затылке. Он не рассмотрел изображение целиком и прочитал лишь нижнюю строку. Внутри обожгло завистью. Возникала ненавязчивая симпатия к людям с изображения и ненависть к себе. Кого обвинить в этой мирской несправедливости? Себя? Да разве он виноват, что таким родился! Ведь говорят – с этим ничего не сделать. Почему одним все, а другим ничего? И за какие грехи его зачислили в ряды неудачников, обреченных всю жизнь страдать?
Опустив взгляд, Савва заметил объявление на том же столбе. На нем значилось: «В рамках проекта “Подними статус” 24 мая в 10:00 проводится массовое взвешивание. По итогам лучшие получат призы». Таких как он и близко не подпускают к подобным мероприятиям, ведь цель этого показного извращения – усугубить положение таких как он, уплотнить неприязнь.
Давно минула точка невозврата: когда идти до остановки стало дальше, чем до работы – но и тогда ему хотелось вернуться. Может, он надеялся, что по возвращению ему станет плохо, и придется идти домой, но тогда его наверняка уволят.
Взгляд коснулся угла здания, в котором он работает. Почти дошел. Еще чуть-чуть и обещание сдержано! Кажется, что труден только первый шаг, а последующие прогулки будут легче. Стоит только разогнаться, так и не остановишься. Нужно только разогнаться, а там и новая жизнь замаячит.
Проходя мимо книжного киоска, он исподлобья поглядывал на нее. Раздирала двойственность. Он хотел заговорить с ней, спросить о делах или рассказать о себе, похвастаться сегодняшней победой над собой. Ведь они знакомы друг с другом. А еще хотел презрительно смерить ее взглядом, сморкнуться и плюнуть ей под ноги сопли, рассмеяться в лицо и орать на всю улицу: «Смотрите, какая жирдяйка!»
Ее звали Жанна. Она ровесница Саввы, но крупнее. И хотя у нее милое лицо с нежными карими глазами и природно-красными губами, она скрывала его под длинной челкой, опуская голову вниз, из-за постоянных издевок. Изредка, когда к ней обращались, она слегка приподнималась.
Савва хотел и подойти к ней, и сторониться ее. Это противоречие мешало определиться, чего же он на самом деле хочет. Он не подходил, но старался не выказывать презрения, по крайней мере, когда проходил мимо.
Отчего они не общаются? Разве общие проблемы не сближают? Похоже, не в этом случае. Таких как он сторонились и стройные люди, и свои же. Как это глупо! Человек человеку волк. Те, кого сторонятся, сторонятся и самих себя. И нет выхода из этой ловушки. И всех это устраивает. С такими и разговаривать нечего. Общение – радость. А радость – удел стройных. Для остальных это под запретом. И запрещает это себе каждый сам.
«Ты опоздал, жирдяй!» – сказал стройный официант и замахнулся на него.
Савва отшатнулся и чуть не упал, закрывая лицо руками.
«Ну, подожди! Я подчистую выложу про тебя начальнику!» – говорил стройный официант.
Савва что-то мямлил в оправдание. Вместо слов у него вырывались непонятные звуки. Услышав это, официант истерически засмеялся и сказал: «Да у него уже язык жиром заплыл, нормальные слова сказать не может!»
С горечью внутри Савва поплелся в служебный туалет. Он хотел сказать стройному официанту, что шел пешком и намерен измениться, стать лучше, сменить положение. Савва надеялся на понимание и, быть может, поддержку в стремлениях, но в этот раз услышать очередное оскорбление казалось неожиданным. Он посмотрел в отражение и с силой захлопал ладонями по щекам, нервно приговаривая: «Жирдяй! Жирдяй! Жирдяй!»
Снова проклятый день начался. День трудового унижения, осознания своей никчемности и в конечном счете неминуемого примирения с участью. Савва увидел плетеный стул в углу и почувствовал облегчение. Сейчас посидит, задумается и мысленно уйдет от этого гнилого мира. Он с нетерпением повалился на стул, растянул ноги и стал глубоко дышать – это успокаивало. Послышался знакомый грубый голос. Савва не успел очнуться, как из-за ширмы показался стройный хозяин заведения. Хозяин строго глянул на него, а Савва подорвался с места, но не устоял и плюхнулся обратно на стул. Одна из ножек стула с хрустом надломилась – Савва плавно накренился набок и упал вместе со стулом.
Раскатистый хохот начальника послышался ему с затоптанного пола, а следом фраза надменным голосом: «За мебель вычту из зарплаты».
Только Савва приподнялся, как шлепнулся обратно: руки соскользнули с кафеля. Помог бы кто. Но какими упреками покроют, попроси он помощи. Пыхтя, надрываясь, он поднимал тушу и беспрерывно моргал, оттого что пот застилал глаза. Когда он встал, перед ним возник стройный официант, который чванливо осмотрел его и кивнул в сторону зала. Савва взял поднос и, припадая на одну ногу, поплелся подбирать объедки.
Он подошел к столу, уперся в него руками и попробовал отдышаться. Голова кружилась, казалось, он упадет и потеряет сознание. Безразлично на сидевших за соседним столиком посетителей. Мысли путались, глаза затуманились пеленой.
«Что это такое?» – сказала женщина визгливым голосом. А может, это только послышалось?
«Эй, малый, поди сюда», – сказал мужчина где-то сбоку.
Он закусил губу, собрал посуду и подошел к соседнему столику, где сидели мужчины в костюмах в вертикальную полоску и женщины в черных платьях. Они стройны и привлекательны. Они выпивали дорогие горячительные напитки. Мужчина в фетровой шляпе, который сидел среди них, поднял руку и поманил Савву. Его взгляд отличался: он не презрительный, не надменный. В нем проглядывалось что-то близкое, братское. Такое называется состраданием, но здесь никто и никогда не чувствовал подобное.
Незнакомец в шляпе сунул Савве в карман сложенную купюру и сказал: «Держи, малый, купи себе пышек».
Гулкая тишина ударила в уши. За столиком замолкли и переглянулись, словно ждали какого-то сигнала. Наконец мужчина в шляпе громко рассмеялся на всю залу, и хохот, как волной, подхватил остальных. Они смеялись и корчили лица от спазмов в животе, а он стоял в недоумении. Как ответить на эту подачку? Придя в себя, он развернулся и похромал в служебное помещение. За спиной раздался возглас: «Можешь не благодарить!»
Он вытряхнул еду в мусорный бак, достал смятую бумажку из кармана и пошатнулся. Поднос выпал из руки и грохнулся об пол – зазвенели и разлетелись осколки посуды. В руке он держал месячную зарплату. На сумятицу примчался стройный официант и всплеснул руками. Он ожесточенно вскрикивал, но Савва не слушал. Он спрятал купюру в карман и с наслаждением ощупывал.
«В последний раз это! В последний раз!» – обрывками доносились слова официанта. Так хотелось ответить на это дерзостью, впервые высказаться вслух.
Не помнится подобного дня. Он пешком дошел до работы и целый день отстоял на ногах, ведь стул сломался,
