— Ну елки-палки! — вскочил Дерибасов. — Ну это же все чушь собачья! Какой я рецидивист к чертовой матери?! А контрабандное оборудование?! И Анжелку я не сожительствовал!!!
Директор сложила пухлые ручки под грудью и осмотрела Дерибасова с интересом:
— Да ладно, чего там… Слушай, а дом у тебя правда прямо с колоннами?
— Да, — признал Дерибасов, впрочем, не без некоторой гордости. — С маленькими, правда… Но с четырьмя! А что?!
— Дурак, — пожалела его директор рынка.
От директора Дерибасов вышел, пугаясь собственного спокойствия. В разгар праздника на его улице радужный шарик дерибасовского оптимизма подло шлепнули из рогатки. Было грустно за человечество, и не стало куража. Мир оказался настолько третьесортным, что его не стоило не только завоевывать, но даже и просто вскармливать деликатесами. Какой в этом смысл, если пожрав осетрины, например, человек может так же привычно написать кляузу, как и после бутерброда с ливерной колбасой?..
Мир для Дерибасова не то чтобы выцвел, но, воспринимаясь даже более остро, стал менее обобщен — распадался на отдельные фрагменты. И вместо цветного широкоформатного кино получался дурацкий слайд-фильм. Шесть куриных лап, торчащих из кошелки; расписные свистульки; стаканы молока с дубленой пенкой; собака с подбитой лапой; тушка поросенка; флегматик в грязном фартуке; топор; раздавленный помидор; щиколотки…
Дерибасов резко остановился, и «слайды» пошли обратно: щиколотки; раздавленный помидор; топор; флегматик в грязном фартуке; тушка поросенка; собака… Кора еще не овладела обстановкой, но подкорка уже буйствовала, и вниз пошла команда: «аврал — свистать адреналин!» В Дерибасове забили все колокола. Память отшелушила все лишнее и спроецировала: свинина, флегматик в грязном фартуке, тонкие щиколотки, собака, ТОПОР!!! А потом три слайда, «снятых с полки»: три наглые молодые твари женского пола за чаем; расколотый топором телефон; три потрепанные твари мужского пола смакуют его грибы и вынюхивают информацию…
— Ты чего?! — удивился флегматик, когда Дерибасов уже бежал куда-то с его топором и вопил:
— А! Так у них шайка! Всех порешу!!!
К прилавку кооператива «Дачник» Дерибасов прибыл с маленькой толпой в кильватере. Но людей постигло разочарование — порешение примера с тремя известными не произошло из-за отсутствия кооператоров на рабочем месте. Савельевский агрегат работал в периодическом режиме, и дачники появились только через день.
Впервые за последнее время Дерибасов не навестил свой угловой столик и вернулся в Назарьино засветло. На въезде его перехватила обескураженная Еремиха:
— Слышь, Мишка, чего там у тебя Анжелка учудила?! Чего это она там вытворила?! А ты?! Обещался же глядеть за девкой! Это ж слыханно ли — девке еще и восемнадцати не стукнуло, а зараз аж две повестки! На документы, да проследи, чтоб сходила… И сам с ней иди… Чего глазами лупаешь? А ну докладай живо!.. И не бреши, как всегда!
Через несколько минут повесток стало пять. Три мужниных повестки — три билета в опасную неизвестность — бросили Дуню в жар и растопили многодневное ледяное презрение в ее глазах. К приезду Дерибасова весна жалости уже переполнила Евдокию и окропила слезинками передник. Но Дерибасов не заметил этой смены времен года. Он разложил на чистой скатерти пасьянс из повесток и пришел к выводу, что при таком раскладе топор — не козырь.
— С утра Афоньку Арбатова во дворе поймала. — Дуня подкладывала лучшие куски и пыталась отвлечь мужа. — Гляжу, он на твоем строительстве уже карманы цементом набил. Я его, вора, последними словами, а он хоть бы что… Ну, так я ему пиджак твой старый отдала, ну тот, с пятном на спине…
— Кто, говоришь, с пятном на спине? — Дерибасов изучал печать на повестке.
— Кто! Пиджак твой. Не Арбатов же!
— Какой Арбатов?
— Да Афанасий… Пиджак-то почти новый был, вот он и расчувствовался, обещал кураги принести… На Степку Назарова так уж жаловался — вроде тот собаку ему отравил. Ну знаешь, за ним такая же, как он, шелудивая бегала… А я думаю — правильно отравил. Афонька же, мерзавец, ее кур таскать выучил. А у Степки курятник, сам знаешь…
— Евдокия! — ошеломленно сказал Дерибасов. — Ну разве ж ты дура?! Ты просто не понимаешь, какие умные вещи говоришь!.. Ты давай, Дуняша, собирайся. Засиделись дома, никакой личной жизни, молодость проходит… Э-э-х! — Мишель игриво пихнул Дуню в крутой бок. — Давай, быстро! В гости идем!
— Ты че? Какие гости?! — выполнять вслед за Дерибасовым эмоциональные маневры такой крутизны основательная Дуня не умела и всегда проскакивала поворот.
— Родню навестим. Моих материнских родичей совсем забыли. Когда последний раз у них были? А?.. Да ты же у них вообще ни разу не была! Стыдно, Евдокия.
— Мы что же это — к Арбатовым в гости? — никак не могла постичь Евдокия Дерибасова, урожденная Назарова…
Глава 11
Экскурсия
…К автобусной кассе Дерибасов пришел за полчаса до открытия. Он глубоко вдыхал умело составленный Назарьино и окрестностями утренний воздух и чутко вслушивался в родные звуки набирающей силу сельской жизни. Делать все это он себя заставлял единственно, чтобы не вспоминать череду унижений вчерашнего дня. Вместо того, чтобы торговать скоропортящимся продуктом, Мишель и Анжелика вели в разных кабинетах задушевные беседы с никуда особенно не спешившими людьми и, мучаясь комплексом косноязычности, сочиняли оправдательные объяснительные.
Наконец подошла заспанная кассирша Зося Гурова и вяло удивилась:
— Ты че, машину сломал?
— С моей «Волгой» все красиво, — ответствовал Дерибасов и, дождавшись, когда подвигав чем-то положенное время, кассирша Зося впишется в окошко, преподнес ей пачечку червонцев: — До Ташлореченска. На все.
— Ну, ты, Мишка, даешь! — изумилась Зося. — Чище золотоискателя. Неужто каждое лукошко на отдельном сиденье повезешь?
Мишель довольно хохотнул:
— Ну! Сам на своей поеду, а сзади два такси — с фартуком и термосом.
— Так че, правда, что ли, на все? Может, тебе детские дать?
Дерибасов задумался, вздохнул и гордо сказал:
— Дерибасов не мелочится.
— Ну смотри, щас на все выбью, а после не верну! — шутливо припугнула Зося. — Хотя не, на все не выбью. Двадцатку лишнюю дал.
— Знаю, — дернул усом Дерибасов. — На двадцатку стоячие.
— Ой, не могу! — всколыхнулась сдобная Зося. — Лукошки у тебя чего, на ножках?! Чего они, стоять будут?!
— Будут! — оборвал Дерибасов. — В проходе. Давай, отоваривай!
Зося прощупала Дерибасова строгим назарьинским взглядом и встала:
— Не буду я тебя, Мишка, отоваривать. И деньги не отдам. Отоварь тебя билетами, а после какой с тебя спрос? С меня спросят. Скажут — видела кому продавала. А за деньгами пускай Дуня придет.
Дерибасов зло сплюнул:
— Дура! Ну че, ну че ты понимаешь? Деревня! Ни ума, ни фантазии!.. — тут Дерибасов тормознул набегавшие вместе с горькой слюной крепкие слова, ибо слишком хорошо знал, что назарьинскую денежную мораль не перешибить ничем, ее можно только обойти:
— Да ладно! Пошутил. А ты и поверила. — Дерибасов потянулся и старательно сплюнул. — Экскурсию я организовал! Не слыхала, что ли? По радио вчера объявляли — желающим записаться и сдать деньги. Вот и набежало на автобус с гаком. Гаку придется постоять.
Зося облегченно прыснула, и Дерибасов стал обладателем длинной бумажной змеи.
А через полчаса вся грунтовая нелюбовь назарьинцев к Дерибасову была выплеснута ему прямо в лицо:
— Ах ты, поганец! Первым он взял!
— Наспекулировал, а теперь автобусы скупает! А ежели мне ехать приперло!
— Выродок! Намять ему шею, а билеты поделить!
— Да позовите Евдокию кто-нибудь! Пущай его в чулане запрет, пока людей уважать не научится!
Лишь появление незнакомого человека в добротном костюме заставило назарьинцев остепениться — выносить сор из села было не принято.
Коренастый чужеземец уверенно подошел к кассе и интимно, но значительно процедил Зосе несколько слов. Зося замотала головой, прижала руки к груди, потом развела ими. Чужеземец полез во внутренний карман пиджака и по локоть сунул в кассу десницу с красной книжечкой. Мишель сделал стойку. А Зося что-то горячо шептала, тыча в Дерибасова пальчиком с облупленным маникюром.
— Щас его раскулачат, — пообещал кто-то.
Чужеземец пошел на Дерибасова:
— Доброе утро. Михаил Венедиктович, это вы?
— С утра был я, — радушно заулыбался Дерибасов. — А как же! С добрым утречком и вас, товарищ!
— Павел Константинович.
Мужчины пожали друг другу руки, и чужеземец за локоток отвел Дерибасова в сторонку, где и состоялась неслышимая миру беседа, во время которой Мишка простецки улыбался, махал руками, пожимал плечами, округлял глаза и громко смеялся, закинув голову. Потом Мишка проводил Павла Константиновича к своему пыльному черному лимузину и широко распахнул переднюю дверцу. Павел Константинович откинулся на спинку и закурил.
