щемяще-трогательный оттенок.
Детка держала в руках силиконовую крышку от кастрюли, прятала за неё лицо. Потом резко выглядывала, а я радостно кричала «ку-ку».
На двадцатом «ку-ку» я охрипла, а Наталья почти падала от усталости. У неё закрывались глаза, ей явно хотелось лечь, но она всё продолжала и продолжала прятаться за силиконовую крышку и выглядывать из-за неё, так не хотелось разрывать нашу с ней связь. Я кашляла, хрипела, но продолжала куковать, мне тоже не хотелось эту связь потерять.
Сон мне приснился. Сидим мы с Натусом в баре. Хорошо сидим, у стойки, на барных стульях. Бар, как положено, полутемный. Ко мне клеится бармен. Я уж ему и так, и этак: я, мол, с внучкой. А он приклеился – не оторвешь. Гляжу, а Натус надо мной смеется.
Чего смеёшься? – спрашиваю.
Бабуль, ты вот меня на детскую площадку водила.
Ну?
Я с девочкой хотела поиграть.
Ну, помню.
А мама девочки заставила её уступить качели мне. А девочка заплакала. Думаешь, мне легко было?
Зазвонил будильник, сон я так и не досмотрела. Не хватало ещё чтобы мы с внучкой под занавес сна выпили за нас, за интровертов. Чего только не приснится иногда начинающей бабушке.
Инструкция для сказочников:
сказочником быть весело .
Наступила ночь. Совсем ночь. Натус мирно спал в своей кроватке. И даже родители Натуса уже спали. А в детской, как всегда по ночам, дрались и ругались кукла Эмили в Медведь в тельняшке.
Эмили: А меня сегодня детка сама под кроватью нашла и два раза поцеловала!
Медведь: А меня сегодня десять раз дернула за ухо и пять минут мне глаз ковыряла!
Эмили: А еще детка моей юбкой шуршала семь минут!
(Медведю нечем было крыть, и он резко сменил тему)
Медведь: Опять ты хвастаешься! Нам же надо узнать, что нового произошло, пока детка гулять ходила, а ты со своими поцелуями и юбками!
Эмили: У кого же нам узнать? Она же с собой не брала ни одной игрушки.
Шапка-мышонок: Я была, я расскажу, пи-пи-пи…
Медведь и Эмили хором: Ну так колись, хватит этих пи-пи-пи!!
Шапка-мышонок: Детка качалась на качелях.
Эмили: Сама?!
Шапка-мышонок: Не, с бабушкой.
Медведь: Молодца! А ещё что?
Шапка-мышонок: С горки каталась.
Медведь: Сама?!
Шапка-мышонок: Не, с мамой.
Эмили: Не томи, еще чего?!
Шапка-мышонок (со значением): … Детка стояла у скамейки, и держалась руками за сиденье. А потом засмотрелась на детей в песочнице и… руки отпустила и сама стояла минуты три!!
Медведь в тельняшке и кукла Эмили бросились обниматься от значительности произошедшего. Медведь даже поцеловал Эмили пару раз, а она его раза три дёрнула за правое ухо.
Который месяц уже удивляюсь, почему я так устаю от общения с внучкой. Проведешь с ней часа четыре кряду, и обязательно надо полежать полчаса в тишине, иначе ни ноги, ни руки, ни мысли не шевелятся. Раньше еще спина начинала болеть, и насморк появлялся, сейчас вроде тело привыкло, но момент временного обессиливания никуда не делся.
И вдруг я поняла откуда этот эффект. С непривычки. С возрастом внутренний монолог становится интенсивней. Ты привыкаешь делать одно, думать о другом, и одновременно беспокоится о чем-то третьем. А когда ты общаешься с маленьким ребенком, ты весь здесь и сейчас. Во-первых, если ты отвлечешься, то маленький человек может себе лоб расшибить, а, во-вторых, ты сам боишься упустить что-нибудь интересное. Детка меняется каждый день, и мне кажется непростительным отвлекаться и тем самым упустить что-нибудь навсегда.
На днях предложила мужу провести день только вдвоём, типа в бассейн сходим, плов приготовим… А муж говорит: «Ну, может, хотя бы часок с Наташкой потусуемся? Вдруг она до завтра так вырастет, что мы её не узнаем?».
Видимо мы с ним уже подсели на это удивительное ощущение жизни «здесь и сейчас». Как бы я не уставала, я восстанавливаюсь, и мне хочется ещё.
Если хотите жить интенсивной, насыщенной, полной жизнью, то
учитесь жить внимательно .
Это единственный секрет, других не бывает. И внучка – это прекрасный шанс для меня научиться быть внимательной к жизни. Мы не можем увеличить её продолжительность по собственной прихоти, зато можем расширить её безмерно в каждом отдельном моменте.
Как человек привыкший говорить словами, я часто забываю, как выразительны бывают сами вибрации голоса, не отформатированные в слова.
Захожу сегодня за внучкой, чтобы пойти с ней погулять. А она играет в слона. Нажимает кнопку на игрушке, игрушка женским голосом говорит «слон», а потом трубит слон. Наташа лежит на спине, смотрит в потолок, слушает как трубит слон, потом задумчиво и протяжно произносит: «эээээ». Каким-то чудом ей удаётся передать вот ту, надмирную слоновью интонацию. Я знаю о чём говорю, я слышала своими ушами, как трубит слон в предрассветной саванне. Будто есть он, над ним есть бескрайнее небо, вокруг – бескрайний земной простор, и он часть всего этого. Это очень поэтичное ощущение – слушать, как трубит слон.
А потом мы пошли гулять. На улице – разгар апреля. Повсюду разлита энергия весны, в отдельных местах просто зашкаливает. Детка каким-то образом чувствует эти места.
Подходим к голубям. У голубей «гур-гур» до хрипоты, они гоняются друг за другом, без устали хлопают крыльями. Наталья начинает кричать во весь голос от избытка чувств. Голуби не пугаются, и даже не обращают внимания, видимо она точно попадает им в настроение.
Пацаны играют на футбольном поле. Наталья как заворожённая следит за мячом. Пацаны, разумеется, орут. Наталья орёт из коляски им в унисон.
Потом идём за маленькой собачкой без хозяина. Детка наблюдает за собачкой внимательно и первое время тихо. Потом издаёт громкий призывный вопль, собачка даже не оборачивается, сама понимает, что весна, не до приличий.
Стояла во дворе карусель. На карусели катались две девочки в розовых куртках и один мальчик в желтой куртке с черными полосками. Мальчик был похож на тигренка, он даже рычал время от времени, от чего это сходство ещё больше усиливалось. Девчонки смеялись и быстро-быстро крутили карусели. Мимо ехал Натус в коляске, и Натусу очень захотелось повеселиться со всеми вместе. Натус намекнул бабушке о своём желании, она помогла ему выбраться из коляски, и они потопали к карусели. Но стоило Натусу взобраться на карусель – все дети разбежались, никто не хотел играть с такой крохой. Натус сделал вид, что ему совсем не обидно, но осадок остался. И когда Натус вернулся домой, он пожаловался
