Мурад встретился со своим старым знакомым Юрой Музаевым, который милостиво согласился, чтобы его угостили в кафе Дома литераторов. Они расположились за свободным столиком, и Музаев заказал себе пива. Мурад пил только минеральную воду.
– Что у вас происходит? – поинтересовался он. – Мне говорят, что Колов просто сбежал.
– Правильно говорят. И все остальные тоже сбежали. Зато пришел и сел в этих кабинетах Сергей Михалков. Могучий старик. А ведь ему под восемьдесят. Но молодец, курилка, ходит, все соображает, даже обращает внимание на красивых женщин… В общем, он был единственный. А потом появились наши «демократы» во главе с Евтушенко и привели Тимура Пулатова, или, как его еще называют, «незаконорожденное дитя Евгения Евтушенко». Ты, наверное, слышал, что они собираются организовать альтернативный Союз российских писателей.
– Им не нравится прежний?
– Даже очень не нравится, когда в руководстве Союза поддержавшие «Слово к народу» Проханов, Бондарев и Распутин, когда среди подписантов известный антисемит Куняев. Я дам тебе текст их обращения, можешь полюбоваться. Об этом сейчас говорят во всех наших литературных журналах.
– В общем, у вас весело, – понял Мурад. – Говорят, что Пулатов готовит съезд?
– Конечно. Ему же нужно как-то себя утвердить, конституироваться, как говорят в таких случаях. Вот поэтому он и хочет собрать съезд, чтобы создать правопреемника Союза писателей СССР на ровном месте. Догадываешься, для чего?
– Нет. Неужели только потому, что им движет бескорыстная любовь к своим коллегам?
– Ага. Бескорыстная, – иронично заметил Музаев. – Ему нужно получить доступ ко всем счетам и имуществу бывшего Союза, чтобы его зарегистрировали как правопреемника. Вот что ему нужно. Жаль, что тебя не было два дня назад. Он выступал в Доме Союзов. Поразительное выступление, очень интересное. Можешь себе представить, что он там говорил. Союз мусульманских организаций с православием против мирового еврейства и католиков, мечтающих отнять православную паству у наших попов. Гениальный ход. И абсолютно беспроигрышный. Писатели-евреи, брезгливо поморщившись, не будут с ним даже разговаривать. Зато православные патриоты поддержат его с криками «ура», не говоря уже о наших братьях-мусульманах. Хотя ты тоже готов драться под «зеленым знаменем ислама».
– Перестань, – лениво попросил Мурад, – боюсь, меня туда просто не пустят. Я ведь был тяжело ранен в Афганистане, значит, сражался на стороне неверных против своих братьев-мусульман.
– Тогда ты не подходишь, – согласился Юрий. – Лучше закажи мне еще пива, и я подумаю, как вам помочь.
– Пиво я тебе куплю, а помогать нам не нужно. У нас в секретариате приняли решение о выходе из состава Союза писателей. Теперь будет независимый СП. Как и наша республика.
– Ну и дураки, – беззлобно заметил Музаев, – все оставляете Пулатову и компании. В бывшем «Советском писателе» тоже идет дележ наследства. Там его пытаются захватить две группы писателей. Демократы уступают патриотам во главе с Арсением Ларионовым. Пулатов уже ходил туда, пытаясь примирить обе стороны, но у него ничего не вышло.
– Они не поменяли названия?
– Конечно, поменяли. Сейчас они стали «Современным писателем». Вот такие у нас дела.
– А как Литфонд? Его тоже Пулатов прибрал к рукам?
– Не успел. У него пока не получается. Там формально Огнев председателем сидит, но это просто удобная ширма. На самом деле всем заправляет бывший бухгалтер и нынешний директор Гулумян, который все сам решает и очень ловко манипулирует Огневым и всей этой компанией, прикрываясь их громкими именами. Ты даже не представляешь, как быстро начали все разворовывать сразу после августовских событий. ЦДЛ – в одну сторону, нашу поликлинику – в другую, типографии – в третью, журналы и газеты – в четвертую. «Каждый имеет то, что охраняет». Так, кажется, сказал Жванецкий?
Мурад усмехнулся. Он уже понял, что ситуация в бывшем Союзе писателей – почти зеркальное отражение общей ситуации развала и распада по всему Советскому Союзу.
Вечером он позвонил Карине.
– Когда ты прилетел? – спросила она сразу, подняв трубку.
– Сегодня днем.
– Раньше ты звонил, как только прилетал, – напомнила Карина. Если это и был скрытый упрек, то только самой себе.
– Я заехал в Союз взять бронь на гостиницу, – пробормотал Мурад, словно оправдываясь.
– Я все понимаю. Ты знаешь, я была в таком состоянии, особенно когда узнала о смерти твоей двоюродной сестры… И ты тоже был не в лучшем… Поэтому я решила, что будет правильно, если я избавлюсь от нашего ребенка.
Она говорила о его кузине Нигяр, которую взорвали в поезде Москва – Баку. Ее сын чудом выжил, но сама молодая женщина погибла. В этот день в нем словно что-то оборвалось, ведь Нигяр была самым чудесным воспоминанием его детства. Как и Карина. Но в тот день половину его воспоминаний безжалостно растоптали. Именно тогда он улетел в Баку, а Карина решила сделать аборт. Он не очень-то возражал. Возможно, нужно было высказаться более конкретно, но он понимал, как трудно будет им обоим, если этот ребенок родится, сколько появится общих и очень трудных, подчас неразрешимых проблем. Наверное, в душе он даже хотел, чтобы она поступила именно так. Просто не признавался в этом даже самому себе.
– Мы увидимся? – после затянувшейся паузы спросила Карина.
– Как хочешь. Я собирался приехать, выразить свои соболезнования.
– Спасибо, – лаконично ответила она.
– Когда бабушка умерла?
– Восемь дней назад. Во сне. Заснула и не проснулась. Говорят, что так уходят праведники.
– Я тоже об этом слышал. А где твоя дочь?
– Мама забрала ее к себе. Я сейчас одна.
– Значит, мне можно приехать? – Раньше подобное известие его взволновало бы, сейчас он спросил скорее из вежливости.
– Приезжай, – согласилась Карина, – если еще помнишь адрес.
– Буду через час, – пообещал Мурад.
Ровно через час, успев купить по дороге большой букет цветов, он появился на пороге ее квартиры, а когда она открыла дверь, с трудом сдержал возглас, готовый сорваться с его губ. Это была не прежняя Карина. Будто за последние два месяца ее «потушили». Тихая, почерневшая изнутри, печальная, похудевшая почти вдвое, в каком-то блеклом халате, в котором он никогда раньше ее не видел. Она протянула ему руку. Раньше они сразу целовались и раздевались прямо на пороге, разбрасывая одежду в разные стороны. Сейчас же он вежливо пожал ей руку и протянул цветы.
– Спасибо, – равнодушно-тихим голосом произнесла Карина. – Можешь проходить в комнату.
Он прошел и сел в кресло, накрытое расшитым покрывалом. Она поставила цветы в большую вазу и устроилась на диване, поджав под себя ноги и укутавшись пледом, хотя на улице было довольно жарко. Когда-то давно ему нравилась такая поза.
– В последнее время она спрашивала про тебя, – заговорила Карина, – как будто что-то почувствовала. Я ведь старалась до последнего не говорить о своей беременности…
– Ты выходишь на работу?
– Пока нет. Взяла бюллетень. Я в последнее время плохо себя чувствую. Часто болею.
– Тебе нужно показаться хорошему врачу.
– Обязательно.
Они обменивались дежурными фразами, говорили о каких-то пустяках, мелочах. Он смотрел на ее волосы, которыми совсем недавно восхищался, и не понимал, что с ним происходит. Куда делось волнующее чувство, всегда зарождавшееся в нем при ее появлении. Они сидели вдвоем в квартире и говорили так, словно старые соседи, уже давно надоевшие друг другу, но вынужденные поддерживать иллюзию общения. Говорить было не о чем. Все чувства умерли, как будто вместе с ребенком они вырезали и их. Мурад понял, что не стоит затягивать эту мучительную для обоих сцену, посмотрел на часы.
– Ты торопишься? – подыграла ему Карина.
– Да, у меня еще важная встреча, – пробормотал он, стараясь не встречаться с ней взглядами. Какая важная встреча могла быть после девяти часов вечера?
Но Карина сделала вид, что поверила ему, и, ни о чем не переспрашивая, поднялась с дивана.
– Тогда тебе пора, – сухо сказала она.
– Да, наверное. – Мурад тоже встал и пошел к выходу.
Карина открыла дверь, протянула ему руку на прощание и таким же суховатым равнодушно-печальным голосом проговорила:
– Спасибо, что пришел.
«Так не бывает», – подумал Мурад, но вслух ничего не сказал, просто наклонился, чтобы поцеловать ей руку, затем повернулся и вышел из квартиры.
Карина сразу закрыла за ним дверь. Он не мог знать, что она прислонилась к ней и молча, глотая слезы, долго еще стояла спиной к ушедшему, словно отгораживаясь от него таким необычным способом…
Ремарка
К сожалению, именно шовинистический и антидемократический привкус в последние годы чувствовался в заявлениях ряда руководителей Союза писателей, ведущих себя как монополисты на русский патриотизм. На одном из пленумов даже прозвучал призыв запихнуть малые народы России в резервацию. Антидемократичность в политике, антиельцинская кампания, имперские амбициозные нападки на стремление народов Прибалтики к независимости, на национальные и демократические движения, антисемитизм – все это сочеталось с антидемократичностью профессиональной…
