Понятно, что разом Союз потянуть это все строительство не мог. Но был составлен план строительства с детальной дорожной картой. И он методично выполнялся, находясь под личным контролем Фрунзе с еженедельным отчетом.
Оплачивались эти работы примерно на 70% трудовыми векселями, равно как и продолжающее нарастать дорожное строительство. Что позволяло довольно сильно кумулятивно прогревать экономику, не опасаясь запустить инфляцию по основной валюте.
Другой важнейшей компонентой развитого промышленного района, является дешевая энергия. Много дешевой энергии. Без которой любое производство, даже самое продвинутое, могло превратиться в тыкву. Ну, как та карета Золушки.
Этот вопрос решался с одной стороны каскадом небольших электростанций бассейна Камы. С другой стороны — нефтью. Ее ведь завозили танкерами с Кавказа. Дешевую. Доступную. Много. Ну и потихоньку пытались освоить добычу местной. Хотя и более дорогой.
Но если к местной нефти относились больше как к баловству из-за ее цены, то вот к добыче природного газа — напротив — крайне серьезно. Ведь Волго-Камский бассейн был вполне насыщен месторождениями этого ценного топлива. И труб огромной протяженности для его использования прокладывать не требовалось. Предприятия же вот — под боком и создавались. Да и, за Уралом лежала Западная Сибирь с ее чрезвычайно богатыми месторождениями Ямало-Ненецкого автономного округа. Причем, что примечательно, об этом уже знал не только сам нарком, но и все руководство СССР. Аукнулись экспедиции геологов-разведчиков. Михаил Васильевич ведь знал куда их отправлять.
Таким образом Фрунзе пытался создать что-то в духе Рурского района размером с пару Германий. Держа в уме возможность подвоза продукции горно-обогатительных комбинатов со среднего течения Днепра и угля с Донбасса. Поначалу по железной дороги, а потом и по Кумо-Манычскому каналу, как его построят. Хотя особой нужды в этом не было. Урал сам по себе был неплох в плане сырьевой базы. Да и металлургию Фрунзе старался развивать электрическую, что также было у него определенной идеей-фикс. А значит уголь Донбасса уже не выглядел таким востребованным.
Да, это тормозило стремительное увеличение выплавки чугуна и стали, но существенно увеличивало их качество. А в перспективе и снижало стоимость. Во всяком случае, после введения в эксплуатацию основных ГЭС в Камском бассейне и резкого сокращения стоимости электричества...
— Ну какой вы нарком обороны? — улыбался Луначарский во время очередной беседы. — Вы ведь по сути всей страной управляете. По сути в стране ничего серьезное не решается без вашего ведома и участия.
— Вы меня еще назовите диктатором.
— А отчего же не назвать? — хохотнул тот, сохраняя полную серьезность взгляда. От чего Фрунзе нервно усмехнулся. Наверное, слишком нервно, так как ему вспомнился Саша Барон Коэн и его замечательный фильм «Диктатор». Даже подбородок пощупал, проверяя — не выросла ли у него такая же бесподобная борода.
Луначарский же, воспользовавшись моментом, снова затеял свой разговор о президенте. В который раз. И, казалось, что в серьез. Во всяком случае военная контрразведка докладывала наркому о росте бесед в среде простых граждан на эту тему. Кто-то целенаправленно «вкидывал» эту идею в массы. И кажется Фрунзе знал лично этого «кого-то».
Что забавно.
В оригинальной истории Луначарский трудился над созданием культа Ленина и Сталина, обеспечивая замещение Советов и аппарата правительства партией. То есть, не нытьем так каканьем пытался оформить единую и максимально непротиворечивую вертикаль власти. В обход идеологических противоречий Союза.
Здесь же, приняв новые правила игры, просто изменился акценты.
Партия стремительно слабела. И Луначарский, чутко оценив ситуацию, стал продвигать обычные государственные институты. А вместе с ними и роль формального лидера, без которой, видимо, не мыслил себе страну. Монархия была в 1928 году едва ли реальной. Для диктатуры не подходили объективные условия. Вот он и уцепился за идею президента. Особенно после сбора постоянного действующего Верховного совета СССР, сиречь парламента, в котором он стали играть очень важную роль…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
[1] Должность адъютанта ввели с 01.01.1927 года. Она полагалась части командного состава начиная с капитана с функциями личного помощника-секретаря. Также была возобновлена должность денщика, выполнявшего функцию слуги. Не очень красиво, но это не более чем оформляло сложившуюся практику, вызванную объективными обстоятельствами. Тому же генералу, например, обычно попросту не было времени возиться с личными хозяйственными заботами в напряженной обстановке. Не до того.
[2] В 1923 — 8 976 крушений, 1924 — 13 541 крушений, 1925 — 14 069 крушений, 1926 — 19 135 крушений, 1927 — 19 734 крушений, 1928 — 16 007 крушений, 1929 — 20 783 крушений, 1930 — 32 323 крушений, 1931 — 43 015 крушений.
[3] Репрессия — это карательные меры, применяемые государственными органами с целью защиты и сохранения существующего строя. Так что, уничтожение бандитов и сектантов — это тоже репрессии. Вопрос контекста. По большому счету репрессии практически всегда проводят любые государства, так как они являются их основным способом самозащиты от разрушения изнутри. В СССР репрессии были не только в 1930-е. Например, в 1920-е уже шло активное спецеедство и борьба с технической интеллигенцией, не говоря про классовую борьбу, в рамках которой, среди прочих, отец второй супруги Фрунзе — Орловой — был вынужден уволиться и сидеть без работы. Ибо дворянин. Выжили. Выдавили. И это — тоже репрессии.
[4] При росте объема перевозок, число крушений в 1938 году сократилось против 1934 года в два раза. Хотя все еще было чрезвычайно высоким.
[5] Например, в 1934 году произошло 61142 аварии и крушения, в которых оказалось разбито 6832 паровоза и 65 304 вагона. Из них 21265 крушений и аварий стало следствием разрыва или саморасцеп поездов, вызванный перегрузкой, превышением скоростей, небрежностью и так далее. А 3847 крушений было связано с проездом поездами закрытых семафоров. Прям «водители маршрутки» из 90-х.
Часть 1. Глава 8
1928 год, март 19. Подмосковье
Валерий Павлович Чкалов сидел за штурвалом нового самолета.
Полет проходил нормально.
Обычный полет, каковых за время испытаний нужно сделать великое множество. Проезда и подлеты остались позади. И теперь можно было летать. Пока осторожно. Максимально осторожно, прощупывая и изучая новых двухмоторный самолет Поликарпова.
Поворот.
И он заметил внизу, у аэродрома приметный кортеж наркома. Что пробудило в Чкалове чертенка. И он заложил довольно крутой вираж, да еще со значительным снижением. Так, чтобы пройти рядом с кортежем на минимальной высоте.
— Падает? — ахнул начальник испытательного аэродрома.
— Чкалов? — переспросил Фрунзе. — За штурвалом ведь он, так?
— Так. Он.
— Тогда дурачится. — улыбнулся нарком и помахал ручкой воздушному хулигану, когда тот был уже близко. Рядом, правда, стоял начальник аэродрома и грозил ему кулаком. Что создавало определенный диссонанс.
Тот пролетел совсем недалеко. Метрах в пятидесяти и прекрасно все видел. И тоже помахал рукой, рискуя утратить управление над самолетом.
После чего, вдохновленный вроде как одобрением наркома, занялся форменным безрассудством — начал крутить фигуры пилотажа, в том числе и высшего. Испытания должны были проходить последовательно, постепенно. С тем, чтобы понять, как аппарат работает. Какие перегрузки испытывает. Где узкие места. Ведь после каждого полета его тщательно осматривали и проверяли. А тут такая нагрузка разом...
— Разобьется же дурак! Разобьется!
— Конечно разобьется, — кивнул Фрунзе. — Это же Чкалов. Но он по-другому не может.
— И вы так спокойно об этом говорите?
— Каждый человек сам себе злобный буратино, то есть, кузнец своего счастья. Валерий одарен. Он прямо-таки талантлив. Но совершенно неуправляемый и дурной. Это рано или поздно закончиться для него фатально.
