— Ну, странствующая в пределах душа… — одобрительно промолвил он.
— Странствующая без тела? Я пока еще из плоти и крови, — возразил я; мне стало немного не по себе. Оказалось, я ослышался.
— Да нет, — засмеялся Джон. — В пределах. Ну, скажем, так: «Странствующая в пределах душа, дорога ей молитва».
— Вот это уже ближе, — с облегчением выдохнул я.
— Ну что, передавай мои наилучшие пожелания драконам и волшебникам, а еще нижайший поклон прекрасным девам. И пажам, случись тебе повстречать хорошеньких. А если серьезно… в добрый путь, Джордж!
Звезды уже бледнели в первых лучах рассвета; я вышел с поддельными документами под мышкой и сунутой в потайной карман куртки бутылью с тысячекратно увеличенной дозой стимуляторов. «Кадиллак» ждал меня там же, где я его и оставил, поблескивающий хромированными деталями, стильный и мощный, как ракета на старте, помесь звездолета и Левиафана, олицетворение ослепительного великолепия, причудливая идея, мечта любого американца.
Я уселся за руль и повернул ключ зажигания. Пока мотор разогревался, сунул бумаги в бардачок, а регистрацию прикрепил обратно под солнцезащитный козырек. Высунув язык, построил на нем в ряд три таблетки бензедрина — крошечные облатки причащения, — глотнул и запихал бутыль под сидение. Слегка постукивая по педали газа, я вспоминал, не забыл ли чего. Диск сцепления слился в поцелуе с двигателем; я выжал педаль газа. К тому времени, как машина домчалась до конца квартала, я уже улетел.
МЕ3ОЛОГ
Блаженны те, в ком потребности совпадают с искусством.
Шиллер
Пока Джордж отправляется в 1965 году в свое паломничество, мы вернемся в настоящее. Грузовик-буксировщик, попетляв по дороге, притормозил у знака остановки на подъезде к Монте-Рио.
— Монте-Рио, — объявил я. Учитывая мое полукоматозное состояние, вызванное сочетанием кошмарного гриппа, большой дозы кодеина, парализующего страха перед быстрой ездой и гипнотического, убаюкивающего голоса Джорджа, я был впечатлен собственной проницательностью, а также способностью облекать мысли в слова. — Монте-Рио, — повторил я, восхищенный тем, как уверенно и весомо звучит моя речь.
— Так и есть, — подтвердил Джордж. — До Гернвиля еще пять миль. Я жопой почуял, что мы близко, еще когда с холма съезжали. Даже подумал: скоро окажемся на месте, и все будет отлично. — Он слегка заложил влево и стал снова переключать передачи. — Как самочувствие? Держишься? Кровь из ушей не хлещет?
Я обдумал вопрос, но не смог найти подходящих слов. Видимо, истратил весь запас красноречия на «Монте-Рио».
— Лучше? — подсказал Джордж. — Так же? Хуже?
Я кивнул.
— Все вместе?
Я кивнул.
Он тоже кивнул. Непонятно было, то ли он сочувствовал мне, потерявшему способность к вербальному общению, то ли просто наконец утвердился в каком-то своем мнении — что это было за мнение, я не знал и знать не хотел. Я погрузился в восхитительное безразличие, как вернувшийся из высокогорья пастух погружается в свою первую ванну после пяти недель немилосердной жары и конского пота. Где-то на задворках моего мозга всплыли слова из песни «Red River Valley»:[10] «…поспешил сказать мне адьё». Адьё? Что это еще за дерьмо! Пастухи не имеют привычки болтать по-французски.
Джордж окинул меня оценивающим взглядом, дружелюбным, но откровенным.
— Может, все же завернуть в Редвудскую больничку на осмотр? По-моему, ты оклемаешься, но компетентное мнение не помешает.
— Прилечь! — простонал я, отстраненно удивляясь тому, что все еще могу говорить. Это был глас моей нервной системы, наконец очнувшейся от грез о ковбоях, по-французски прощающихся с лениво бродящими буйволами. Прилечь. Постель. Требование организма, чистейшая необходимость, не запятнанная долгими размышлениями, осторожными оценками и продуманными суждениями. Отдых, сон, бездействие. Последнее прибежище.
Джордж обогнал грузовик с дровами так, будто тот замер на месте. Ловкий, уверенный — прям как родился за рулем. Когда грузовик растаял где-то позади, Джордж заговорил:
— Ладно, ты у нас босс. Значит, моя первейшая задача — уложить тебя спать. А пока будешь дрыхнуть, я оттащу твою колымагу к Ичману.
Моя голова кивнула сама собой.
— Если у тебя нет на примете никакого определенного местечка, — сказал Джордж, — как насчет «Рио дель Рио»? Хозяева — Билл и Дори Карпентер. Хорошие ребята. Брал их «хадсон» 54-го года на буксир, когда у них сломалась ось возле Скагг-Спрингс. Они ездили полюбоваться на птиц. «Рио дель Рио», конечно, не пятизвездочный отель, блеска не хватает, зато комфорта в достатке. Очень тихо. Всегда чисто.
— Газуй! — сказал я.
Джордж охотно повиновался, посмеиваясь над моим неистребимым здравым смыслом. Хотя все окна были плотно закрыты, я чувствовал, как ветер с ревом бьет мне в лицо. Это было приятно. А еще приятнее было, что до Гернвиля оставалась всего одна миля, и расстояние стремительно сокращалось.
«Рио дель Рио» располагался в западной части городка, в молодой рощице на возвышенности над поймой Рашн-Ривер. В мотеле было девять домиков, считая администрацию, все выкрашены в темно-зеленый с белой отделкой. Зеленый цвет был того же оттенка, что и мох, проросший в трещинах крыши.
Джордж перешел на нейтралку и затормозил. Я даже не заметил, как мы остановились.
— Схожу к Биллу и Дори, разведаю обстановку, — сказал он. — Продержись еще чуть-чуть. Не успеешь и глазом моргнуть, как я вернусь.
Дождь ослабел и превратился в клубящийся туман. Джордж шагал к администрации, расплываясь за мокрым ветровым стеклом. До меня донесся громкий стук, за ним через пару секунд — радостный женский возглас, тут же перешедший в шутливый упрек:
— Ах ты, Душа, сумасшедший ты старик! Почему не заглядываешь? Мы даже хохлатых дятлов — и тех видим чаще, чем тебя!
Ее сравнение показалось мне настолько вычурным, что мозг отказывался осмысливать его.
Я поглядел на свои руки, чопорно сложенные на коленях, как у пай-мальчика. Они были словно бы очень далеко и не в фокусе. Интересно, под силу ли им открыть бардачок и достать еще кодеина? Указательный палец правой руки дрогнул. Есть контакт, значит, есть надежда. Я был уверен, Джордж не станет возражать; у него еще полно таблеток, а мне не помешает небольшой запас на будущее — вдруг кровотечение или что еще. Таблетки могут мне жизнь спасти, а жизнь — это вам не хухры-мухры. Это были уж слишком наглые рассуждения, даже для меня. Почему если кто-то щедр со мной, во мне просыпается жадность?
Я все еще размышлял над этим вопросом, когда услышал громкое «шлеп-шлеп» — кто-то бежал к грузовику. Водительская дверца распахнулась, Джордж плюхнул на переднее сиденье пачку бумаги и лучину для растопки, уселся сам и жизнерадостно объявил:
— Ну что, приятель, считай, уже заселился, — и он помахал у меня перед носом ключом, словно приманкой. — Номер семь — к удаче. Можешь жить сколько влезет, расплатишься, когда сможешь. Дори говорит, у них там сейчас специальные зимние цены, бросовые, по три с полтиной вдень. Я же говорил, что они душевные люди. Позволь доставить тебя прямо к домику.
Я не мог сразу переварить такое количество информации. К тому же время как-то причудливо исказилось. Десять секунд ушло на то, чтобы подъехать. И чуть ли не несколько часов — чтобы вылезти из машины и попасть в номер под участливое подбадривание, инструкции и комментарии Джорджа.
— Так, помедленнее… Осторожнее на этих плитках — скользкие, как сопли на дверной ручке… Ты сейчас давай сразу в кроватку — и спатеньки, а я пока огонь в камине разведу. Тепло и пара суток сна — как, нравится тебе идея? После такого отдыха и самый дохлый зомби забегает как долбанный амфетаминщик! Эй, смотри-ка, мы уже почти в стране твоих грез! Ну-ка, стягивай эти штаны — и под одеяло. Ага! Теперь свернись калачиком, засыпай крепко-крепко и просыпайся, только если тебе кто-то между пальцев ног повставляет спички и подпалит. Вот так. А пока ты устраиваешься поудобнее и задремываешь, я докажу, что не зря ношу почетное звание лучшего в мире разжигателя каминов. Чтоб хорошенько прогреться, нет ничего лучше, чем тепло от огня… — Он вышел за дверь, и голос его затих.
Раздеться оказалось непросто, особенно долго пришлось повозиться с пуговицами на рубашке, но я все-таки справился; дрожа, улегся на холодную простыню и натянул одеяло до самых ушей. Джордж вернулся с бумагой и лучиной, он что-то говорил, но я не мог его расслышать из-за треска занявшейся лучины. Он подошел к кровати, поглядел на меня, усмехнулся и выдал тираду насчет моих мокрых вещей: он, мол, сдаст их в стирку, а его одежду я могу оставить тут или забрать себе — если мне вдруг понадобится разнообразить гардероб и обзавестись рабочей спецодеждой, чтобы грамотно клеить гернвильских дамочек, — но я уже уплывал прочь, а его слова растворялись в потрескивании огня и стуке дождевых капель, падающих с веток на крышу.
