– Не нужно мне всё это. Не хочу я ничего.
– Ты не хочешь любящего мужа?
– Нет.
– Мы вот с Петаром недавно сидели у меня в ресторанчике и твою дочку вспоминали. Он ведь мог стать хорошим отцом для твоей Верочки.
Услышав про дочь, я вновь побледнела, выпила холодной воды и с дрожью в голосе спросила:
– А зачем вы её вспоминали?
– О тебе разговор зашёл. Вспомнили случай, как ты уложила дочку спать, а сама села пить чай на террасе. Верка открыла дверь и убежала к морю гулять. Такая мелкая, а шустрая… Ты в комнату к ней заглянула, увидела, что её нет, и побежала искать на набережной. Мы с Петаром тут же вызвались тебе помогать. Как же мы её тогда искали! Столько помощников собралось. Из каждого кафе, из каждого дома… Все бросились на поиски, убеждая тебя, что в нашем городке ничего плохого произойти не может. У нас, как в деревне, все друг друга знают. И ведь нашли всё-таки в шестом часу утра. Поисками занимались человек двадцать. Твоя маленькая шалунья убежала в соседний городок к своей подружке и вместе с ней ушла на детскую игровую площадку. А потом они заблудились, не знали, где оказались, перепугались и заревели. Ты тогда так переживала, что на Верку даже ругаться не стала. Она бросилась к тебе на шею и клялась, что больше никогда не убежит.
– Да, было такое.
– Интересно, какая сейчас Вера стала? Взрослая совсем? Красивая? Наверное, всё так же на Барби похожа?
– Нет. На Барби она уже не похожа…
– Учится, наверное, прекрасно. Она столько стихов, песен и басен знала, что мы тут все просто заслушивались. От мальчишек, наверное, отбоя нет. Встречается с кем-то?
– Что?
– Танечка, да что с тобой? Ты какая-то невнимательная.
– Прости, мне действительно нехорошо. Пойду прогуляюсь. Прости.
Я пошла по набережной. Вопросы про дочь были для меня настоящей экзекуцией, и я не могла спокойно на них отвечать. Дойдя до места, где набережная освещалась слабо, я села на камни, уткнулась в колени и заревела. Даже здесь я не могу отделаться от воспоминаний о дочери. Все хотят услышать, какой она стала… Если бы они знали, какой…
Перед моими глазами вновь предстала дочка, только уже не та маленькая чудесная девочка с голубыми глазами, а чудовище, которым стала сейчас. Вспомнилось, как, требуя денег, она кинулась с ножом на бабушку… Хорошо, что я случайно заскочила к маме, вырвала нож и вызвала «скорую»…
На какой-то момент она потеряла разум от наркотиков. Я молилась, только бы с мамой ничего не случилось, ведь недавно она перенесла чудовищную болезнь и чудом осталась жива. До этого Вера несколько раз кидала в неё увесистой статуэткой, мама как-то успевала наклонить голову, и статуэтка пролетала мимо. Если бы не сделала это резкое движение, страшно представить, что бы тогда произошло.
– Ничего, старая, тебе недолго осталось. Скоро сдохнешь.
Не знаю, как мама тогда выдержала. Не приведи господи услышать такие слова от родной внучки. Но мама у меня сильный и мужественный человек старой закалки. В этой ситуации она переживала за меня. Только бы я не сломалась.
В памяти всплыли страшные моменты. Мы в приёмном покое. Санитары делают дочке успокаивающий укол, чтобы сбить ее агрессию, медсёстры уговаривают лечь в больницу. Буйная дочь, которую держат санитары, и чуть поодаль я, бледная, худая, несчастная, готовая провалиться сквозь землю от стыда и позора за дочь.
Сама не знаю, как мне удалось забрать у неё нож и привезти больницу. Она вообще плохо что понимала, была в невменяемом состоянии, а когда приходила в себя в машине, просила тёплую куртку. Её страшно знобило, хотя на улице было лето. Я дала ей плед. Она в него укуталась, но продолжала трястись от холода и говорила, что замерзает.
Вера поняла, что её сейчас госпитализируют, и стала вопить во весь голос:
– Ты, мразь! Сдохни, зараза, я тебя ненавижу! Тебе морду мало набить! Я скажу своим дружкам, они тебя изуродуют!
Я хотела возразить, но медсестра дала знак, чтобы я молчала. Ситуация накалена до предела, и нельзя накалять её ещё больше. Дочь нельзя провоцировать, чтобы не наделать хуже.
– Гадина! Выйду из больницы и тебя убью! Тебе недолго жить осталось! Я тебя прикончу! Сначала тебя, а потом старую тварь! Я вас всех уничтожу за то, что вы, сволочи, не даёте мне деньги и не разрешаете жить, как я хочу!
Мне хотелось ответить, что если я мразь, а бабушка тварь, то кто она? Что она лично достигла в жизни?! Наркоманка, воровка, врунья, полностью разложившийся элемент. Никакого уважения, никаких ценностей, никаких границ. Ничего не осталось…
Я сидела не шелохнувшись. Мне было страшно… Я боялась, что санитары и охранник её не удержат. Она была жутко разъярённая, и успокоительное на неё почему-то не действовало. Я боялась, что она всех раскидает и… меня убьёт. Она крупнее, ей ничего не стоит меня задушить. Это ужасно – бояться собственной дочери!
Веру повели в отделение, я обливалась слезами, затыкала уши, чтобы не слышать её воплей.
– Вы держитесь? – спросила меня врач, когда в коридоре стало тихо. – Голова кружится?
– Немного.
Мне тут же дали ватку с нашатырём.
– Легче?
– Да. Доктор, что произошло? Откуда такая агрессия? Она хотела нас убить.
– Девочка плотно и давно сидит на «синтетике». Ни один психиатр не разберётся, что у неё происходит в мозгах. Вся эта «химия» ещё до конца не изучена. Последствия применения могут быть самыми плачевными. Это типичная картина поведения «синтетического» наркомана. Они все рано или поздно к этому приходят. Держитесь. Вам предстоит ещё многое вынести. Это ваш крест на всю жизнь. «Синтетические» либо умирают, либо сходят с ума, либо попадают в тюрьму. Третий вариант для них самый лучший.
Я вышла из больницы на ватных ногах. Никогда ни один человек на свете не оскорблял меня так, как собственная дочь… Пусть даже это кричала не она, а наркотики… Всё равно чудовищно горько и больно.
Это был один из самых страшных дней в моей жизни. Я села в машину и тут же попала в аварию. Восстанавливала машину, лечилась сама, только вот вылечить душу так и не смогла…
Глава 7
Я плохо соображала, как жить дальше. Вытерла слёзы и прямо в одежде зашла в ночное море. Плыла куда глаза глядят. Плакала и плыла… Вдруг показалось, ждать месяц, пока меня не станет, слишком долго. Не хочу больше видеть и знать, как деградирует и умирает родной человек, при этом умирать сама…
Перед глазами опять предстала страшная картина. Звонок из отделения и сообщение, что дочка напала на санитара. От этого известия мне стало плохо. И опять паническая атака и «скорая»…
На следующий день я приехала в больницу, Вера прошла мимо меня, кивнула, как старой знакомой, но потом не удержалась, остановилась и бросилась мне на шею… Мы обе долго ревели, обнимались и целовались.
– Мамочка, я ничего не понимаю. Что со мной происходит? Я ничего не помню. Какие-то провалы в памяти…
– Нужно лечиться, доченька. Нужно лечиться.
– Пожалуйста, забери меня отсюда.
– Не могу. Вдруг ты кого-нибудь убьёшь? Ты чуть не убила бабушку.
– Это я от злости. Я же просила её по-человечески дать мне денег, а она не давала.
– Почему она должна давать тебе деньги на наркотики? Ты не учишься, не работаешь… Ты хоть понимаешь, что её чуть-чуть не убила?
– Если бы она дала мне деньги, ничего бы не было, – твердила Вера. – Она сама виновата.
– Бабушка намного старше тебя. Я же всю жизнь учила тебя уважать старших. Ну как ты можешь?
– Она сама…
– Ты помнишь, какие слова мне кричала, когда тебя клали в больницу? Не приведи господь, чтобы когда-нибудь ты услышала такие слова от своей дочери, если, конечно, она у тебя когда-нибудь будет. Я за свою жизнь своей маме ни одного плохого слова не сказала. У меня бы язык отсох…
– Я тогда в шоке была. Зачем ты привезла меня в больницу? Сама виновата. Мама, выпиши меня, я хочу к друзьям.
– Ты же в тюрьму сразу сядешь.
– Ну и сяду. Сама с этим разберусь.
– Да что ты, сама… Сама бы уже давно была на том свете, если бы я тебя отовсюду не вытаскивала и, полностью забив на свою жизнь, боролась за твою, хотя она абсолютно никчёмная.
Я понимала, что делаю огромную ошибку, пытаясь достучаться до сознания Веры. Как можно достучаться до того, чего нет? Не стоило и читать нравоучения, ведь наркомана абсолютно ничего не интересует, кроме него самого. Но я не могла с собой совладать, хотя и понимала бесполезность своих слов.
Я всхлипывала, плыла в тёмную бездну и понимала, что больше не хочу всё это видеть, знать, преодолевать. Может быть, когда-нибудь моя дочь придёт в сознание, осознает, что меня больше нет, и почувствует такое горе и такую боль, которую всё время чувствую я… Может, она поймёт, как была не права по отношению ко мне, к нашей семье. Возможно, тогда до нее дойдёт, что мать – это самое святое на свете, о ней нельзя говорить плохо и делать больно. А уж тем более нельзя уничтожать поступками и словами…
