И где-то - в Оклахоме ли, Дижоне ли -
утешат разве девичьи сердца
десятки тысяч копий, так дешёвеньких,
для них недостижимого кольца?
И вовсе не считается провинностью,
что, словно символ редкостных минут,
торговцы где-то в аглицкой провинции
в бутылках воздух свадьбы продают.
Я вспоминаю свадьбы сорок первого,
как я плясал для плачущих невест,
а смерть уже глядела, как соперница,
на их забритых женихов отъезд.
Хочу вкатиться в моё детство кубарем,
чтоб в нём воскресла вся моя родня,
и мы бутылку горькую откупорим
с тем воздухом, что вырастил меня.
Николай ЗИНОВЬЕВ (1960)
КОРЕНОВСК, Краснодарский край
* * *
Стихи должны быть с тайным смыслом,
Чтоб строчка каждая в них жгла,
И чтобы баба с коромыслом
К колодцу с песней тихо шла.
И чтоб в них не было печали,
И чтоб печалили до слёз,
И чтоб стояли за плечами
И смерть сама, и сам Христос.
Чтоб в них и плакалось, и пелось,
И чтоб шумела в них листва,
И чтоб была в них неумелость
Та, что превыше мастерства.
Дарья ИЛЬГОВА
ОЛЬХОВАТКА , Воронежская обл.
* * *
Троекратно ура, в воздух летят монеты.
Лето. И площадь переполняют люди.
Где это было? Когда это было? Где ты?
Как это можно было забыть. Забудем.
Если я утром отправлюсь прямым маршрутом -
За пределами счастья. Пропахла
октябрьской пылью -
Ровно к обеду я буду у института.
Как это можно было забыть. Забыли.
Всё суета. В пять тридцать звонит
будильник.
Новая жизнь. Другие миры и войны.
Только провал - от памяти подзатыльник:
Не забывай никогда. Никогда. Помни.
Мы атланты - на наших плечах и лежит небо.
Делаешь в сторону шаг - и трещит шарик.
Сдаться сейчас было бы так нелепо.
Я никогда не сдамся. Я обещаю.
Виктор КИРЮШИН (1953)
МОСКВА
ГЕРАНЬ
Памяти мамы Серафимы Никитичны
И всё же рай не за горами,
Как нам порою говорят,
А там, где мамины герани
На подоконниках горят.
Сентиментальностью и грустью,
И беззащитностью пьяня,
Цветок российских захолустий,
Ты вновь приветствуешь меня.
Таится серое предместье,
В тумане улица и храм,
А ты пылаешь в перекрестье
Дождями выбеленных рам.
Картинка северного лета
На краски ярые бедна,
Но сколько нежности и света
Идёт от этого окна!
Так вот он, рай,
Не за горами,
И лучше сыщется навряд,
Покуда мамины герани
На подоконниках горят.
Вячеслав СЫСОЕВ (1941)
МОСКВА
К СЕБЕ
Скажи себе: не обессудь,
Что ныне дни твои влачатся,
Что редко знаешь ты участье
И труден твой вседневный путь.
Смирись, себе уж не помочь,
Везенье, радость ходят мимо,
И многое недостижимо -
Надежда не заменит мочь.
Давно, недавно ли другой
Твои дороги, стёжки топчет;
Захочет - и удачи тотчас
К нему бегут наперебой.
Не ты ли, вспомни, не робей,
Когда-то чьё-то занял место?
Двоим на нём вам было тесно.
Он уступил его тебе
Василий ГАЛЮДКИН (1950-2011)
ЯРОСЛАВЛЬ
***
Тёплый ветер. Тихо Волга плещется.
Блещет солнце, небо окровя.
Кровная земля. Моё Отечество.
Родина безмолвная моя.
Русофобов всех перекосило
Оттого, что в сборниках моих
Царствует рефрен - моя Россия,
Не модерн, не шифр - славянский стих.
Никогда я не был на Канарах
И Босфор увидеть не стремлюсь.
Мне близка Есенина гитара.
Я люблю никитинскую Русь.
Я горжусь своей великой нацией.
Как Тарас, предателей стыжусь.
Как Остап, перед администрацией
Всех времён я льстиво не склонюсь.
Если будут деньги, купим лодочку.
Берег Волги! В сказочном краю
Выложим селёдочку и водочку,
Выпьем за империю свою.
Новелла МАТВЕЕВА
МОСКВА
* * *
Шагнув за Гулливером, - не о том
Я думаю - как много всякой жути
Он встретил на пути своём крутом,
Столь безотрадном
и глухом по сути;
Я, как ни странно, думаю[?] о ртути
В термометре! О Веке золотом,
Что изобрёл барометр, метроном,
Часы на металлическом прикруте,
Лот, компас[?]
И душа невольно рада,
Что где-то у скитальца за спиной
Встаёт цивилизация стеной,
Спасающая мысли от распада,
А значит, есть у горемыки друг
Меж грозных травль
и безразмерных мук.
Наш друг Земан
Наш друг Земан
ТЕЛЕповтор
В январе чехи выбрали президентом Земана. Милоша Земана. И он вдруг заговорил по-русски, да ещё и нашёл несколько добрых слов о большом северном соседе. А мне вспоминается другой Земан - чехословацкий майор Пронин, пражский комиссар Мегрэ, Шерлок Холмс с берегов Влтавы, добрый телевизионный домовой социалистического содружества. Этот телесериал снимали с 1974-го по 1979-й. Первую серию приурочили к тридцатилетию освобождения Праги войсками Красной армии, а всю эпопею - к юбилею доблестного Корпуса национальной безопасности ЧССР. Как полагается, почти за каждым преступлением маячил шпионский подтекст: холодная война, противостояние систем, разгар тайной борьбы в Восточной Европе. И - история республики с 1945-го по 1973-й.
Сорокалетний актёр Владимир Брабец, кажется, всегда готов к любому возрастному перевоплощению. Молодой рабочий, солдат, наконец, рыцарь правопорядка, седовласый начальник пражского уголовного розыска - все маски сидят на нём как влитые. Как-никак один из последних истинных джентльменов Европы! Этот элегантный, простодушный коммунист тридцать лет нёс богатырскую службишку. Не забыт он и в современной Чехии - многие хотели бы помножить на ноль эту "коммунистическую пропаганду", но[?]
У нас в семидесятые годы такого нарядного, цветного, размашистого сериала не было. Примерно в те же годы (1974-1977) выходила на экраны "Рождённая революцией" - и здесь нетрудно разглядеть сюжетную перекличку. Но стилистические различия важнее фабульных совпадений! Наша история суровее, а чёрно-белая плёнка иссечена морщинами. Атмосфера сериала - строгая, аскетическая. Чешские товарищи воспроизвели более уютный мир - цветной, глянцевый. Режиссёр Иржи Секвенц решил на всю ивановскую (или Вацлавскую?) продемонстрировать высокий уровень жизни, достигнутый под руководством КПЧ.
В советском искусстве таких перехлёстов опасались. Приукрашивались характеры, создавались модели идеальных взаимоотношений между небывало благородными, безгрешными людьми. Преувеличивались способности советского человека к платоническим отношениям. Такой лакировки хватало. А вот показывать жизнь разительно зажиточнее, чем она была, опасались. Опасались народного неприятия. Только в послевоенный период Пырьев смело, с вызовом идеализировал сельскую жизнь, создавал сказку для израненного поколения, которую многие приняли с благодарностью, - но это исключение из правил. Даже в приключенческом кино у нас старались избегать явного глянца.
