один прием. И джином не запивать. При вашем весе хватит и двадцати штук, чтобы навсегда распрощаться с жизнью.
— Может, не давать их Джулии, — предложила Вики, — если они так опасны?
— Ерунда, — возразила Джулия. — Мне больше двух не понадобится.
— Что верно, то верно, — согласился доктор Луис. — Та девушка сделала это специально. Из-за парня. Надеюсь, что мы, члены антиполового союза, избавлены от таких глупостей.
— Да-да, — поспешно подтвердила Вики. — Я так рада, что состою в союзе. Секс толкает людей на ужасные поступки.
— Плюсточно, — ответил доктор Луис.
— Вот именно, — сказала Джулия. — Обещаю, я с собой ничего не сделаю.
— Конечно, — улыбнулся доктор Луис, — ведь я дам вам всего десять таблеток.
Они посмеялись. Доктор Луис по очереди обвесился всеми своими сумками.
— Привет от меня товарищу Уайтхеду, — на ходу бросил он Вики. — И передайте, что я получил его знак признательности.
— Обязательно передам, — сказала Вики и внезапно побелела. — Спасибо. Он вам плюсплюс благодарен.
Уходя, доктор Луис оставил дверь открытой. Лекция тянулась и тянулась. Вики поджала губы, явно желая поскорее захлопнуть дверь. Внезапно Джулию осенило: не кто иной, как доктор Луис, и дал председателю Уайтхеду тот препарат, что убил ребенка Вики. Сейчас Джулия с готовностью отправила бы на тот свет и доктора Луиса, и Уайтхеда, и, да, кое-кого еще.
Вики подняла глаза и с вымученной радостью в голосе спросила:
— Ну что, можем закругляться?
Когда руку Джулии окончательно зафиксировали, девушки вернулись в холл и досидели до конца лекции. Во время дискуссии Джулия похвалила плюсплюсовое выступление и попросила лектора порекомендовать дополнительную литературу по теме. Слушателям раздали пропуска для перемещения по городу после комендантского часа. Все заняли очередь в автобус Антиполового союза, кто-то погрузил велосипед Джулии в багажное отделение. Все это время с ней была Вики. В автобусе она тоже села рядом, но ни одна из них не проронила ни слова; невозможность их отношений становилась все отчетливей. В пути Джулия вдыхала мягкий аромат Вики.
8
Как ни странно, за этим ничего не последовало. Утром Джулия встала, и день пошел как всегда — заведенным порядком. Вики не искала ее взгляда, но и сама отводила глаза не более обычного. Утреннюю зарядку (или, как теперь говорилось, физупр) пришлось немного сократить из-за травмы руки, но соседки по общежитию и бровью не повели. На велосипеде Джулия кое-как доехала до миниправа; там никто не полюбопытствовал насчет ее примитивной перевязи. Литмашины-калейдоскопы отличались хищными повадками, и персонал решил, что у нее производственная травма. Эсси, ее напарница, взяла на себя трудоемкие операции (прежде Джулия и сама так поступала по отношению к ней) и даже выдала ей из своих запасов две траченных молью таблетки аспирина.
Но что самое удивительное — во время второй кормежки Джулия увидела в столовой Старого Зануду. Тот ничем не выдал, что помнит их компрометирующую встречу. Более того, сделал вид, будто не замечает ее вовсе. Его окружало унылое постоянство: те же металлические столы и стулья, будто покореженные кем-то в драке; те же люди, сидящие в тесноте, соприкасаясь локтями; то же затхлое дыхание. Не менялась и малосъедобная жижа с ошметками специфического белесого мяса, под цвет неизменно мрачных физиономий работников, с осторожностью отправляющих его в рот.
Расправляясь со своей порцией этого варева, налитого в алюминиевую миску, Джулия исподволь наблюдала за Смитом. При таком освещении он выглядел фигурой потрепанной и блеклой, пока на лице его не отразилась внезапная мысль. Во взгляде скользнула и тут же исчезла серьезность, как большая рыбина в мутных водах. Если он и впрямь голдстейнист, не служит ли его неприметность умелой маскировкой? Когда он встал из-за стола, чтобы отнести свой поднос на стойку, Джулия украдкой пригляделась к нему повнимательней и с удовольствием отметила его стройное телосложение, его крупные лопатки, которые обозначились под тонкой вискозой. Он уже вышел, а перед ее мысленным взором все повторялся его подъем из-за этого осклизлого стола.
А вечером, словно бы на тот случай, если еще не поняла, что к чему, Джулия, лежа в койке на животе, вдруг осознала, что запустила руку под комбинезон и просунула палец сквозь ветхую ластовицу трусов. Она легко провела по ложбинке коротким, скрытным движением — с мыслью об Уинстоне Смите. Вот он поднялся со своего места, достал из пачки сигарету и, чтобы плотнее утрамбовать табак, постукал ею по засаленному столу, но при этом перехватил взгляд Джулии. Он хотел ее и намеревался добиться своего. Это читалось у него в глазах. Помешать этому она не могла. Он не собирался отступать.
В ее фантазиях ничего больше не случилось, но они сделали свое дело. Джулия прокрутила это в голове несколько раз и достигла желаемого.
На другой день она задержалась после двухминутки ненависти, побродила по десятому этажу, будто в поисках санузла, предложила укрепить оконную раму, из которой вечно дуло, и потрепалась с Томом Парсонсом, некогда ее любовником. А сама краем глаза следила за перемещениями Смита. Тот один раз бросил на нее неприязненный взгляд, резкий и пристальный, который погас у нее на виду. От этого ее кинуло в жар. Вновь опустившись на стул, Джулия остро, с наслаждением ощутила свое мягкое, сочащееся влагой сокровенное лоно. Она закинула ногу на ногу и плотно стиснула бедра, как будто боялась его упустить.
Во всех связях, которые случались у Джулии, мужчина всегда делал первый шаг или, по крайней мере, шел ей навстречу. Взять хотя бы недавний случай: парень подсел к ней в кино. Намерения его были неочевидны, поэтому она как бы невзначай задела его коленкой и долю секунды помедлила. Затем, отстранившись, покосилась в его сторону. Сосед, разумеется, смотрел на нее. Прошла минута — и он тоже как бы невзначай задел ее коленом и тоже не стал отдергивать ногу. Так повторялось до тех пор, пока прикосновение не стало решительным; в благодатной темноте на обоих нахлынуло вожделение. После сеанса, в общей толчее, Джулия шепотом назвала ему время и место. А дальше — по накатанной колее. Каждый шаг был предопределен, тем более что интрижки такого рода обычно следовали установленному шаблону, прямо как сюжеты, штамповавшиеся машинами лито. Даже когда тот парень бормотал нежности, в них, бывало, повторялись излияния предыдущих ее любовников. Ничего удивительного: некоторые слова и выражения использовались как показатели принадлежности к сексактивному классу. Обращения «дорогой» и «милая» были обязательны. Зашкаливали и всякие выверты, воспринимавшиеся как неотъемлемая часть сексуальной игры. А вскользь брошенное непотребное словцо было почти в порядке вещей. Многим нравилось ругать внутреннюю партию, обзывать ее членов скотами и ублюдками. У Джулии когда-то был один парень, который возбуждался, произнося: «Эммануэль Голдстейн не так уж не прав» — и ничего больше, только эти семь слов, — а потом набрасывался на нее с неудержимой страстью. Другой после секса громко и протяжно, с удовлетворенной, дерзкой ухмылкой пускал газы да еще приговаривал: «А это — в честь внутренней партии».
