Муж совершенно прав. Это недурная партия для Никсы! И как бы ни было печально матери, сына пора отдать другой женщине. Никса должен отправиться в Копенгаген… но не прямо – нечего этой девочке слишком много о себе воображать! – а заехать как бы по пути, мимоходом. Врачи давно поговаривают, что его нелепые боли в спине могли бы излечить морские купания в Схевенингене, приморском городке близ Гааги. Оттуда легко можно добраться до столицы Дании…
Вскоре Никса уехал. В числе его сопровождающих был Вово Мещерский, что очень огорчило Сашу. Он лишился разом и любимого брата, и доброго приятеля. Ну, предположим, Мещерский вернется, а вот Никса… Нет, он вернется тоже, само собой, но это будет не просто Никса, а жених!
Саша уже знал, с какой целью родители отправили старшего сына за границу. Конечно, поправить здоровье, но главное – увидеть неизвестную девушку и, если она придется по душе, сделать ей предложение. Если придется по душе… Но ведь в этой девушке нет ничего особенного!
Они вместе рассматривали фотографический портрет Дагмар, который она подарила русским императору и императрице, расставаясь с ними в Карлсруэ. На этой фотокарточке можно было увидеть милое большеглазое лицо с очень ровными, прямыми бровями и маленьким носиком. Вокруг головы аккуратно уложены косы. Девушка была в белом платье с оборками. Она сидела у стола, а рядом на полу лежали две собаки – шпиц и еще какая-то большая, лохматая, небрежно плюхнувшаяся на край подола, так что невозможно было разглядеть высунувшуюся из-под платья ножку.
– Может, она нарочно так села, чтобы ног видно не было? – ревниво буркнул Саша. – Вдруг у нее ноги некрасивые?
Никса промолчал. Братья думали об одном и том же – о женских ногах. Саша вспоминал, как из-под юбки Марии Элимовны мелькали белые чулочки и красные туфельки. Никса вспоминал, как две голых ноги обвивали его спину и он, повернувшись, вдруг поцеловал стройное белое колено, потом другое, а русалка засмеялась, как от щекотки, и все тело ее волшебно всколыхнулось, и она еще крепче обняла Никсу и руками, и ногами…
Это было одно из драгоценнейших воспоминаний, которое он непрестанно воскрешал в памяти, но сейчас оно впервые не просто взволновало, а напугало его.
«Боже мой, как же мне жениться, если я не могу выкинуть ее из памяти? – подумал Никса. – Я же должен буду… все это делать со своей женой! И от нее не откажешься с улыбкой, как было тогда с Матрешей, к которой меня привез Хренов. Я должен буду, иначе… иначе разразится страшный скандал! Расторжение брака! Позор нашей семьи, позор России! Я должен перестать о ней думать. Я должен избавиться от нее! Но как это сделать?»
Эта мысль преследовала его постоянно, не оставляла и в Гааге, а потом и в Схевенингене.
Сказать по правде, Никса очень рассчитывал на Гаагу. Все-таки королевой Нидерландов являлась его тетушка София Вюртембергская, она должна была постараться развлечь племянника.
Однако в Гааге Никсе пришлось невесело. Королева София и король Вильгельм III друг друга терпеть не могли с самой свадьбы, даром что прижили четырех детей. София мечтала выйти замуж за немецкого принца, в которого была влюблена, а пришлось стать женой Вильгельма. Династические браки далеко не всегда оказываются счастливыми… Наверное, именно поэтому все их отпрыски считались неудачниками. Общение с ними у Никсы складывалось самое унылое, а старшего, Уиллима-Александра-Николаса, вообще не оказалось в Гааге, он где-то путешествовал. Впрочем, собраться семейным кругом не удалось ни разу: король и королева жили в разных половинах дворца и принимали русского цесаревича каждый на своей территории. Отношения в семье были настолько нехороши, что стоило упомянуть в присутствии короля королеву, как у него портилось настроение и он начинал брюзжать, а София вообще никогда не называла супруга по имени, а просто и презрительно – cet homme, этот человек, своего же старшего сына она звала mauvais sujet – шалопай.
Странно, но причиной их несчастной семейной жизни оказался единственный человек, который ласково и приветливо принял Никсу в Голландии, его двоюродная бабушка, вдовствующая королева Анна, мать короля, которая и устроила этот брак. Она была младшей дочерью Павла I. Ее руки безуспешно добивался Наполеон Бонапарт, за что ее возненавидела собственная сестра Екатерина. Теперь вдовствующая королева Анна, единственная оставшаяся в живых из своих сестер и братьев, жила в прелестном дворце, очень напоминавшем дворец в Павловске, а при дворе царил старомодный этикет в духе привычек ее отца. Ее церемонный русский язык и манеры были очаровательны и забавно-старомодны.
Визиты к ней стали самыми приятными для Никсы, не то что пребывание в скандально-холодной обстановке королевского дворца. И в общем-то, он вздохнул с облегчением, когда пришла пора перебраться в Схевенинген.
Вода Северного моря близ этого места всегда считалась целебной, лечила от чахотки и подагры. В Схевенингене лечили и душевные болезни. Больше всего народу стало наезжать сюда примерно с 1818 года, когда предприимчивому рыбаку по имени Пронк пришла идея возвести необычное строение на морском берегу. В нем разместились четыре кабины с ваннами, которые наполняли морской водой. За плату принимать их можно было в любую погоду. Сообразительный Пронк также придумал купальные кареты. В них богатые голландцы и приезжие раздевались до купальных костюмов, а то и догола, а потом прямо в карете въезжали в море до определенной глубины, оказываясь в воде. Так и принимали морскую ванну. Теперь купальными каретами пользовались только дамы – мужчины же входили в воду в особых халатах, наброшенных на купальные костюмы.
Для Никсы и его сопровождающих заранее сняли и приготовили две виллы. И начались морские купания, которые, по мнению личного врача цесаревича Шестова, должны были оказать на Никсу целительное действие. Однако погода выдалась сырой, дождливой, ветреной, Никса выходил из воды, совершенно замерзнув, а потом никак не мог согреться, хотя и бегал по берегу. Его постоянно знобило, он похудел и побледнел, настроение было отвратительным, он плохо спал…
Но врач был настолько убежден в пользе морских купаний, что не замечал явного ухудшения здоровья Никсы.
Вово Мещерский, обеспокоенный его состоянием, спросил доктора Шестова, не видит ли он, что цесаревичу морское купание вредно, и не следует ли его прекратить. Но рок беспощаден для великих мира сего в лице медиков, состоящих при них: Шестов не только не признал нужным остановиться на этом вопросе, чтобы над ним призадуматься, но ответил Мещерскому довольно пренебрежительно, давая понять: не ваше дело, я один в этом понимаю. Вово попытался убедить князя проявить свою волю, но тот покорно склонялся перед волей своего эскулапа. Вово обратился к графу Строганову и снова высказал свое опасение насчет вреда от морского купания для цесаревича, но тот не придал вопросу заботливого дилетанта никакого значения, уверяя, что действие морского купания оказывается благотворным не во время купания, а после.
