И вот — а было это в конце года, когда все хлопочут и суетятся, готовясь к праздникам, — какой-то человек в дешевом бумажном кимоно, в низко надвинутой на лоб широкополой плетеной шляпе целый день с самого утра и до вечера прохаживался мимо лавки, а то останавливался и разглядывал полки с банками чая. Хозяину это показалось странным, соседи тоже обратили внимание. Не успели они предупредить его: «Не иначе как попрошайка! Смотрите, будьте начеку», — как снова появился сей человек и, войдя в лавку, промолвил:
— Ведь это вы — господин Тёхэй? У меня есть к вам просьба…
— Я открыл здесь лавку совсем недавно, — ответил Тёхэй, — и потому боюсь, что не смогу помочь вам деньгами. Однако если это будет в моих силах, я охотно окажу вам услугу.
Соседи, спрятавшись на кухне, позади лавки, прислушивались к их разговору. И тогда этот ронин сказал:
— Благодарю вас за любезные слова. Но я пришел к вам по делу, не связанному с деньгами. Есть у меня единственная дочка, рано потерявшая мать, и хоть не пристало отцу хвалить родное дитя, все же дурнушкой ее, пожалуй, не назовешь. Я давно уже наслышан, сколь рачительно вы ведете торговлю, и потому желал бы непременно видеть вас своим зятем!
— У меня есть хозяин, — ответил Тёхэй, — я дам ответ после того, как посоветуюсь с ним обо всем.
— Нет, на это уже не осталось времени, — возразил посетитель. — Ежели вы не захотите снизойти к моей просьбе, значит, жизни моей конец! — И по всему его виду ясно было, что он готов тотчас же лишить себя жизни.
Тут выбежали соседи, посовещались и говорят Тёхэю:
— Мы кое-что надумали. Поручите все нам!
А тем временем в дом уже внесли паланкин с невестой и сундуки с приданым. Что до наружности, то подобной красавицы не видывали во всей провинции Канто, — все прямо ахнули от восторга. Ронин же вынул из рукава бумажной своей одежды пятьсот золотых монет и сказал:
— Это на расходы для дочки. А меч и кинжал — согласно обычаю, подношения от тестя зятю. Ты же, дочь, с сегодняшнего дня позабудь, что у тебя есть на свете отец!.. — С этими словами он отрезал себе прядь волос и, услышав голос стоявшего у ворот монаха, звавшего: «Уже поздно! Что ты там мешкаешь?» — вышел на улицу и скрылся неизвестно куда.
Сколько ни расспрашивали девушку, она, заливаясь слезами, твердила одно:
— Я дочь человека, потерявшего свое имя… — и более не говорила ни слова.
О происшествии доложили правителю квартала и, получив его разрешение, Тёхэй женился на девице. Тем дело и кончилось.
Руки мако, дарящие радость
В селении Канадзава, что близ Камакура, жил монах по имени Рюэн. Загробная жизнь и учение Будды перестали занимать его помыслы, целыми днями он только и делал, что распевал на мотив «Танго-буси» сцены прощания влюбленных из разных пьес для кукольных театров. Так, затворив сплетенную из прутьев калитку, жил он вдали от мира, узнавая о наступлении осени лишь тогда, когда плющ, цеплявшийся за ветви сосны у навеса кровли, становился багряным. Блеск луны, отраженный в волнах морских, просветлял его сердце, а клики гусей, вереницей летящих в небе, заменяли звуки струн кото. Так, погруженный в мечтания, проводил он дни, чуждый мирской суеты, и не было у него даже хвороста, чтобы развести огонь в очаге в дождливую погоду.
Так он и жил, ни о чем не заботясь, и вот однажды, когда даже мысль о собственной смерти уже не тревожила его более, по заливу вдруг побежали невысокие волны, и два каких-то неведомых животных, выйдя на сушу, приблизились к монаху, нисколько не страшась человека. Присмотревшись, он увидел, что это мако;[55] один держал под мышкой сушеную рыбу, другой тут же принялся собирать щепки на берегу. Оба учтиво поклонились монаху, совсем как люди, только лишенные дара речи.
Обрадованный подобным доверием, преподобный Рюэн нарушил заповедь соблюдения поста и отведал сушеной рыбы. С тех пор эти мако очень к нему привыкли; чуть, бывало, ему взгрустнется, и они тут же являются как добрые друзья. Особенно приятно было то, что они сами догадывались, когда у монаха чесалось тело, хотя он не говорил им об этом ни единого слова, и, протянув руку к зудящему месту, охотно его чесали. И такая при этом по всему телу разливалась приятность, как будто прибавлялось жизненной силы. Оттого-то и называют с тех пор чесалку «рукою мако».
Постепенно мако все больше привыкали к монаху, но с некоторых пор, к великому его огорчению, навещать его стал только один, второй же долгое время не появлялся.
— Уж не умер ли он? — как-то раз спросил преподобный Рюэн, на что второй мако, улыбнувшись, только молча указал рукой в сторону моря. Знак этот был совсем уж непонятен для Рюэна.
Миновало около сотни дней, и снова, как раньше, оба мако появились в ночное время. Монах отворил дверь, и они доверчиво подошли к нему совсем близко.
— Давненько не было тебя видно! — сказал преподобный Рюэн, и тогда они подали ему сложенное в несколько раз лиловое одеяние. Рассмотрев его хорошенько, он узнал одеяние преподобного Эндзана, который в то время, несомненно, должен был пребывать на родине, в Оёдо, на берегу священного моря Исэ. «Вот чудеса! Почему они ничего не объясняют? Хотелось бы мне узнать, в чем тут дело!» — размышлял он на все лады, но ответа не добился. Пока он проводил время в бесплодных размышлениях, приходит из родных мест письмо с извещением о кончине преподобного Эндзана. Тогда, взяв с собой поднесенное одеяиие, отправился он на родину, в святой храм Исэ, дабы рассказать людям о сем чуде и сохранить память о нем для будущих поколений. С тех пор место, где он жил в монашестве, называют Побережьем Священного Одеяния.
Свидетельство во мраке
Еще в давние времена считалось, что красавица — источник несчастья, и это поистине справедливо. Вот какая история вспоминается в связи с этим.
Некий человек по имени Имагава Унэмэ, уроженец области Этиго, повинуясь нерушимым заповедям самурайской чести, в конце концов совершил убийство и вынужден был бежать и скрываться. Родных у него не было, и хотя в его положении это может считаться скорее счастьем, однако было отчего и кручиниться. Уже больше двух лет, как он сблизился с одной женщиной. Горюя о предстоящей разлуке, женщина эта, цепляясь за его платье, умоляла: «Я всюду последую за вами!» Делать нечего, пришлось ему согласиться. Совсем одни, без спутников, перебрались они через горный кряж и, покинув наконец пределы родного края, где им грозила опасность, вышли на дорогу Синано.
На почтовой станции Оивакэ наняли верховых лошадей и спешно двинулись в путь. В ту пору в тех краях проводниками при лошадях служили женщины, в дороге то и дело случались у них заминки, вот и теперь спустились сумерки, прежде чем путники добрались до постоялого двора, где предполагали заночевать. Пришлось им остановиться не на почтовой станции, а в убогой маленькой хижине на краю поля, хозяин ее не имел обычая пускать путников на ночлег, однако они с трудом упросили его, и тот оставил их ночевать.
В Синано снег выпадает уже в конце девятого месяца года. С гор свирепо дул ветер, сильно похолодало, а теплой одежды у путников не было, и им не оставалось ничего другого, как, накинув поверх своих кимоно холщовое платье, предложенное хозяином, всю ночь напролет греться у огня да угощаться по-местному приготовленным чаем, что заваривают прямо в кастрюле, висящей над очагом.
Хозяин рассказал гостям, что выплачивать подать ему никак не под силу, а потому и жизнь не мила, и что «хорошо бы иметь в хозяйстве хотя бы одного вола…». За этими разговорами не заметили, как задремали; сосновые ветки, подброшенные в очаг, чтобы пламя ярче освещало хижину, давно прогорели, и все погрузилось в сон.
А в это время случилось быть поблизости некоему беспутному малому по прозвищу «Красный черт из Кисо». Созвав своих дружков, стал он с ними совещаться.
— Нынче вечером проезжал тут один человек с женщиной из благородного сословия. Такая красавица, что словами и не расскажешь! Сам понимаю, что напрасно все это, да не мог устоять — как взглянул, так и влюбился… К счастью, они ночуют сегодня не на постоялом дворе. Помогите же развеять мою тоску! — так просил он, чуть ли не плача, точь-в-точь как в поговорке: «Бывает, что и черт прослезится…»
— Считай, что она твоя! — отвечали безрассудные молодцы. — Давайте же переоденемся, чтобы нас не узнали!
Каждый нацепил на голову повязку, закрыл лицо, и все вместе они отправились к хижине, где заночевал Унэмэ. «Эй, хозяин, требуются носильщики!» — подойдя к воротам, закричали они что было мочи. Хозяин выбежал, его схватили, прижали, связали его и всех, кто находился в хижине, и, осветив ее искрой, высеченной огнивом, отыскали женщину. Всячески надругавшись над нею, они убежали.
