Керис удивился пуще прежнего — порохом пахло по-прежнему, хоть и не столь сильно, как обычно, но дыма вовсе не было!
Как же такое может быть?
Меня это не касается, подумал Керис в отчаянии, мне даже быть тут нельзя! Я ведь послушник Совета Кудесников! Не мне решать, что правильно, а что нет! Антриг сознался в убийстве Тирле и в других ужасных поступках…
Но ведь убийство было совершено подобным же оружием, что он сейчас держал в руках…
Откуда убийца взял такой пистолет?
И вдруг идея все-таки прорвала его сопротивление и проникла в голову со всей очевидностью — несомненно, Джоанна была права!
Но тогда выходило, что…
С речки подул ветер, и Керису стало еще более зябко.
Через пять минут, пробираясь обратно, Керис настойчиво размышлял надо всем пережитым. Помнится, тогда его будили по ночам какие-то дурные предчувствия, ощущения близкой беды. Он вспомнил, как проснулся однажды, чувствуя, что силы выходят из него. Он вышел во двор, рядом с воротами храпел послушник, которому полагалось неусыпно бдить. Сам по себе — вопиющий случай.
И тут страшно закричал Тирле…
Тирле стоял возле переулка, и именно там раскрылись ужасные Ворота в Пустоту. В него стреляли с той стороны, где дома стояли в непроницаемой тьме. Потом было видно бегущего человека. Потом снова раздался выстрел, который уже, вне всяких сомнений, предназначался самому Керису. Но кто стрелял — то ли тот, бегущий, то ли кто-то еще, кто мог стоять в тени домов?
Нет, убийцей несомненно не был тот человек, которого тогда заметил Керис. Тот человек бежал к Пустоте. А его кто-то прикрывал, тот, кто еще стоял во дворе. Вот это-то человек и стрелял — не только для прикрытия бегущего, но и для того, чтобы убрать Тирле как нежелательного свидетеля.
И хотя помнил Керис об этом на удивление мало, этого было достаточно, чтобы задуматься над происшедшим уже по-другому.
Когда он добрался наконец до Подворья Магов, уже начинал накрапывать холодный дождь со снегом.
Керис почувствовал облегчение — хотя никто из часовых не подумает прятаться от непогоды, но вой ветра все же скроет его шаги. Домик, в котором прежде жил Солтерис, стоял пустым — после смерти архимага велись разговоры о его дальнейшей судьбе, но дело дальше разговоров так и не пошло. Только наложили на двери и окна домика заклятья, которые отпугнули бы не в меру любопытных. Вдруг Керис подумал — чего ему бояться всех этих заклятий, он и сам обладает волшебной силой. А сейчас, когда ему нужно укрыться, он просто обязан забраться в этот дом, тем более, что он принадлежал его деду… Так думал Керис, заходя на задний двор и отпирая ставни на одном из окон. Окна были высокие, но что значило для тренированного послушника подтянуться и влезть в дом?
Вся обстановка напоминала ему об архимаге. Все тут осталось по-прежнему, как было и раньше… Мрачная меланхолия, тоска по старику вновь наполнила душу Кериса.
Если Джоанна была права…
Но когда же он мог измениться?
Встав посреди тесной комнаты, что служила Солтерису рабочим кабинетом, Керис размышлял. Дождь барабанил по крыше и оконным стеклам.
Итак, он видел деда до тринадцати лет. Потом был большой перерыв, после чего он встретился со стариком, когда самому Керису исполнилось уже восемнадцать. Это случилось года два назад. Что могло случиться с ним? Воспоминания детства были довольно скупыми — вот Керис бегает по речке, ловит лягушек, а дед собирает на берегу разные травы и приглядывает за внуком… Потом дед занимался врачеванием больных, и Керис охотно помогал ему — кипятил воду, промывал разные диковинные изогнутые ножи… Это было так давно… Потом они ели в поле, и парень вспомнил задорный смех Солтериса…
А потом, когда Керис пришел в город и дал клятву на верность Совету Кудесников, стал послушником, он уже ни разу не слышал, как архимаг смеется. Точно, ни разу не звучал его смех. Иногда в глазах Солариса мелькали искорки безудержного веселья, но трудно было понять, действительно ли это веселье и что именно радует старика. Тогда Керис не придавал всему этому значения — ведь отчего смеяться громко, если бабушка Кериса умерла.
А ведь вполне было и так, как говорила Джоанна. Но когда это случилось?
И тут вдруг Кериса обожгла мысль — это веселье, этот смех были убиты! Их убил Сураклин! Сураклин убил деда! Сураклин, он же Темный Волшебник…
Я убью его, — говорил в Керисе какой-то голос, — Боже мой, я убью его за это!
Тут вдруг он понял, что и Антриг тепло относился к Солтерису. Кажется, Джоанна сказала, что Сураклин вышел из его деда, оставив его живым, но потерявшим рассудок, а потом вселился в того человека из мира Джоанны, что превосходно разбирался в компьютерах… Возможно, именно потому Антриг и убил безумного архимага — только из чувства сострадания к нему…
Нет, думал Керис, нужно прекратить думать об этом. И тем более, что у него нет никаких доказательств.
Вдруг Керис подумал, что настоящему послушнику никогда не нужны какие-то там доказательства. Главное — это решение Совета Кудесников. Керис был в отчаянии, рушилась вся его система. Не осознавая даже, что он делает, он принялся осматривать кабинет архимага.
Как и при жизни Солтериса, комната была забита разными книгами, свитками, схемами, всевозможными измерительными приборами, письменными принадлежностями. Впрочем, во всем этом у архимага был свой порядок. Это на первый взгляд комната казалась безнадежно захламленной. Если было нужно, Солтерис безошибочно и сразу находил любой предмет. Неподалеку от очага высился письменный стол — настоящее произведение столярного искусства. Кериса всегда занимало, сколько тут было разных ящиков, ящиков, отделений. На столешнице стояли два бронзовых подсвечника с оплывшими свечами. Они были покрыты приличным слоем пыли. Впрочем, сам Солтерис тоже не слишком часто зажигал свечи — он, как настоящий волшебник, видел в темноте.
Сам Керис не слишком хорошо видел в темноте, но кое-что он различал довольно неплохо. Сейчас послушник был спокоен — даже если он будет тут издавать какие-то шумы, то их никто не услышит из-за пронзительно воющего ветра.
И Керис принялся осматривать тут все, что можно только было осмотреть.
В свое время об этом чудесном столе ему рассказывала еще бабушка. Помнится, Керис сидел у бабушки на коленях, и та рассказывала ему, чтобы занять ребенка. И теперь чуткие пальцы Кериса ощупывали каждый выступ, каждую резную завитушку, ища разные потайные пружинки и кнопочки. Ветер, казалось, завывал все с большей и большей яростью. В одном ящике Керис отыскал еще одно воспоминание — это была фарфоровая свирель. Помнится, в те далекие годы дед частенько наигрывал на ней. А потом… Став послушником, Керис уже ни разу не видел деда играющим на свирели.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
