– Хорошо, я приеду, – решительно произнес Никса.
Мещерский подумал, что цесаревич слишком большое значение придает родственным связям и своим обязательствам перед иностранными кузенами. Он был убежден, что наследник принял приглашение принца Оранского, не желая обидеть его.
– Вы позволите сопровождать вас? – осторожно спросил Вово.
– Нет, я хотел бы быть один, – непривычно резко ответил Никса и улыбнулся Вильгельму самой разудалой улыбкой, какую только мог изобразить. Потом повернулся к Мещерскому и графу Строганову: – Один, вы слышали? Без сопровождающих.
– К счастью, отец больше не хочет видеть меня замужем за принцем Адольфом-Людвигом, – весело сказала Минни. – Правда, у меня теперь нет жениха, но лучше уж совсем без жениха, чем с таким, правда? Хотя… без жениха тоже как-то не слишком уютно. Некоторые принцессы сговорены за своих женихов с самого рождения, а я…
Улыбка сошла с ее лица, уголки губ обиженно опустились, и стало ясно, что все ее веселье было напускным.
Андерсен сидел против принцессы в кресле, вытянув длинные ноги (как всегда, один башмак просил каши), и глядел на принцессу поверх тонких сплетенных пальцев. Вид у него был рассеянный, пышные седые волосы спадали на худое лицо.
– Девушки всегда спешат выйти замуж, – произнес он, прищурившись. – Но разве семейная жизнь – непременно счастье? Не спешите, ваше высочество. Вы еще найдете своего принца. Я слышал, будто русский наследник намерен посетить Данию. Ваш отец говорил, что вы очень понравились русскому императору.
– Понравиться отцу – не означает понравиться сыну, – заметила Минни, и Андерсен с умилением посмотрел на эту юную девушку, которая рассуждала мудро, как опытная матрона. – Все это не более чем разговоры вокруг да около. Не более чем мечты! Я его никогда не видела, лишь слышала, что он привлекателен, но… Мне бы так хотелось увидеть его, узнать о нем побольше!
– Я расскажу тебе одну историю, дитя мое, – ласково промолвил Андерсен. – Однажды я путешествовал по Европе, был в Италии и ехал ночью в дилижансе. Была весенняя ночь, за окошком сияли звезды, такие большие, каких никогда не увидишь в наших суровых северных небесах. Они напоминали сверкающие алмазные цветы. В дилижанс сели деревенские девушки, которые ехали в ближний городок на какой-то престольный праздник. Было темно, я не видел их лиц – видел только, как блестят их глаза и зубы. Слово за слово… начался разговор. Девушки были необычайно приветливы, они назвали мне свои имена, и мне захотелось сделать им что-нибудь приятное. Я начал рассказывать девушкам о них самих. Описывал их загадочные глаза, тяжелые локоны, вишневые губы и густые ресницы. Девушки смущенно смеялись, но, несмотря на темноту, я заметил, что у них блестели на глазах слезы. Им были так приятны мои слова… они делали их счастливыми. И вдруг одна попросила меня, чтобы я описал самого себя. Я растерялся. Я не мог рассказать им о своих тощих ногах, легких, как перышки, волосах и выцветших глазах. И я солгал им. Я изобразил себя стройным, бледным красавцем с душой, трепещущей от ожидания любви. Наконец дилижанс остановился в глухом городке, куда направлялись девушки. Они вышли, причем каждая горячо и нежно поцеловала меня на прощание. Боже мой, как я был счастлив, как долго жил воспоминанием о несбывшихся мечтах – моих мечтах об этих девушках и их мечтах обо мне… – Андерсен прикрыл глаза, словно уплыл в воспоминания.
Минни смотрела на него с нежностью и сожалением. Она понимала, что´ хотел ей сказать ее удивительный друг. Да, порой мечта бывает более сладостной, чем ее воплощение. Но так же сильно, как женщина отличается от мужчины, женские мечты отличаются от мужских, тем более от грез сказочника, который вечно витает в облаках. И хоть не столь давно Минни храбро говорила Уильяму, что с радостью исполнит свой долг королевской дочери и станет хорошей женой любому принцу, которому будет предназначена в жены, но теперь, после того как увидела Адольфа-Людвига, она поняла, что не готова к подобной жертве. И ей до смерти хотелось узнать, каков же он, этот русский принц. Мечты о нем уже начали овладевать ее сердцем, так же жаждущим любви, как жаждали любви сердца тех молоденьких итальянок, о которых рассказывал Андерсен.
Ах, бедный мечтатель, он все знает о сказках – и ничегошеньки о реальной жизни!
Андерсен сидел, прикрыв глаза и с трудом сдерживая слезы. Его посетило одно из тех прозрений, которые иногда нисходили на него, шепча новые сказки и помогая видеть будущее – свое и близких ему людей. И вот сейчас он видел будущее этой милой принцессы, которая была ему дорога так же сильно, как родная дочь. Ее ждет счастье и горе и снова счастье… Он видел биение тяжелых волн о борт кораблей, полуобнаженного юношу, медленно входящего в зеленую студеную воду, тонкие женские руки, обвивавшие его шею и медленно влекущие в туманную морскую глубину…
– Русалка победит принцессу и завладеет принцем, – проговорил Андерсен и очнулся, открыв глаза.
– Что с вами, сударь? – встревоженно спросила Минни. – Что означают эти слова?
– Я просто подумал, что неправильно закончил свою сказку, – пробормотал Андерсен, торопливо откланялся и ушел из дворца.
Минни растерянно смотрела ему вслед из окна. Она ничего не понимала, но на сердце было тревожно, как никогда.
Раньше знаменитая лечебница Kurhaus была убогим деревянным строением, затем его перестроили и превратили в круглое здание с большим залом в центре, вокруг которого располагались помещения для ванн. Вильгельм поставил условие, чтобы все приглашенные явились в купальных костюмах или закутанные в купальные халаты и простыни на манер римлян в термах. Никса переоделся еще на вилле, а сверху надел обычный костюм.
«Назвался груздем – полезай в кузов», – мрачно подумал он.
Вильгельм ждал его у входа в Kurhaus и забрался в карету Никсы прежде, чем тот успел выйти.
– Возьми-ка, – негромко сказал Вильгельм, подавая Никсе что-то черное, бархатное. Это была маска.
– Зачем? – растерянно пробормотал тот.
– Ты увидишь среди моих гостей людей в масках, – усмехнулся принц Оранский. – Это только мне, шалопаю, наплевать на свою репутацию. Она загублена так давно и безнадежно, что сейчас пытаться исправить ее – все равно что пытаться залатать вагину шлюхи. Но я всегда был не только шалопаем, но и глупцом. Конечно, умел tirer les marrons du feu[11], но делал это неосторожно, с шумом и грохотом. Сейчас оглядываюсь назад и вижу, что получил много ожогов, столько, что каштаны того не стоили. Люди же поумнее выкатывают каштаны из костра палкой, надевают рукавицы потолще. Вот и тебе лучше последовать их примеру. Учись на ошибках других, мой милый застенчивый кузен. Я не собираюсь нарушать твое инкогнито. Только давай придумаем тебе какое-нибудь имя, чтобы никто не догадался, чье красивенькое личико скрывается под этой маской.
