Сражаться в чистом поле против повстанцев, среди которых полно ветеранов вроде подполковника Чарльза, для Батисты означало бы верное поражение, а поражения плохо смотрятся в послужном списке. Батиста предпочёл ничего не предпринимать, но возвёл ничегонеделание в ранг стратегии. Пришлите мне артиллерию, требовал Батиста, и я уничтожу сунувшихся на штурм крепости бунтовщиков, при этом никак не объясняя, с чего повстанцам лезть под пушки твердынь вместо того, чтобы отрезать пути снабжения и выморить гарнизоны голодом и болезнями. Неудивительно, размышлял Шарп, что дон Блаз ненавидел Батисту. Вивар готов был пожертвовать собственным благополучием ради отчизны, Батиста — отчизной ради собственного благополучия.
— Что привело вас в Чили, мистер Шарп? — вновь обратил внимание на стрелка капитан-генерал.
Уже не «подполковник», отметил Шарп.
— Графиня де Моуроморто попросила доставить на родину останки её мужа.
— Своеобразная дама. Почему бы ей не обратиться ко мне? Святой долг — вернуть тело соотечественника скорбящей семье.
Шарп не имел охоты вдаваться в разъяснения и ограничился коротким:
— Не могу знать, сэр.
— Не можете знать. Что ж, дело несложное. Исключая некоторые необходимые формальности, полагаю, чем скорее, тем лучше. Вы были знакомы с Виваром?
— Мы вместе сражались в 1809 году за Сантьяго де Компостелла.
Кто из испанцев не слышал о битве за Сантьяго де Компостелла? Одержанная там Виваром победа подняла боевой дух Испании, доказав, что французов бить можно и нужно. Та славная схватка жила в памяти многих испанцев, — об этом свидетельствовало благоговейное уважение к Шарпу (одному из полулегендарных героев, сделавших возможной ту чудесную викторию), проснувшееся во взглядах офицеров Батисты. Многих, но не у самого Батисты. Для молодого капитан-генерала Сантьяго де Компостелла был пыльной строчкой в скучной исторической книжонке.
— Ваш Вивар ничем не отличается от остальных ветеранов давней войны. Победив Наполеона в Европе, они считают, что так же легко разгонят кучку бунтующих отщепенцев на другом конце земли. Но мятежники — не победоносные воины Наполеона, а Чили — не Франция! Как, по-вашему, мистер Шарп?
— Вам виднее, сэр. — уклонился от прямого ответа Шарп, проклиная себя за уклончивость, которую Батиста может истолковать, как покорность.
Что, похоже, и произошло. Батиста растянул губы в улыбке и, посмотрев на перевязанную голову Харпера, благосклонно поинтересовался:
— Слышал, вас вчера побеспокоили?
Шарп подивился осведомлённости капитан-генерала и кивнул:
— Да, сэр.
Улыбка стала шире. Батиста щёлкнул пальцами:
— Мне бы не хотелось, чтобы вы уезжали из Чили со стеснённым сердцем и рассказывали потом, что наша администрация не в силах обуздать разгул преступности на улицах главного города провинции. С гордостью уведомляю вас, мистер Шарп, что воры схвачены, а ваше имущество будет вам возвращено.
Он щёлкнул пальцами во второй раз. Ординарцы внесли в зал два тюка и водрузили их на стол.
— Откройте. — жестом указал Батиста на мешки, обращаясь к Шарпу с Харпером, — Откройте и проверьте! Я хочу быть уверен в том, что все ваши вещи в целости и сохранности. Извольте!
Друзья подошли к столу и, взявшись за тюки, высыпали их содержимое. На столешницу вывалилось пропавшее добро, но несвежая мятая одежда была выстирана и выглажена, обувь начищена, и Шарп не сомневался в том, что бритвы наточены до убийственной остроты.
— Как будто всё, — сказал Шарп и, спохватившись, поклонился, — Спасибо, Ваше Высокопревосходительство.
— Всё на месте? — отечески уточнил Батиста, — Ничего не пропало?
Шарп вдруг сообразил, чего не хватало. Портрета Наполеона. Напёрсток отыскался среди вещей, но изображения императора не было. Уже набрав воздуха, чтобы сообщить о пропаже, Шарп осёкся. Попахивало ловушкой. Батисте, увлекавшемуся Наполеоном, едва ли могло прийтись по вкусу то, что один из мятежников получит подарок от кумира капитан-генерала. Портрет Батиста, скорее всего, оставил себе, а, начни Шарп возмущаться, не видать им разрешения на въезд в Пуэрто-Круцеро, как собственных ушей. Чтож, придётся, видно, Бонапарту переслать подполковнику Чарльзу новый сувенир с кем-то более удачливым, нежели Шарп. Стрелок отрицательно помотал головой:
— Ничего не пропало, Ваше Высокопревосходительство.
Батиста щёлкнул пальцами в третий раз, и отделение солдат заволокло внутрь двух скованных узников в бурых обносках. Кандалы арестантов скрипели и позвякивали.
— А вот и сами воры! — объявил капитан-генерал.
Оба преступника были черноволосы, черноусы и напуганы до чёртиков. Шарп не помнил лица ублюдка, который в него стрелял, но, всматриваясь в узников, подполковник проникался уверенностью, что среди них его несостоявшегося убийцы нет. То ли усы у того мерзавца росли погуще, то ли ещё почему.
Батиста прервал размышления Шарпа:
— Что вы делаете с ворами у вас, в Англии?
— В тюрьму садим. Или ссылаем в Австралию.
— Какое милосердие! Неудивительно, что у вас столько злодеев. У нас, в Чили, всё проще.
Батиста достал из кармана платок и, подойдя к камину, обмотал тканью рукоять просунутой сквозь решётку кочерги. По крайней мере, Шарпу показалось, что кочерги. То, что это не кочерга, стало ясно, когда Батиста выдернул её из углей. На конце прута пылала раскалённая «L». От «ladron» — «злодей».
— Не надо, сеньор! Не надо! — ближайший к Батисте вор забился в руках солдат.
— Наказание за первое преступление — клеймение. За второе — смерть. — капитан-генерал поднёс пышущую жаром букву ко лбу арестанта, которому один из конвоиров задрал голову, взяв за волосы на затылке.
В комнате воцарилась гробовая тишина. Полковник Руис отвернулся. Маркуинес побледнел.
— Нет! — завопил обречённый, и Батиста со смаком прижал к его коже клеймо.
Заключённый зашёлся в крике, высоком и пронзительном. Воздух наполнила омерзительная вонь жжёного мяса и горящих волос (у бедняги вспыхнула шевелюра). Лишь когда несчастный сомлел, Батиста убрал от него свой страшный инструмент и положил обратно в камин.
Второй арестант, умоляюще глядя на Шарпа, взвыл:
— Сеньор, прошу вас! Это не мы сделали, сеньор! Пожалуйста! Не надо!
— Ваше Высокопревосходительство! — воззвал Шарп.
— Будь я в Англии, — Батиста любовно пошевелил свою палаческую снасть в огне, — и надумай указывать вам, как отправлять правосудие, что бы вы мне сказали? В Чили, мистер Шарп, справедливо то, что называю справедливым я. В данном случае справедливо воздать подонку за преступление болью. Очищающей болью!
