БВ – Это противоречит общепринятому мнению о том, что валютные торговцы обладают большим влиянием, чем власти.
ДС – В случае с Bundesbank это так. Мы танцуем, но музыку заказывают они.
БВ – Повсеместно считается, что вы способны влиять на рынки.
ДС – После кризиса фунта стерлингов я стал известен как «человек, который сломал Bank of England». Именно это создало мне репутацию человека, который способен влиять на рынки. Но во время кризиса фунта стерлингов я был лишь одним из толпы – может быть, более влиятельным и более успешным, чем большинство, – но тем не менее лишь одним из многих. Даже сейчас мое влияние по большей части иллюзорно. Изменения на рынке могут связывать с моим именем, как это случилось однажды с золотом. Но если мы пытаемся идти против рынка, мы попадаем в ловушку. Это случалось со мной не однажды: последним таким случаем была ситуация с иеной.
Остается фактом, что рынок обращает внимание на то, что мы делаем, и на то, что я говорю. То, что мы делаем, обычно затемняется фальшивыми слухами, но тот факт, что мои заявления могут влиять на рынки, ставит меня в очень неудобное положение. Я должен быть очень внимательным к своим заявлениям. Это значительно усложняет мою жизнь.
БВ – Я не понимаю, почему.
ДС – Я верю, что финансовые рынки внутренне нестабильны. Я должен быть внимательным, чтобы не вызвать нестабильности. Например, когда французский франк попал под удар, я действительно полагал, что мог вызвать его крах, если бы вступил в борьбу. Но я повел себя довольно глупо. Я решил воздержаться от спекуляций против франка, чтобы иметь возможность сделать, как я считал, конструктивные предложения. Это привело к вдвойне неудачным результатам: я потерял возможность получить прибыль и обеспокоил власти Франции своими комментариями еще больше, чем если бы просто спекулировал против франка. Это дало мне урок: валютным торговцам следует сохранять молчание и заниматься своим делом.
БВ – В конце концов вы заявили, что не собираетесь воздерживаться от покупок и продаж французского франка, и получили на этом некоторую прибыль.
ДС – Небольшую. Возможности получения прибыли к тому времени стали минимальными.
БВ – Но сейчас, когда вы видите новые возможности получения прибыли, вы ведь, не колеблясь, используете их.
ДС – Это верно. В последний раз я хорошо усвоил урок. Поэтому стараюсь воздерживаться от открытых комментариев. Вероятно, мне не следует говорить многое и вам, но к тому времени, когда книга будет опубликована, события уже произойдут и то, что я сейчас говорю, уже не сможет повлиять на рынки.
БВ – Но вы даете некоторые открытые комментарии.
ДС – Только по поводу вопросов, представляющих интерес для широкой общественности. Например, я сторонник общеевропейской валюты. Согласно моей теории, все обменные механизмы содержат ошибку. Единственный путь спасения Общего рынка заключается во введении общей валюты. И я серьезно подозреваю, что ввести общую валюту с помощью процесса постепенной конвергенции может о казаться нереально, поскольку существующая тенденция направлена на дивергенцию валют. Это потребует политического решения, резкого поворота, а также определения конкретных сроков.
БВ – Мы говорили о кризисе фунта стерлинга как о примере ситуации дисбаланса в Европе. Но в конце 1980-х гг. в Японии образовался некий «нарыв», который определенно можно считать дальневосточным вариантом того же явления. Можете ли вы прокомментировать для нас эту ситуацию и дать некоторое представление, где мы сейчас находимся, если применить к Японии модель смены подъемов и спадов?
ДС – Это довольно болезненный вопрос, поскольку я увидел финансовый «нарыв», развивающийся в Японии, еще в середине 1980-х гг. и решил, что он должен привести к кризису. Я стал играть на понижение на японском фондовом рынке, поскольку я ожидал, что кризис 1987 г. начнется именно в Японии. Но он начался в США, и я обнаружил, что сделал ставки на понижение и в Японии и в США, и получил серьезный удар на обоих рынках одновременно. Но природа этой смены подъема спадом была совершенно очевидной.
В Японии тогда существовали очень высокие ставки сбережений, сильная валюта и исключительно низкий процент инфляции, процентные ставки по займам, а также высокие котировки на фондовом рынке, которые позволяли японским компаниям привлекать капитал при очень низких затратах, что в совокупности давало им конкурентное преимущество. В то же время ограниченные земельные ресурсы Японии, жесткие законы, например так называемые Законы солнечного света, ограничивали строительство многоэтажных зданий. Таким образом, там существовал физический дефицит жилья, поэтому стоимость жилья росла намного быстрее, чем заработная плата. Это побуждало людей увеличивать сбережения для приобретения дома. Мы имели дело с действующим самоусиливающимся процессом, направленным на максимизацию сбережений и минимизацию роста уровня жизни. Это был механизм, разработанный с целью сделать Японию ведущей экономической силой в мире и в то же время поддержать размер вознаграждения, получаемого напряженно работающими японцами, на очень низком уровне. Это был очень эффективный механизм, который действительно предоставил Японии конкурентное преимущество практически во всем, но, как все самоусиливающиеся процессы, он содержал ошибку. Он увеличивал разницу между людьми, владеющими домом, и людьми, дома не имеющими. Это стало решающей социальной силой. Сопротивление системе росло до тех пор, пока наконец не вызвало политической бури и не положило конец правлению либерально-демократической партии, вызвав изменение режима. Перед этим возник огромный земельный бум, который был даже большим, чем бум на фондовом рынке. Он был в итоге ограничен, и на рынке недвижимости наступил масштабный спад, который был также большим, чем спад на фондовом рынке.
Я неверно оценил время наступления этого спада и потерпел неудачу в 1987 г. Бум был искусственно продлен за пределы 1987 г. Министерство финансов предотвратило спад в 1987 г., искусственно поддерживая рынок. Затем оно сознательно приняло политику вывода ликвидных средств за пределы страны. Я помню встречу с японским официальным лицом, который разъяснил эту политику мне. Он сказал, что кризис 1987 г. не будет иметь последствий, аналогичных кризису 1929 г., поскольку Япония готова вступить в образовавшуюся нишу и поставлять ликвидные средства всему миру Они хотели, чтобы их финансовая экспансия соответствовала экспансии индустриальной. Как вы помните, после 1987 г. японские банки стали основными заимодавцами в мире; компания Mitsubishi Real Estate приобрела Rockefeller-Center. Но к этому времени японцы обогнали самих себя. Японский финансовый «нарыв» продолжал расти, а зарубежные займы и инвестиционный бум имели печальный конец. Когда Japanese Central Bank в итоге попытался прорвать образовавшийся финансовый «нарыв», японские банки остались с огромным объемом необеспеченных задолженностей, от которого они страдают до сих пор. Большинство финансовых инвестиций за рубежом оказалось нерентабельным, что стало важным фактором недавней крупномасштабной репатриации капитала. Когда на рынке наконец возникла тенденция к понижению, мы еще были готовы ею воспользоваться. Этот момент наступил в 1990 г. Но я хочу отдать должное японским властям: им удалось прорвать финансовый «нарыв», избежав кризиса. Это был, вероятно, самый крупный «нарыв», когда-либо ликвидированный правильным образом, а не путем катастрофического краха.
БВ – Завершился ли спад на японском фондовом рынке?
ДС – До недавнего времени мы полагали, что да. Мы играли на повышение на японском рынке в течение большей части 1990 г.
БВ – Что заставило вас играть на повышение на японском рынке?
ДС – Мы считали, что Япония уже прошла период масштабной коррекции. В конце концов, японская экономика находилась в кризисе в течение примерно трех лет. Цены на землю упали, банки были полностью выжаты, а котировки фондового рынка упали более, чем наполовину. Япония приспособилась к изменяющимся обстоятельствам, перемещая большую часть своих производственных мощностей в восточноазиатские страны, где был избыток дешевой рабочей силы.
В начале 1994 г. мы сформулировали гипотезу о том, что японский рынок должен начать подниматься, поскольку японская экономика была на грани начала процесса возрождения. Система обладала огромным запасом ликвидных средств, и мы чувствовали, что огромная часть этих средств должна попасть на фондовый рынок. И действительно, мы получили некоторую прибыль, играя но повышение на японских фондовых рынках.
БВ – Рассматривали ли вы это как начало нового цикла подъема и спада?
ДС – Совсем нет. Действовало несколько противоборствующих сил. С одной стороны, существовала перспектива начала цикла возрождения, что означало более высокие котировки на фондовом рынке. С другой стороны, происходили важные структурные изменения, которые негативно влияли на котировки акций и которые могли развиться полностью, а могли и не развиться. Возрождение было остановлено усилением иены, которое негативно воздействовало на рост доходов и экономическую активность. Не существовало какой-либо четко определенной тенденции. У нас не было четкого представления о том, каким может быть результат. Мы лишь ощупью находил и дорогу. Мы рассматривали это как рынок, требующий ведения торговых операций, отбора ценных бумаг или бездействия.
