Гунарстранна вздрогнул, услышав эхо, когда внизу хлопнула входная дверь. Он проворно вскочил и вышел на площадку. Внизу он заметил знакомую фигуру. Карстен Есперсен пробирался по проходу, толкая перед собой тележку. Инспектора Есперсен не видел. Он толкал тележку перед собой и не остановился, пока не добрался до противоположной стены склада. Там он начал грузить на тележку покрытый резьбой платяной шкаф.
— Здравствуйте! — крикнул инспектор.
Есперсен вздрогнул и круто развернулся.
— Вы что там делаете? — крикнул Гунарстранна.
— Я хотел задать вам тот же самый вопрос! — хладнокровно ответил Есперсен. — Здесь частная собственность.
Гунарстранна покачал головой и приказал:
— Вон!
— Что вы сказали?!
— На складе необходимо произвести тщательный обыск. Здесь ничего нельзя трогать. Мы ищем улики. Вам придется подождать. Зачем вам понадобилась тележка?
— Я хотел кое-что вывезти, — беспомощно ответил Есперсен.
— Что?
— Это уж мое дело.
— Что вы собирались вывезти?
— То, что принадлежит мне по праву.
— Ладно, — ответил все еще раздраженный инспектор. — Не желаю вмешиваться в ваши споры из-за наследства. Но сейчас я по-хорошему прошу вас немного подождать. — Он начал решительно спускаться по лестнице и, очутившись внизу, повторил: — Вон!
Есперсен не двинулся с места. Они стояли в соседних проходах, разделенные старой мебелью.
— Уходите же, — приказал инспектор, все больше досадуя.
Есперсен откашлялся.
— Отец завещал этот шкаф мне, — сказал он после паузы.
— Мне все равно, что и кому оставил ваш отец. Пока здесь ничего нельзя трогать! Так что уходите. Вас и других наследников известят, когда можно будет забрать и шкаф, и все остальное.
— Но какое имеет значение…
— Вон!
Подбородок Карстена Есперсена дрогнул сам по себе. Губы скривились в неприязненной гримасе.
— Вы не имеете права так со мной обращаться! — прошипел он, двигаясь к выходу.
— И тележку забирайте, — сухо приказал инспектор.
Снаружи стоял фургон «тойота» с включенным двигателем. В нем кто-то сидел. Гунарстранна подошел ближе. На пассажирском сиденье, пристегнутая ремнем, сидела женщина. Она опустила стекло и, словно не видя инспектора, крикнула мужу:
— Шкаф! Где шкаф?
— Сюзанна Есперсен? — Инспектор подошел к окошку и, не снимая перчатки, протянул руку.
Она по-прежнему отказывалась его замечать. Смотрела она только на Карстена.
— Где шкаф? — спросила она, когда Карстен открыл раздвижную дверь кузова и забросил туда тележку.
Следующие ее слова потонули в грохоте боковой дверцы, которую Карстен с силой захлопнул. Сюзанна не сводила взгляда с мужа.
— Ничего тебе доверить нельзя! — укорила она.
— Жду вас завтра в полицейском управлении в одиннадцать! Вам необходимо дать показания! — громко сказал Гунарстранна ее затылку.
— Что-о?! — Сюзанна посмотрела на Карстена, севшего за руль. — Мы уезжаем отсюда с пустыми руками? Да не молчи же ты как каменный!
Есперсен угрюмо склонился к рулю. Не обращая на жену внимания, он включил передачу.
— В одиннадцать! — прокричал инспектор, когда фургон тронулся с места.
Его крик заглушили рев мотора и ругань в кабине. Гунарстранна посмотрел на небо. Шел снег. Ему на очки падали снежинки. Падали и не таяли. Он посмотрел себе на ноги. Снег накрыл улицу как будто легким пуховым одеялом. Сугробы разлетались от порывов ветра; такой снег не лип к ногам, но невозможно было и кататься на санках с гор.
Инспектор вернулся к складу и стал ждать экспертов.
* * *
Через два часа Гунарстранна сидел в кафе «Юстисен» и поджидал Туве Гранос. Когда она вошла, над дверью звякнул колокольчик. Туве остановилась у входа и стала озираться, ища его. Гунарстранна встал из-за столика в углу и помахал ей рукой. Туве ответила улыбкой на его улыбку. На ней было серо-белое шерстяное пончо и берет того же цвета. Он уже собирался сказать, что она элегантно выглядит, но вместо того решил подозвать официантку. Заказал еще пиво для себя и кофе для Туве. Вначале они говорили обо всяких пустяках; Гунарстранна понимал, что это — необходимое предисловие. Туве Гранос не удовольствуется беседой о том, как у нее прошел день. Рано или поздно разговор переключится на их отношения.
И все же страшного вопроса пришлось ждать довольно долго. Услышав его, Гунарстранна поднял голову и, разглядывая рисунки Хермансена с видами Осло, попытался понять, какие чувства он испытывает. Задай тот же самый вопрос кто-нибудь другой, он почти наверняка разозлился бы и ушел в себя. Как ни странно, услышав роковой вопрос из уст Туве, он не испытал никакого раздражения. Разгладив скатерть и допив пиво, он нехотя признался:
— Да, мне трудно говорить об Эдель.
Туве поднесла чашку к лицу, взболтала кофейную гущу и откинулась на спинку стула. Руки, державшие чашку, были тонкими, ногти коротко пострижены и не покрыты лаком. И колец она не носила. Единственным украшением служили золотые часики на тонком ремешке. Она не спешила, разглядывала скатерть. Подняла голову, дождалась, пока он посмотрит на нее, и спросила:
— Почему?
К собственному удивлению, Гунарстранна услышал свой ответ:
— Наверное, трудно признаваться в собственной слабости…
— Почему слабости?
— Ее смерть стала для меня тяжелым ударом. И мне почему-то кажется, что, меняя что-то в своей жизни, я тем самым предаю ее память.
Туве снова посмотрела на скатерть.
— Кто сказал, что тебе следует что-то менять или ломать?
Гунарстранна едва заметно улыбнулся:
— Может быть, лучшим словом будет «табу». Да, то, что я чувствую, похоже на табу. Мне не хочется ни оценивать, ни… переосмыслять то, что нас с ней объединяло.
— Разговор — тоже переоценка?
Перед тем как ответить, он задумался.
— Мне пришлось бы подыскивать нужные слова, взвешивать их. Говорить об Эдель — все равно что оценивать ее.
— Где же проходит граница? — спросила Туве, криво улыбнувшись. — Память памятью, но ведь где-то надо и остановиться! Прошлое принадлежит только тебе. Согласна, твои воспоминания не стоит… переоценивать или переосмыслять. Но с другой стороны, ведь сейчас ты сидишь здесь со мной!
Гунарстранна поднял голову. Туве больше не улыбалась. Она серьезно смотрела ему прямо в глаза.
Он откашлялся.
— Что ты имеешь в виду?
— Ну, ты ведь не затем приглашаешь меня в ресторан или кафе, что не желаешь меня знать, верно?
— Ты очень прямолинейна.
— А ты как думал!
Они замолчали. Туве не выдержала первая:
— Ты тоже очень прямолинеен.
— Но я понятия не имею, куда ты клонишь.
Она поставила чашку на стол и подалась вперед.
— Ты говоришь, что не хочешь предавать покойную жену, — сказала она. — Да, ты употребил слово «предательство». Скажи, ты предаешь ее тем, что приглашаешь меня в кафе?
— Конечно нет.
— Если твоя покойная жена сейчас видит нас… как ты думаешь, если мы еще раз встретимся, ты предашь ее?
— Нет, ты меня неправильно поняла, — вздохнул Гунарстранна. — Я имею в виду те годы, которые я провел с Эдель… Это были долгие годы, мы многое пережили. Вот чем мне совсем не хочется делиться. Ну а мы с тобой… — Он замолчал и криво улыбнулся.
— В чем дело?
— Ни в чем. Только мне уже за пятьдесят, и… — Он задумчиво покачал головой.
— Не забывай, что и я не девочка. А мы с тобой сидим в кафе и болтаем, как два подростка, — возразила Туве.
Гунарстранна улыбнулся:
— Да, наверное, в том-то все и дело… А кстати, как же твой муж?
— Имеешь в виду моего бывшего мужа?
Гунарстранна кивнул.
— Он считает, что питаться можно птичьим щебетом. Более того, он был бы счастлив на такой диете.
— Правда?
— Он псих, — пояснила Туве.
Они посмотрели друг на друга.
— Ты разочарован? — спросила она.
— У меня такой вид?
— Да, ты выглядишь разочарованным.
— Я не разочарован, — сказал Гунарстранна. — Но тебе вовсе не обязательно создавать для меня отрицательный образ бывшего мужа.
Туве улыбнулась:
— Мы с Турстеном расстались по-хорошему. Он всегда был и остается моим лучшим другом. И в то же время я первая готова признать, что он сумасшедший!
— В каком смысле сумасшедший?
— Он реалист до мозга костей, математик. Очень талантливый и одновременно недостаточно талантливый. А сумасшедшим я называю его потому… если, конечно, не считать бредовых мыслей о съедобности птичьего щебета… В общем, он работает над теорией трансцендентальности.
— Реалист, исследующий трансцендентальность?
— Да. Больше всего его интересуют привидения. — Туве улыбнулась. — Всем известно, что привидения любят обитать на кладбищах, верно? И появляются преимущественно по ночам. Днем их там не встретишь. Так вот, теория Турстена основана на том, что, когда сущность или душа мертвеца покидает плоть, то есть тело, и становится призраком, привидения толпятся на кладбищах по ночам или задерживаются в тех местах, где они встретили трагическую кончину. Турстен посвящает свой математический талант выведению математической формулы. Он ищет точки на кладбище или в зоне, населенной привидениями, — и сегменты времени в течение дня, — которые разграничивают деятельность привидений. Иными словами, он надеется найти источник призрачной энергии. Вот представь, что ты привидение. Турстен считает, что привидение действует в определенных границах: ты являешься от сих до сих, а за пределы времени-пространства не заходишь. Ну вот, Турстен хочет доказать, что привидения активны в специфических областях и в специфическое время, и его задача — найти и очертить эти границы. А потом он хочет стоять на границе и сводить призраков с ума, то есть дразнить их.
